Прежде всего Ежов обратил внимание слушателей на ряд положений статьи Л. Д. Троцкого «Рабочее государство, термидор и бонапартизм», опубликованной в одном из последних номеров издававшегося в Париже журнала «Бюллетень оппозиции». В этой статье Троцкий писал о «термидорианском» перерождении руководства партии и советского государства и заявлял, что сложившийся в СССР политический режим представляет прямую и непосредственную угрозу всем социальным завоеваниям пролетариата. Приведя несколько цитат, Ежов сделал из прочитанного вывод о том, что, говоря о необходимости отстранить от руководства партией и страной «бонапартистскую» верхушку, Троцкий на самом деле имеет в виду насильственное низвержение власти, то есть дает «совершенно законченную и развернутую программу террора», прикрываясь заботой об интересах отечественного и международного пролетариата. Из этого, по мнению Ежова, следовало, что теперь, то есть после ареста лидеров зиновьевской оппозиции, Троцкий превратился в главного вдохновителя и организатора террора против руководства партии и правительства.

Данный вывод подтверждался показаниями проходящего по «кремлевскому делу» М. К. Чернявского, рассказавшего о якобы полученном им от американского троцкиста Ряскина задании совершить по возвращении в СССР убийство Сталина, а также показаниями другого обвиняемого, М. И. Новожилова, о высказываниях самого Чернявского, будто бы заявлявшего, что лишь физическое уничтожение Сталина способно изменить в стране политический режим. Все это, по мнению Ежова, свидетельствовало о «прямой причастности заграничного центра троцкистов к организации террористической работы в СССР».

Начатая в 1935 году атака на проживающего в эмиграции Троцкого, получившая дальнейшее развитие в последующие годы, продемонстрировала, насколько болезненно воспринималась Сталиным деятельность его главного оппонента. И дело было не только во влиянии Троцкого на положение в СССР (здесь его возможности были весьма ограничены), но и в том разлагающем воздействии, какое Троцкий своими разоблачениями, а также деятельностью поддерживаемых им леворадикальных организаций оказывал на мировое коммунистическое движение, которое рассматривалось Москвой как важнейший инструмент своего влияния на ситуацию в отдельных государствах и в мире в целом. Отныне компрометация Троцкого внутри СССР и, особенно, за его пределами становится одной из важнейших задач органов государственной безопасности страны, а также действующей в тандеме с ними сталинской пропагандистской машины.

Поговорив о Троцком и его зловещих замыслах, Ежов плавно перешел к теме Енукидзе и обвинил последнего в создании режима наибольшего благоприятствования для злейших врагов советской власти:

«Систематически получая агентурные данные НКВД об антисоветских настроениях и высказываниях отдельных сотрудников ЦИК СССР, — продолжал информировать своих коллег Ежов, — Енукидзе на все эти заявления и сигналы отвечал: «работники работают в аппарате ЦИК много лет, люди проверенные, заменять их некем и незачем»^{143}.

Когда же за дело взялась созданная Политбюро комиссия, то выяснилось, что из 107 проверенных сотрудников ЦИК СССР лишь девять человек можно оставить на работе в Кремле, а остальные подлежат увольнению или переводу в некремлевские учреждения.

Назвав Енукидзе типичным представителем разлагающихся и благодушествующих коммунистов, разыгрывающих из себя за счет партии и государства «либеральных» бар, которые не только не видят классового врага, но фактически смыкаются с ним, становятся невольно его пособниками, открывая ворота врагу для его контрреволюционной деятельности, Ежов сообщил, что есть предложение вывести Енукидзе из состава ЦК ВКП(б). Пленум поддержал это предложение.

К этому времени Енукидзе уже расстался со своим руководящим постом в Москве, В начале марта 1935 г. его утвердили председателем ЦИК Закавказской Федерации, затем, по мере того как скандал вокруг него разрастался, он был переведен на должность уполномоченного ЦИК СССР по Минераловодским курортам, а финалом падения стало его назначение, уже после пленума, директором Харьковского областного автотранспортного треста.

