В море смутных и случайных утверждений всегда можно выловить нечто, подтвердившееся дальнейшим развитием науки. Ненаучными называются все утверждения, которые не допускают хотя бы принципиальной проверки.

Критики научного метода любят приводить исторические примеры заблуждений и давать рецепты, как можно было бы их избежать. Они уподобляются жене из старой одесской поговорки: «Я хотел бы быть таким умным, как моя жена потом».

А. Б. Мигдал — оппонент. Рассказ членкора АН СССР Б. Л.

Дело было в 1960 г. «Когда я встречал АБ, он говорил мне, что вот-вот сядет читать диссертацию, Иоффе позовет меня, и мы с ним будем много работать, но ведь еще есть время? Наконец, когда до защиты осталось две недели, я сам позвонил АБ и спросил. Не могу ли я ему быть полезен. "Да, да, конечно, — сказал АБ, — позвоните в начале будущей недели". Я позвонил. "Мы непременно должны с Вами встретиться. Что если в четверг? Но сначала позвоните". Я позвонил в четверг. АБ весь день не было дома, он появился только поздно вечером. "Давайте встретимся в субботу, позвоните мне часов в 11". (Защита была назначена на утро в понедельник.) Звоню в субботу. АБ предлагает встретиться в воскресенье в 12. Звоню в воскресенье в 11. Жена говорит мне: "Аркадий Бенедиктович ушел в бассейн, позвоните после обеда, часа в 3–4". Звоню после обеда. Жена говорит: "Аркадий Бенедиктович спит. Позвоните часов в восемь". Наконец, в восемь я дозваниваюсь. АБ приглашает в девять. Приезжаю. АБ радостно приветствует меня и объясняет: "Я понимал, что мне предстоит большая и трудная работа, и я должен быть в хорошей форме. Поэтому я решил с утра сходить в бассейн. Придя из бассейна, я сел обедать и мне захотелось выпить водки. Ну, а после водки захотелось спать. Но теперь мы с вами хорошо поработаем". На следующий день на Ученом совете АБ был вовремя, и отзыв был при нем. Мигдал не подвел!».

[Иоффе, 2004. С.87]

А. А. Рухадзе вспоминает о годах в МИФИ. «Как-то перед лекцией он поставил венский стул с довольно высокой спинкой и с места перепрыгнул через него туда и обратно. Никто в группе, даже такой спортсмен, как Е. Е. Ловецкий, сделать этого не смог, все поотбивали себе задницы».

[Рухадзе, 2005. С. 30]

Владимир Васильевич Мигулин

Способных и успевающих он делил на две подгруппы: добросовестных отличников, которые «всё знают», и недобросовестных, искренне верящих в науку. В связи с этим он говорил, что мать всегда знает, что это ее ребенок, а отец должен верить. В этом заключалось его понимание различия между Знанием и Верой».

(Цит. по К. С. Ржевкину в кн.: [Кузнецов и др., 2006 С. 67])

Исаак Яковлевич Померанчук

Академик А. И. Шальников вспоминал: «В 1934 г. я начал работать в Ленинградском институте химической физики. <…> Ко мне явился кудлатый, нечесаный, голодный мальчик с умными блестящими глазами. У меня не было времени с ним возиться, и я привел его в комнату на 4-м этаже, забитую старыми стеклянными вакуумными установками. Я попытался объяснить мальчику, что ему следовало бы среди этого хлама делать. Спустя две-три недели, встретив Юзика в коридоре, я привел его к рабочему месту и обнаружил, что всё, что только могло быть разрушено и уничтожено, уже разрушено и уничтожено. Я задал Юзику только один вопрос: "Юзик, а не теоретик ли Вы?"

Он мне ответил: "Я, собственно, не знаю, а что?"

Раздобыв денег на дорогу и кое-какой жалкой еды с помощью моей жены (время было голодное), я отправил Юзика в Харьков, к Ландау. Юзик всегда вспоминал эту короткую историю».

