«…Я думаю, что «план» т. Тухачевского является результатом модного увлечения «левой» фразой, результатом увлечения бумажным, канцелярским максимализмом. Поэтому-то анализ заменен в нем «игрой в цифири», а марксистская перспектива роста Красной Армии — фантастикой. Осуществить такой «план» — значит наверняка загубить и хозяйство страны, и армию. Это было бы хуже всякой контрреволюции»{278}.
В политическом отношении с Тухачевским тоже было не все благополучно. В 1930 году арестованные преподаватели Военной академии им. Фрунзе Н. Е. Какурин и И. А. Троицкий, близкие к Тухачевскому, в своих показаниях охарактеризовали его как человека, группирующего вокруг себя преданные ему кадры и готового в интересах правой оппозиции осуществить захват власти и установление в стране военной диктатуры.
Сталин, похоже, отнесся к этим показаниям с полным доверием. В своем письме к Г. К. Орджоникидзе он так прокомментировал добытые чекистами сведения:
«Стало быть, Тух[ачев]ский оказался в плену у антисоветских элементов и был сугубо обработан также антисоветскими элементами из рядов правых. Так выходит по материалам. Возможно ли это? Конечно, возможно, раз оно не исключено. Видимо, правые готовы идти даже на военную диктатуру, лишь бы избавиться от ЦК, от колхозов и совхозов, от большевистских темпов развития индустрии»{279}.
В тот раз Сталина сумели убедить, что показания Какурина и Троицкого являются вымыслом (как оно и было на самом деле), однако вряд ли болезненно подозрительный вождь сумел полностью избавиться от недоверия к Тухачевскому. В свете всего сказанного, нет ничего удивительного в том, что свою кампанию радикальной чистки Красной Армии Сталин решил начать именно с Тухачевского и его окружения.
Все началось 21 апреля 1937 года. В тот день Ежов по согласованию со Сталиным направил на его имя так называемое спецсообщение, в котором говорилось:
«Нами сегодня получены данные от зарубежного источника, заслуживающего полного доверия, о том, что во время поездки тов. Тухачевского на коронационные торжества в Лондон[55] над ним по заданию германских разведывательных органов предполагается совершить террористический акт. Для подготовки террористического акта создана группа из четырех человек (трех немцев и одного поляка). Источник не исключает, что террористический акт готовится с намерением вызвать международное осложнение. Ввиду того, что мы лишены возможности обеспечить в пути следования и в Лондоне охрану тов. Тухачевского, гарантирующую полную его безопасность, считаю целесообразным поездку тов. Тухачевского в Лондон отменить. Прошу обсудить{280}.
Эту придуманную Ежовым историю Сталин направил для ознакомления другим членам Политбюро, снабдив ее такой припиской: «Как ни печально, приходится согласиться с предложением т. Ежова. Нужно предложить т. Ворошилову представить другую кандидатуру» {281}.
В Лондон, в итоге, поехал заместитель наркома обороны, начальник Морских Сил РККА В. М. Орлов, а вокруг Тухачевского сразу же развернулась активная следственная работа. В течение 22–25 апреля недавно арестованные бывший начальник Особого отдела ГУГБ НКВД М. И. Гай и бывший заместитель наркома внутренних дел СССР Г. Е. Прокофьев были допрошены об известных им «фактах» контрреволюционной деятельности высшего армейского руководства. Возможно, предполагалось, что в связи с давней взаимной неприязнью чекистов и военных получить такие сведения будет сравнительно нетрудно.
Отчасти этот расчет оправдался. Хотя и не очень конкретные, но все же вполне определенные показания, компрометирующие Тухачевского и некоторых из его приближенных, получить удалось. Так, в ходе допроса 25 апреля Прокофьев сообщил, что бывший нарком внутренних дел Г. Г. Ягода, якобы подготавливавший государственный переворот, рассчитывал привлечь на свою сторону Тухачевского и использовать его как руководителя военных сил заговорщиков. В связи с этим он, в частности, скрыл от руководства партии полученные в 1933 г. из источников в немецкой разведке сведения о каком-то высокопоставленном военном с фамилией, начинающейся на букву «Т», который установил связь с германским военным командованием. Ягода будто бы сразу догадался, что речь идет о Тухачевском, забрал все материалы по этому делу к себе и никакого хода им не дал. Кроме того, Ягода якобы собирал сведения о лицах из окружения Тухачевского, враждебно настроенных по отношению к маршалу обороны Ворошилову. К ним, в частности, относились командующий войсками Белорусского военного округа И. П. Уборевич, недовольный тем, что при аттестации ему было присвоено звание командарма 1-го ранга, а не маршала; начальник Военной академии им. Фрунзе А. И. Корк, обиженный своим снятием в 1935 г. с поста командующего войсками Московского военного округа, и некоторые другие военачальники, на которых Ягода намеревался опереться при захвате власти в стране.
Кроме названных лиц, в сложившуюся вокруг Тухачевского группировку военных в свое время входили, по словам Прокофьева, также бывший военный атташе СССР в Великобритании В. К. Путна и бывший заместитель командующего войсками Ленинградского военного округа В. М. Примаков. (В ходе следствия по делу «объединенного троцкистско-зиновьевского террористического центра» на Путну и Примакова были получены показания как на участников военно-троцкистской организации в армии, в связи с чем в августе 1936 г. они оба были арестованы и находились с тех пор в тюрьме, где их время от времени допрашивали о прошлых троцкистских связях.)
26 апреля вынужден был вступить на путь сотрудничества со следствием и Ягода. Допрошенный Ежовым, он сообщил некоторые подробности своей «преступной деятельности», однако попытки склонить его к показаниям о «военном заговоре» успехом не увенчались. Максимум, чего от него удалось добиться в тот раз, это «признания» в том, что он поручил начальнику Особого отдела ГУГБ НКВД М. И. Гаю связаться с военными и подобрать из их состава людей, которых можно было бы использовать в заговорщицких целях.
Вечером 26 апреля Ежов доложил Сталину о результатах проделанной за последние дни работы и получил дальнейшие инструкции. Возможно, именно тогда в его записной книжке, куда он заносил указания вождя, появляется запись: «Воловича особ[о] допрос[ить]»{282}.
Бывший заместитель начальника Оперативного отдела ГУГБ НКВД З. И. Волович упоминался в показаниях Г. Е. Прокофьева как человек, через которого Ягода устанавливал связь с военными заговорщиками Примаковым, Путной и другими. 27 апреля он был «особо допрошен» и дал развернутые показания на Тухачевского как на участника заговора (совместного чекистско-армейского), обеспечивающего поддержку этого заговора войсковыми частями.
Показания арестованных чекистов сыграли, по-видимому, роль своеобразной ракеты, с помощью которой дело «военного заговора» было выведено на политическую орбиту. Ознакомив ближайших соратников с добытыми «сведениями», Сталин убедил их в серьезности ситуации и заручился необходимой поддержкой.
Теперь пора было подключать к делу самих военных, поскольку, по понятным причинам, показания бывших работников НКВД носили достаточно общий характер. Чтобы все выглядело достоверно, нужны были конкретные «факты» преступной деятельности военных заговорщиков, даты, имена «сообщников» и тому подобные сведения, получить которые от арестованных чекистов было, конечно, затруднительно. Кроме того, сама концепция «заговора» нуждалась в корректировке, т. к. Тухачевский был фигурой не того масштаба, чтобы всерьез изображать его лишь как помощника Ягоды по военным вопросам.