С такой биографией, как у Енукидзе, пережить 1937 год было, конечно, невозможно — в феврале этого года он был арестован и восемь месяцев спустя расстрелян. Та же участь постигла и основных фигурантов так называемого «кремлевского дела». Летом 1937 года часть из них расстреляли, некоторым другим увеличили срок заключения, а затем все равно расстреляли, так что когда в середине 50-х годов, после смерти Сталина, пришла пора реабилитации — освобождать было практически уже некого.

Установившаяся в стране после убийства Кирова атмосфера повышенной подозрительности по отношению к любым проявлениям политического инакомыслия создавала благоприятные возможности для более глубокой, чем раньше, чистки партии от разного рода сомнительных, с точки зрения Сталина, элементов. Собственно говоря, очередная, третья по счету, партийная чистка, начатая в 1933 году, в это время как раз и проходила. В первых десяти регионах ее, как и планировалось, завершили к XVII съезду, еще в десяти областных и краевых парторганизациях она заканчивалась, а в остальных — должна была быть проведена в 1935 году. Теперь всю эту работу нужно было как-то приостановить, а затем начать сначала и уже совсем по-другому.

Конечно, то, что в одной из организаций, прошедших чистку, а именно в ленинградской, была обнаружена группа заговорщиков-террористов из бывших оппозиционеров, давало в руки Сталина некоторые аргументы, но они были все же недостаточными для того, чтобы просто отменить под этим предлогом результаты чистки, проведенной уже в половине регионов страны. Надо было придумать что-то другое, и определенные условия для этого имелись.

Дело в том, что в организациях, закончивших чистку, с 15 декабря 1934-го должен был начаться обмен партбилетов образца 1926 года на новые, поскольку листки для отметки членских взносов в действующих билетах ограничивались 1934 годом. В принципе, это была чисто техническая процедура, но если подойти к делу творчески, то даже такому рутинному мероприятию можно было придать совершенно новый смысл. Надо было только отодвинуть сроки начала обмена, чтобы иметь возможность все как следует обдумать и подготовиться.

16 декабря 1934 года на заседании Оргбюро ЦК ВКП(б) по инициативе Сталина принимается решение отложить до особого распоряжения намеченный обмен партбилетов и обсудить на Оргбюро практические меры, обеспечивающие «серьезное и вдумчивое» проведение такого обмена.

31 декабря решением Оргбюро создается специальная комиссия во главе с Ежовым, которой дается задание разработать и внести на утверждение Политбюро проект постановления о порядке обмена. Одновременно Отделу руководящих партийных органов ЦК ВКП(б) поручается командировать десять своих работников в местные партийные организации (в Москву, Ленинград, Киев, Харьков и др.) для проверки условий хранения партийных билетов.

Как и следовало ожидать, посланные в регионы проверяющие обнаружили, что подлинно большевистского порядка в учетной работе нет, а есть много всякой неразберихи, бесконтрольности и т. д. 27 марта 1935 г. ситуация была рассмотрена на заседании Оргбюро, проходившем при участии Сталина. В подготовленных к заседанию материалах отмечалось, что проведенное по заданию ЦК обследование партийных организаций обнаружило многочисленные факты безобразнейшей постановки учета и недопустимое отношение к хранению и выдаче партийных документов. Конечно, все это не было секретом и раньше, но именно теперь Сталин решил поднять данный вопрос на принципиальную высоту. Выступив на заседании, он заявил, что, пока в парторганизациях царит такой хаос, не может быть и речи об обмене партбилетов и тем более о приеме в партию новых членов, и предложил послать в адрес обкомов, крайкомов и ЦК нацкомпартий специальное письмо, касающееся улучшения учета, хранения и выдачи партийных документов. Текст его было поручено подготовить комиссии под председательством Ежова.