[Александр…, 1992. С. 202]

В начале 1937 г. ректор Харьковского университета, сказал о Померанчуке: «Нам не нужны такие виндеркунды». Померанчук уехал в Москву и устроился в Кожевенный институт преподавать физику. Через год он представил в ученый совет Кожевенного института кандидатскую диссертацию, содержащую решение оригинальной задачи из области релятивистской квантовой механики. Защита проходила на общеинститутским ученом совете, где большинство составляли специалисты кожевенной промышленности и преподаватели марксизма. Последние попытались критиковать работу Померанчука. Дискуссию остановил ректор института, бывший дипломат, сказав: «Прошу помнить, что заниматься теоретической физикой — это не кожу дубить».

[Халатников, 2007. С. 64]

В 1950-е гг., в МИФИ «И. Я. Померанчук входил в аудиторию и, не поворачиваясь к студентам, писал на доске очень мелким почерком, и написанное было видно только ему самому. Он всегда был небрит, и это неудивительно, поскольку даже если он приходил бритым, то к концу лекции вновь оказывался небритым. Так же, не поворачивая головы, со звонком он уходил из аудитории, чтобы прийти вновь через неделю. О нем ходили разные легенды. Говорили, что он — самый талантливый ученик Л. Д. Ландау, и, наверное, это действительно так. По крайней мере, он был единственным, кто на семинарах Ландау по четвергам мог возразить Ландау, не будучи обруганным, и, как правило, оказывался прав. Но самый интересный анекдот о нем был такой. Говорили, что он женился на женщине огромных размеров, да еще с пятью детьми. Сам он был очень щупленьким, маленького роста, но при этом замечал только крупных особ. Поэтому он смог заметить только крупную женщину и вовсе не заметил ее многочисленных детей».

[Рухадзе, 2005. С. 29]

Эрнест Резерфорд

Однажды вечером Резерфорд зашел в лабораторию. Хотя время было позднее, в лаборатории склонился над прибором один из его многочисленных учеников.

— Что вы делаете так поздно? — спросил Резерфорд.

— Работаю, — последовал ответ.

— А что вы делаете днем?

— Работаю, разумеется, — отвечал ученик.

— И рано утром тоже работаете?

— Да, профессор, и утром работаю, — подтвердил ученик, рассчитывая на похвалу из уст уважаемого ученого.

Резерфорд помрачнел и раздраженно спросил:

— Послушайте, а когда же вы думаете?

(Широко известная история, ИН [3])

Анри Амвросьевич Рухадзе[8]

Взрывы и презервативы

В конце второго курса у нас был назначен госэкзамен по общей физике. Надо было представить реферат научной работы по специальности: я должен был сделать какую-нибудь работу по физике взрыва. Такую работу я провел довольно неплохо с помощью студента 4-го курса группы ИХФ, будущего крупного ученого Б. В. Войцеховского. Под его руководством я провел серию экспериментов по сферическому взрыву. С этой целью мы наполняли гремучим газом и подрывали презервативы, которые я покупал в большом количестве к изумлению аптекарей пос. Долгопрудный. Я сейчас не очень помню, в чем состоял смысл работы, но она произвела сильное впечатление на Г. С. Ландсбсрга, и я получил отличную оценку по госэкзамену.

[Рухадзе. А. А. 2005. С. 641

«Прошу поставить мне двойку»

Осенью 1950 г. начался пятый семестр. Математическую физику читал академик С. Л. Соболев. С ним у меня произошел конфуз <…>. На экзамене я решил отличиться и доказывал теорему Фредгольма, используя матричный формализм, который так мне понравился из курса квантовой механики. С. Л. Соболев сделал квадратные глаза и собрался вкатить мне тройку. Я запротестовал и попросил двойку, каковую он и выставил, немало пораженный моей просьбой. Через неделю я пересдал этот экзамен Л. Д. Кудрявцеву на отличную оценку, а за матричный метод доказательства теоремы Фредгольма даже удостоился похвалы. Эту историю я рассказал для иллюстрации одного высказывания Л. Д. Ландау. Когда кто-то из студентов спросил, получится ли из него физик, тот ответил, что на факультете из него могут сделать только физика, а вот математик из него точно уже не получится. По-видимому, эти слова с точностью до наоборот относятся ко всем выпускникам механико-математического факультета МГУ, который заканчивал С. Л. Соболев. Каким бы великим математиком он ни был, физику, а тем более квантовую механику, он знать не мог.