По случаю приезда Ежова, в Киеве было организовано собрание руководящего состава НКВД Украины. Четверть века спустя один из участников этой встречи, начальник Особого отдела НКВД Молдавской АССР[79] М. Ф. Жабокрицкий, так описал ее в своих мемуарах:
«На столь ответственном совещании и в такой обстановке я был впервые и, естественно, всему изумлялся. Но больше всего меня поразил сам Ежов — невысокого, даже карликового роста, худенький, щуплый. Когда он присел в кресле, то из-за стола еле была видна только его голова. Черты лица мелкие, лба почти не видно, глаза невыразительные. Вдоль правой щеки и поперек шеи — глубокие, сросшиеся узлами шрамы. На нем были хромовые сапоги, брюки галифе темно-синего цвета, защитная гимнастерка под поясом без наплечного ремня, ворот которой был расстегнут. Петлицы на гимнастерке были чистые: знаками различия генерального комиссара государственной безопасности он, видимо, пренебрегал. Во рту мял зажженную папиросу даже во время речи[80]. Самоуверенная поза, независимый тон речи не гармонировали с его внешностью, и выглядело это смешновато» {342}.
В своем выступлении Ежов подверг критике ошибки, допущенные украинскими чекистами в ходе так называемых «массовых операций».
«Хотя общий размах оперативного удара, судя по количеству репрессированных, был весьма значительным, — заявил он, — однако конечный политический эффект операцией достигнут не был вследствие того, что вся работа по массовым операциям проводилась на низком оперативно-политическом уровне…
Отсутствовала целеустремленность чекистских действий, не было нацеленного удара по наиболее опасным руководящим, организаторским, активно действующим кулацко-националистическим, белогвардейским и шпионским кадрам. Отсюда неизбежно рождалась и процветала вредная погоня за голыми количественными показателями выполнения и перевыполнения «лимитов», арестовывали распыленную антисоветскую низовку, а руководящие вражеские кадры и возглавляемые ими антисоветские организации из-под удара выходили…
Другим важным недостатком работы по массовым операциям на Украине, — продолжал Ежов, — было проведение их в некотором отрыве от местных условий, без достаточного учета специфики тех или иных областей, особенностей периода Гражданской войны и последующих лет классовой борьбы, вне конкретной связи с политическим и хозяйственным значением данного района.
В результате этого осталась не разгромленной и не полностью ликвидированной значительная антисоветская и шпионская база в пограничных районах, особенно в Каменец-Подольской области, где оперативный удар был совершенно недостаточным; очень слабо очищены областные центры и города, промышленность и транспорт.
В деревнях же, где удар был более основательным, он пришелся, прежде всего, по районам, находящимся в непосредственной близости к пунктам оперативных групп; в более удаленных от опергрупп районах выявление антисоветских элементов было крайне слабым и репрессирование их явно недостаточным…
Наконец, третьим крупнейшим недочетом работы по массовым операциям на Украине было совершенно недостаточное развертывание следственной проработки арестованных контингентов, низкий уровень следствия даже в том объеме, в каком оно велось в одних местах, и почти полное его отсутствие во многих случаях — в других.
В итоге, репрессированные кулаки, националисты, шпионы либо осуждались несознавшимися (по отдельным областям количество сознавшихся едва достигает 20-30-40 %), либо, в лучшем случае, показывали только о своей личной подрывной деятельности, утаивая свои организационные связи и руководителей антисоветской работы»{343}.
Указав на эти и другие имеющиеся недостатки, Ежов потребовал от местных чекистов повысить эффективность проводимых операций и добиться полного искоренения антисоветско-шпионских сил на Украине.
Не все из участников совещания восприняли указания Ежова как руководство к действию. Были и такие, кто отнесся к его призывам весьма скептически. Вот, например, как описывает выступление наркома и реакцию на него присутствующих М. Ф. Жабокрицкий, отрывок из воспоминаний которого уже приводился выше:
«Ежов… говорил в духе известного чекистам приказа по НКВД за его подписью, положившего начало массовым репрессиям, приказа, которым вводились тройки и арестованные сортировались по категориям… Требуя еще больше усилить борьбу с врагами народа, Ежов сказал: «Мне известно, что работников, показывающих образцы в борьбе с врагами народа, некоторые называют фармазонами, марафетчиками и тому подобными словами из одесского жаргона (обозначающими разного рода махинаторов. — A.П.). Так имейте же в виду, что мы до этих «некоторых» доберемся и свернем им голову…»
Не обойдя своим вниманием и колхозное село, — продолжает М. Ф. Жабокрицкий, — Ежов договорился до того, что рассматривал наличие враждебных сил чуть ли не в каждом колхозе и утверждал, что по конскому поголовью следует определять количество всадников, могущих во главе с председателем колхоза проявить себя в антисоветских целях…
Совещание закончилось. Его по сути не было, а было собрание, чтобы выслушать назидательную накачку Ежова. Стали расходиться. Я присматривался к тем, кто принадлежал к старой плеяде чекистов, прославивших ЧК своим верным служением народу и великими делами на пользу революции, и которых сейчас тужился совратить этот урод. Их опечаленные лица выражали гнетущий осадок, оставшийся от этого совещания, такой же, какой испытывал я сам. По их лицам было видно, что курс на «ежовые рукавицы» они не одобряли…
Выйдя из зала заседаний, я столкнулся в дверях со своим бывшим корпусным начальником и кратковременным наркомвнуделом Молдавии Сапиром[81]. Он обычно был скуп на слова и не расположен к откровениям, тем не менее у него вырвалось: «Вы когда-нибудь слышали бред сивой кобылы? Так вот…» Он с горечью произнес эти слова и не докончил фразы»{344}.
Однако людей с подобными взглядами оставалось в НКВД все меньше. Кстати, и сам автор воспоминаний, и его собеседник были арестованы считанные дни спустя после описанной встречи.
Свое пребывание на Украине Ежов использовал не только для того, чтобы разъяснить тамошним чекистам, как следует бороться с врагами народа, но и чтобы помочь им в этом деле чисто конкретно. Приехавшие вместе с ним сотрудники центрального аппарата НКВД получили задание подобрать материалы для ареста местных руководящих работников. По мере того, как эти материалы собирались, их тут же фальсифицировали и давали на подпись Ежову, который в полупьяном состоянии (а трезвым в период пребывания на Украине он почти не бывал), практически не читая представляемые ему краткие справки, давал санкцию на аресты. Особенно бурную деятельность развил М. А. Листенгурт, назначенный новым начальником Особого отдела НКВД Украины. Он приносил Ежову огромные списки командиров и политработников Киевского и Харьковского военных округов, и тот подписывал их, иногда даже не отдавая себе отчета, на сколько человек выдает санкцию (по некоторым данным, за время пребывания Ежова в Киеве им был санкционирован арест почти 500 человек начальствующего состава обоих округов){345}.
Вырвавшись из-под надзора Хозяина, Ежов позволил себе хорошенько расслабиться в компании украинских чекистов. На прощальном банкете, организованном накануне его отъезда, он напился до такого состояния, что охранникам пришлось при всех выводить его из зала под руки. Так что в Москву Ежов вернулся совершенно разбитым. Ну а пока он отсутствовал, здесь произошло событие, которое сразу же привлекло внимание чекистской общественности, вызвав к жизни разного рода слухи и кривотолки.
