Обстановка на эсминце всё больше накалялась. Уже пахло расправой не только над артиллерийским офицером, но и над всеми остальными. И многие из офицеров кляли себя, что не ушли с корабля, когда он готовился к выходу в море, и думали они так: «Нет, никогда матросы не простят нам принадлежности к классу господ, примирение невозможно». А ведь несколько часов назад все были дружны в опасном бою за революцию. Больше всех страдал в те минуты от неустойчивости бытия молодой мичман Иван Исаков. Это был его первый корабль, первый бой и, могло быть, последний день жизни. У него не было в родне дворян, он поступил в Морской корпус, когда в связи с войной стали зачислять в него не только детей дворян, но и студентов. А разве есть в этом разница для матросов? Офицер!..

Мы с тобой, читатель, к этому эпизоду пришли от разговора о том, что в Моонзундском сражении окреп боевой дух балтийских моряков. Но какая же это крепость духа, когда рядовые хотят вздёрнуть на мачту своих командиров – без суда и следствия? Они даже не думают, что без офицеров просто не смогут вести корабль, тем более воевать на нём… Подожди. Дело это кончилось собранием команды, на котором матрос-большевик спросил матроса-эсера (председателя судового комитета), как бы он «лечил» заряжающего, если бы в ту злосчастную минуту оказался рядом с ним? Это ведь не шуточное дело – оставить орудие без снарядов, когда неприятель ведёт ураганный огонь. И собрание после споров и криков решило: не считать этот случай старорежимным мордобитием. Уже без происшествий «Изяслав» пришёл в базу. Правда, офицер-штурман дезертировал с эсминца при первой возможности. Но мичман Исаков остался, и другие остались, потому что почувствовали: есть на корабле и во всей меняющейся жизни сила, которая справедлива, тверда и дальновидна, – это большевики. Не пройдёт и месяца, как команда «Изяслава» – после Октябрьской революции – будет простым голосованием избирать своих командиров. Старшим офицером, на место того, что травил матросов бульдогом, она изберёт юного мичмана Ивана Степановича Исакова. А ему будет суждено стать одним из знаменитых советских адмиралов.

На «Изяславе» большевиков было мало, и всё же они вели за собой матросов, а не эсеры, не меньшевики, не анархисты. На старых же кораблях большевистские организации насчитывали сотни матросов, на линкоре «Республика» служило 520 большевиков. Большевистским был и Центробалт, хотя в него входили и представители других партий. А что такое Центробалт? Слово расшифровывается так: Центральный Комитет Балтийского флота. Он был избран моряками после Февральской революции, после того, как свергли царя. Моряки поручили комитету изжить царские порядки на флоте и контролировать действия офицеров. Авторитет Центробалта был так велик, что без его согласия корабли отказывались выполнять распоряжения Временного правительства. В Моонзундское сражение корабли послал Центробалт. Он же пошлёт корабли и отряды моряков в Петроград для участия в Октябрьском вооружённом восстании.

Дыбенко П. Е.

Замечательного человека избрали матросы председателем комитета – матроса с линкора «Республика» Павла Дыбенко. Дыбенко на этом корабле, когда назывался он «Император Павел I», был в числе руководителей восстания. Флот знал его как очень энергичного человека, хорошего организатора. Даже сама его внешность подкупала людей. Это был красивый человек, крепкого телосложения, с мужественным лицом.

Жизнь Павла Ефимовича Дыбенко вся без остатка была отдана служению партии и народу. Сделав много для победы революции, он потом отстаивал её в боях гражданской войны – в Крыму, на Кавказе, на Волге. Три ордена Красного Знамени – вот как высоко была оценена его военная деятельность. После гражданской войны он окончил академию, командовал войсками Среднеазиатского округа. Написал книги: «Военная доктрина и эволюция армии», «Из недр царского флота к Великому Октябрю», «Мятежники». Даже если так коротко знать жизнь Павла Ефимовича, нельзя не удивиться, как не ошиблись моряки, выбрав этого человека руководителем революционного флота.

