— Может, она с ним не расстается. А вместо зонтика у нее гранатомет.

— Думаешь, в отеле бы этого не заметили?

Голова слегка закружилась: то ли в нее ударила первая доза кофеина, то ли там зрела новая, пока не совсем ясная мысль. Выпрямившись на стуле, я спросила:

— Что, по-твоему, могли заметить в отеле? Судя по первым протоколам, видеокамеры в вестибюле ничего подозрительного не зафиксировали.

— Ты еще не была в отеле?

— Я звонила в службу технической поддержки; они подтвердили, что видеокамеры ничего не дали. Кроме того, установлено, что дверь в номер открыл сам Гарт. Это не подтверждает, но и не исключает виновность Гвен.

— Пора ехать туда и все разнюхать.

— И что я им скажу? Какое отношение может иметь мой визит к статье о Гвен?

— Прекрати! Ты уже забыла мои слова о том, что честность не всегда бывает уместной? — воскликнула Трисия.

— А я-то надеялась, что благодаря моему официальному статусу мне больше не придется ни лгать, ни выкручиваться, — сказала я, когда мы устраивались на заднем сиденье такси, чтобы ехать в отель «Карлайл».

— Это не ложь, а избирательно изложенная правда, — убежденно заявила Трисия.

— Но мне хочется гордиться тем, что я делаю, а не выдавать себя за кого-то другого.

— У тебя это классно получается, — промурлыкала Трисия. — И это качество я особенно в тебе люблю.

— Да-да, дорогая, я тоже тебя люблю.

Громкое сопение на переднем сиденье заставило нас вздрогнуть. Таксист, огромный краснощекий ирландец с непокорной рыжей шевелюрой, выбивавшейся из-под бейсболки с эмблемой ирландской футбольной команды католического университета Нотр-Дам, смахивая слезу, смотрел на нас в зеркало заднего вида.

— Вы не должны стыдиться своего естества, — сказал он, — и не надо лгать ни себе, ни людям. Самое главное — вы любите друг друга. Что такое наш мир без любви — бескрайнее пространство, где человек так одинок!

Трисия попыталась было объяснить, что он ошибается, но я сжала ей локоть и сказала, глядя на него в зеркало:

— Как же вы правы! Влюбленные — настоящие глупцы!

Он кивнул.

— Целуйтесь сколько угодно. — Он широко улыбнулся. — Я только за.

— Мы, знаете ли, не выставляем свои чувства напоказ, — сказала Трисия. — Кстати, мы не возражаем, если вы будете следить за дорогой.

Я подмигнула ему в зеркало и взяла Трисию за руку. Она попыталась ее отнять, но я не отпустила. Чтобы не смотреть на меня, она уставилась в окно, едва сдерживая смех. Так мы и доехали до отеля, где наш таксист со слезами на глазах пожелал нам долгой и счастливой совместной жизни. Я могла бы держать Трисию за руку до самого входа, но она уже приготовилась начать другую игру. Вопрос лишь в том, в какой игре мы выиграем больше.

После недолгой рекогносцировки в роскошном фойе, где полы сверкали так ослепительно, что казалось, идешь по воде, я высмотрела подходящую жертву. Долговязый юнец-посыльный, воплощение то ли гостиничного бизнеса, то ли синдрома гиперактивности, не находил себе места в ожидании очередного клиента, которого нужно проводить в номер. Чувствуя себя Шерлоком Холмсом, я указала на него, заметив, что столь усердный молодой человек, возможно, не прочь подзаработать.

Быстро посовещавшись, как нам себя вести, мы подошли к нему. Он деловито сновал вокруг вазона с цветами почти с него ростом.

— Простите, — обратилась к нему Трисия, — вижу, вы очень заняты, но, может, у вас найдется для нас минутка?

Он вытянулся по стойке «смирно», но сделал это как неловкий бойскаут, а не как заправский военный, на которого хотел походить.

— Да, мэм. Меня зовут Джимми. Чем могу служить?

— У нас не совсем обычная просьба, — сказала она тоном заговорщицы так тихо, что ему пришлось к ней наклониться. Я тоже подалась вперед, и мы замерли, сблизив головы, как три котенка над миской с молоком.

— Хотите, я позову портье? — так же тихо спросил Джимми.

— Нет, лучше обойтись без начальства, — сказала Трисия, и он задумчиво наморщил прыщавый лоб.

