— Да, — сказал он, нажимая на кнопку седьмого этажа, — в тот вечер была как раз моя смена. Сколько здесь работаю, ни разу такого переполоха не видел. Вы не поверите, сколько здесь толпилось копов. А постояльцы! Одни хватались за сотовые и фотоаппараты, другие бились в истерике — дурдом, честное слово! Нам всем пришлось давать показания. Это очень трудно, потому что людям всегда есть что скрывать. Еще несколько дней все здесь так и бурлило.

— Что скрывать? — встрепенулась Трисия.

— Здесь бывают разные люди, и кое-кто из наших типа с ними сотрудничает. Не очень-то, знаете, хочется распространяться об этом в присутствии полиции.

— А кто заходил сюда в тот вечер, кроме девочек по вызову? — спросила я.

Двери лифта открылись на седьмом этаже, и парень повел нас по коридору.

— В том-то и дело. Никто не вспомнил ничего необычного. Вообще ничего. К нему вечно приходили сотрудники. Они постоянно тут шныряли. Но в тот вечер — никого. Пока не пришла жена и не подняла шум, ей открыли дверь — и вот вам нате!

Я не совсем поняла, относилось ли последнее восклицание к обнаруженному трупу или к номеру с табличкой «734», перед которым мы сейчас стояли. Он постучал условным стуком, и прежде чем я успела задать очередной вопрос, дверь открылась.

— Знакомьтесь, это Ронда, — представил нас Джимми.

Я ожидала увидеть перед собой легкомысленную девицу, но перед нами выросла огромная, потная, неулыбчивая тетка. Не глядя в глаза, она взяла у меня из рук предложенную банкноту по тому же тарифу.

— На кровати не садиться, цветы не трогать и, ради бога, не пользоваться туалетом, — распорядилась она и, издав утробный кашель, добавила, — не курить. — Тяжело ступая, она медленно удалилась.

— Тетка зашибись! — улыбнулся Джимми. — Но она права, у вас не очень много времени.

Когда мы вошли, я с трудом удержалась, чтобы не раскрыть рот от удивления. До того как я перебралась в Нью-Йорк, пределом моего воображения были гостиницы средней руки, но чуть выше среднего по качеству услуг — «Холидей-инн», поэтому комфорт и дороговизна шикарных номеров завораживают меня до сих пор. Этот номер не стал исключением, хотя я была разочарована, увидев, что он сверкает чистотой: все следы совершенного здесь преступления давно исчезли. Конечно, глупо ожидать, что я замечу здесь что-то особенное: администрация очень старается, чтобы люди забыли о происшествии. И все равно мне стало грустно — вот так с человеком происходит несчастье, от которого вскоре не остается ни следа.

Джимми показал на письменный стол и кресло перед окном.

— Его нашли в этом кресле. Ну не совсем в том же, потому что то кресло было все в крови и его выбросили. Горничные просто выбились из сил: ужас сколько кровищи! Но гляньте, как они все вылизали — ни следа не осталось. Это не испортит вам все впечатление?

— Нет, конечно, — заверила я его, — важно, что мы оказались в самом этом пространстве. — Мы с Трисией прошлись по комнате, хотя сама она значения не имела — все здесь теперь было стерильно. Мы оставались лишь ради красочных комментариев юного посыльного.

— Значит, вы с другим посыльным наблюдали за девушками мистера Хендерсона и его сотрудниками?

— Вообще-то да. По ним можно было определять день недели. Франческа приходила по понедельникам, Хелен — по вторникам…

Гарта убили в пятницу.

— Кто приходил в пятницу?

— Никто. Представляете, он решил оставить этот день для светских мероприятий. По субботам у него бывала Линдси, а по воскресеньям — Венди. Бедняга, он слишком много работал, но с такими красотками это ведь одно удовольствие. Можно и попотеть.

Теперь меня преследовал один вопрос. Была ли в тот вечер в номере Гарта Хендерсона одна из его девиц? И тут пришла Гвен и их застукала? Верность для Гвен, кажется, понятие довольно растяжимое, раз она изменяла мужу с Ронни Уиллисом, но даже она могла прийти в ярость, застав супруга в объятиях одной из его протеже.