Историки, подсчитывая трофеи, взятые войсками Суворова, на первое место поставили не 2670 пушек, не 107 судов, а 609 знамён неприятеля.

Готовясь к бою с японской эскадрой, командир «Варяга» приказал стоять у флага самым храбрым матросам. Если флаг был бы сбит, они тут же должны были поднять его: нет флага – значит, корабль сдаётся.

Во все времена флаг или знамя для военного человека были святыней. Высокой доблестью считается захват вражеского знамени и бесчестием – потеря знамени своего. Если потеряно знамя, пусть это случилось в полку, в дивизии, полк, дивизия расформировываются. Но пусть вся дивизия пала в бою, а знамя спасено, и дивизия восстанавливается, снова живёт боевой жизнью.

В годы Великой Отечественной войны произошла прямо-таки ужасная вещь: за потерю знамени пришлось расформировать старейшую дивизию нашей армии, славой с которой могла сравниться разве только что 25-я Чапаевская, – 24-ю Самаро-Ульяновскую Железную дивизию. Когда было совершено покушение на Ленина, эта дивизия отчаянной атакой выбила белогвардейцев из Симбирска. Командир Гай тогда послал телеграмму: «Дорогой Владимир Ильич, взятие Вашего родного города – это ответ на Вашу одну рану, а за вторую – будет Самара». Ленин ответил: «Взятие Симбирска – моего родного города – есть самая целебная, самая лучшая повязка на мои раны. Я чувствую небывалый прилив бодрости и сил. Поздравляю красноармейцев с победой и от имени всех трудящихся благодарю за все их жертвы». Прошло несколько дней, дивизия сдержала обещание – взяла Самару.

Горько было вычёркивать такую дивизию из списков армии! Нужно было мужество, чтобы сделать это. Но иначе нельзя – знамя потеряно…

Как радостно, как счастливо нам с тобой, дорогой друг, узнать, что знамя 24-й не досталось фашистам. Дивизия была снова собрана под своим знаменем, она живёт с ним до сегодняшнего дня. Послушай, как было спасено знамя.

В первых числах августа 1941 года в село Анютино Могилёвской области ворвалась мотопехота фашистов. Трое наших бойцов, отступавших из села, залегли на улице, отстреливались из винтовок, но все трое были убиты. Старый житель села Дмитрий Николаевич Тяпин после боя стал хоронить красноармейцев. У одного под телогрейкой оказался свёрток, в нём и было знамя дивизии.

Дмитрий Николаевич прекрасно знал, какая будет ему кара, если немцы узнают, что он спрятал знамя. Но он знал также и цену военной святыни. А смелости ему было не занимать – в первую мировую войну молодой солдат получил три Георгиевских креста. Тяпин берёг свой тайник до возвращения армии в Белоруссию. Как только выяснилось, что знамени не касались фашисты, так и собрали под него из других частей бойцов и командиров Самаро-Ульяновской Железной.

Дмитрия Николаевича наградили за спасение знамени орденом Красного Знамени (обрати внимание, самый первый советский орден называется «Красное Знамя»). Тяпин получил ещё одну награду – самую редкую: был зачислен навечно в списки одного из полков дивизии. Старый колхозник не захотел быть только почётным солдатом, захотел он быть солдатом и самым обыкновенным: попросил, чтобы самароульяновцы взяли его с собой – дивизия гнала фашистов на запад. Тяпина взяли, но всё же не простым солдатом, его назначили знамёнщиком. Вот что удивительно. Тяпину ещё раз пришлось спасать знамя. В конце 1944 года большая группа немцев прорвалась к штабу дивизии. Дмитрий Николаевич, защищая знамя, застрелил из автомата 12 фашистов. Ещё один орден Красного Знамени прибавился на мундире 65-летнего воина. Дмитрий Николаевич прожил долгую жизнь – больше 90 лет. После войны часто бывал в своей дивизии. Там и теперь в одной из рот стоит его кровать. А на вечерней поверке первой выкликается его фамилия.