— Мы хотим вступить в одно тайное общество, — зашептала я, — поэтому не можем рассказать вам всего, но одно из условий приема в его ряды — посетить место нашумевшего преступления на Манхэттене.

— Конечно-конечно, — сказал наш юный друг, как ни странно, нимало не удивившись, словно ему была хорошо известна такая организация, хотя, могу поклясться, я ее только что выдумала. — Хотите взглянуть на тот номер, где члена городского совета арестовали с кучей девочек, или на тот, где этот наш рок-музыкант чуть не утопил в ванне свою подружку?

Я на мгновение замолчала, потрясенная многообразием проявлений человеческой сущности.

— Вообще-то нас интересует номер, где убили Гарта Хендерсона.

Джимми еще больше сморщил лоб, и я пояснила:

— Тот парень из рекламного бизнеса, которому выстрелили в лоб и пах.

— Ах да, помню-помню, — произнес он так, словно вспоминал любимого учителя в начальной школе. — Случай совсем свежий и пока не пользуется широким спросом. Вы хотите туда попасть и… того… типа развеяться там, порезвиться? — Он нам подмигнул, а я попыталась понять, что такое в нашем с Трисией поведении заставляет всех вокруг думать, что нас связывают интимные отношения. Впрочем, пусть себе думают, если это поможет нам достичь цели.

— А вы действительно можете нас туда провести?

— Если номер не занят, это легче легкого. Вот если там кто-то живет, придется немного повозиться.

— Сколько? — спросила я, вспомнив, что давно не заглядывала в банкомат, и на ходу соображая, есть ли у меня наличность.

Трисия оказалась проворнее и уже опускала ему в карман двадцатидолларовую купюру:

— Посмотрите, есть ли там кто-нибудь, а потом поговорим.

Джимми слегка ей поклонился и бодрым шагом отправился в разведку.

— Ловко у тебя получается!

— Заставлять мужчин делать то, что мне нужно?

— Меня всегда поражало, как ты на них действуешь, но сейчас я о том, как легко и элегантно ты сунула ему деньги.

— Мама всегда говорила, что по жизни нужно идти с двадцатью долларами в одной руке и бокалом мартини в другой. Она и сейчас убеждена: чего не добьешься одним, можно добиться вторым.

— И тем не менее ты вроде выросла хорошим человеком.

— Хорошие няни.

— Я должна тебе двадцать баксов.

— Счетчик включен, а приключения только начинаются, дорогая. — Вдруг ее взгляд посерьезнел: — Ты сегодня разговаривала с Кэссиди?

— Она звонила как раз в разгар заварухи с Даглассом, и мне пришлось сказать, что я ей перезвоню. Но потом я ей так и не дозвонилась — все время попадала на голосовую почту. Я даже не поняла, зачем она мне звонила.

— На нее не похоже.

— Совсем.

— Мне тоже не удалось с ней поговорить. Может, она на заседании суда и забыла нам об этом сказать? Это по крайней мере можно понять, хотя тоже не в ее стиле.

— Когда начинаем переживать?

— Я, например, всегда переживаю и за нее, и за тебя, — сказала довольная собой Трисия. — Ты хочешь сказать, когда мы ее отыщем, чтобы призвать к ответу за преступное неперезванивание и убедиться, что она не валяется где-нибудь на темной улице?

— Только не это.

Трисия бросила взгляд на часы, потом показала на Джимми, который спешил к нам.

— Сначала посмотрим, сколько времени мы проведем здесь.

Джимми подскочил к нам, подхватил под руки и с энтузиазмом потащил к лифтам.

— Сейчас моя знакомая убирается на этаже, так что мы сможем войти в номер. — Он нажал на кнопку лифта и выжидающе улыбнулся.

Я уже вытаскивала из сумки кошелек. Получилось не столь искусно, как у Трисии, но, кажется, степень мастерства в этом деле теперь значения не имела.

— Вы работали в день убийства? — спросила я, порадовавшись, что наличные у меня все-таки есть. Обычно кошелек у меня забит чеками банкоматов, визитками и разноцветными стакерами. Чтобы не взвинчивать цены, я начала с двух двадцатидолларовых купюр, одну из которых выдала Джимми. Тот благосклонно принял деньги и пропустил нас впереди себя в лифт.