— Когда его нашли, кровати были заправлены?

— На подушках лежали шоколадки.

Вряд ли он до этого додумался, чтобы успокоить разбушевавшуюся супругу. К тому же Гарт, судя по всему, из тех мужчин, которые щеголяют своими победами, а не пытаются их скрывать.

— А кто-нибудь еще к нему заходил?

— Не-а. Он заказал ужин на двоих, но еда и выпивка остались нетронутыми. Вот и все. И никого рядом.

— Но кто-то ведь в него выстрелил. Причем дважды, — заметила Трисия.

— То-то и оно.

— А что говорит персонал отеля? Кто, по-вашему, это сделал?

— Чак из отдела обслуживания номеров принимает ставки. В основном ставят на жену — верняк.

— А кто идет под вторым номером?

— Этот его новый партнер по бизнесу. Мэр.

— Мэр?! — воскликнула Трисия оскорбленно — по целому ряду причин, в том числе потому, что с мэром вел дела ее отец.

Джимми пожал плечами:

— Вообще-то Дарнелл, бармен из «Бемельмана», всегда делает на него ставку, о чем бы мы ни спорили. Говорит, это его политическая позиция.

Я попробовала представить, как Гвен, глядя на Гарта, вдруг понимает, что у нее нет выбора, и нажимает на спуск. Дважды. И потом у нее хватает духу вернуться в отель, чтобы «обнаружить» труп.

— Значит, все ставят на нее, но никто не припоминает, что видел ее в тот вечер, пока не нашли труп? — сказала я, отчасти размышляя вслух, отчасти чтобы услышать мнение Джимми.

— Ага, мне это тоже непонятно. Но может, мы просто привыкли, что она здесь часто бывает, вот и не отложилось в памяти. А может, именно поэтому она и знала, как пройти незамеченной?

К сожалению, это имело смысл. Само собой на ум приходит уравнение: злость, помноженная на любовь, поделенная на развод, плюс пистолет — равняется труп.

Если, конечно, я не ошибаюсь.

Последняя мысль поразила меня своей холодной липкой определенностью — такое же отвратительное чувство возникает, когда хлопаешь дверью машины, в последнюю секунду понимая, что ключ остался в зажигании.

Разве что дело совсем не в отношениях Гарта с каким-то другим человеком. Переменная величина в моем уравнении, возможно, не жена, а причина, по которой он от нее ушел. Другой человек, любивший Гарта так сильно, что смог его убить, тоже часто к нему приходил, так что отлично знал и здешние порядки, и его распорядок дня.

Вдруг его убийца — кто-то из Гарема?

Дорогая Молли!

Почему так трудно признавать свои ошибки? Причем это касается только определенных вопросов. Вообще-то мне не так уж сложно признать свою неправоту, если речь идет о фактах, но когда дело касается чувств, я не отступлюсь ни за что на свете. В чем тут дело — в моей горячности или упрямстве? А может, я бываю не права гораздо чаще, чем готова признать, или я так часто оказываюсь права, что когда ошибаюсь, не могу в это поверить? Как мне с этим справиться так, чтобы не страдать самой и не испортить отношения с любимым?

Объективно-субъективная

Когда я осознала, что могу и заблуждаться насчет Гвен, мне вдруг захотелось выйти на воздух. Словно я осквернила память Гарта, напрасно заподозрив ее в убийстве, в той самой комнате, где он встретил смерть. Мои подозрения против Гвен и Ронни были совершенно умозрительными, но от той мысли, которая теперь закралась мне в голову, меня буквально затошнило: так бывает при сильной головной боли или от чувства вины.

— Значит, в тот вечер никто не видел никого из его девочек? — на всякий случай переспросила я у Джимми.

— Не-а. — Он мотнул головой и посмотрел на часы. Трисия оторвала взгляд от ковра возле кресла, ставшего смертным одром Гарта, и строго посмотрела на меня. Каким-то образом она догадалась, что у меня появилась новая версия.

— К чему ты клонишь?

— Просто уточняю.

— Нет, не просто. У тебя родилась другая версия, а я не понимаю, какая. Поделись.

Не хотелось обижать Джимми, который был так услужлив и старался нам помочь, но пускаться при нем в рассуждения все же не стоило.