Но эта перспектива меня не пугала, и я мчался вперед на безумной для такой дороги скорости, почти не касаясь педали тормоза и иногда заставляя стрелку спидометра касаться крайнего деления, а мотор — радостно и яростно реветь. Случалось, прикрыв на секунду глаза, я слишком близко подбирался к опасности, но открывал их как раз вовремя, чтобы успеть слегка повернуть руль — за миг до непоправимого.

Мы приехали в Бари теплым августовским вечером, необыкновенно свежим и навевающим грусть. В такие вечера понимаешь, что лето кончается, даже если тепло еще сколько-то продержится. Как в детстве, когда, почуяв приближение осени, впадаешь в легкую, ни на что не похожую меланхолию.

К воспоминаниям и ностальгии примешивается уверенность — или ее иллюзия — в том, что у тебя еще все впереди.

Город не изменился, и мне показалось, что все возвращается на свое место.

Пусть я и не знал, на какое именно.

Как бы там ни было, а я положу себе в карман кучу денег. Теперь меня полностью занимала эта мысль, она пьянила и кружила голову. Естественно, я не представлял, что делать с такими деньгами, но какое это имело значение.

Наше путешествие, Испания, Анджелика, мои полубессознательные прогулки по нереальному городу, волшебный рассвет в море, отправка посылки с наркотиками, запахи, цвета, звуки, мой страх — все это осталось позади, далеко-далеко. Казалось, все это произошло давным-давно или вообще мне приснилось. Мне и правда приходилось прикладывать усилия, чтобы убедить себя в реальности последних событий.

Позже, по дороге домой, я в первый раз вспомнил о родителях и подумал о том, что скоро увижу их, если они уже вернулись. Я ведь так и не перезвонил им после того разговора утром в день нашего отъезда. Я подумал о том, что они мне — совершенно справедливо — выскажут по поводу моего исчезновения, своих треволнений, моего непонятного поведения и так далее. Недавнее ощущение легкости тут же рассеялось. Мне захотелось свернуть с дороги и убежать.

Потом я сказал себе, что устал, слишком устал, и мне просто нужно поспать. В собственной постели. И еще я убедил себя в том, что все так или иначе наладится.

Так.

Или иначе.

Ночь. Кресло. Жара. В глубоком и глухом тумане мигрени копошатся сумбурные воспоминания.

Разумеется, так решил его отец-генерал. Джорджо станет офицером карабинеров. Как его отец и дед. Эта тема даже никогда не обсуждалась.

Он провел годы в военном училище, а затем в академии, как бы плавая под водой. Затаив дыхание, он лавировал между молчаливыми и чужими существами, которые окружали его. Как рыбы в аквариуме.

У него никогда не возникало проблем с дисциплиной. Он умел отстраняться, словно мысленно переносился в другое место. Этот прием он в совершенстве освоил еще ребенком.

На последнем курсе в школе офицеров он познакомился с девушкой. Несколько недель они встречались, а потом все закончилось. Позже Джорджо не мог вспомнить ни ее лица, ни голоса. Даже имени.

Других девушек у него не было.

Психоаналитик сказал бы, что в юности Джорджо испытывал большие трудности в общении с представительницами противоположного пола. У него были проблемы с самоутверждением и с детства ущемленное самолюбие, одним словом, давние и глубокие душевные раны.

Неразрешенный эдипов комплекс.

Самоубийство матери, когда тебе нет и девяти лет, — достаточная причина для эдипова комплекса? А если к самоубийству матери примешивается безнадежное и мучительное желание того, чему ты еще не знаешь названия?

Сочетание страха и желания очень опасно.

Джорджо смутно догадывался об этом. И бессонными ночами отдавался во власть безжалостных приступов мигрени. Когда не действовало лекарство, которым он еще в детстве начал глушить душевную боль. Чтобы выжить в темноте.

Страх, желание и темнота — опасны.

Можно потеряться.

И сойти с ума.

Автоматические ворота открывались рывками. Когда они полностью распахнулись, я въехал на машине внутрь и спустился по круговому спуску в подземный гараж. Послушно припарковался на стоянке для гостей.

После нашего возвращения в Бари прошла неделя. Я уже начал беспокоиться, боясь, что Франческо сам получил посылку и забрал все деньги себе. Но он позвонил.

— Идем сегодня. Заезжай за мной через два часа.

Он уже забрал пакет и теперь объяснял мне, как проехать в шикарный жилой квартал, дома которого утопали в садах и были оборудованы подземными гаражами.

— Я поднимусь один, жди меня в машине. Я ему доверяю, но чем черт не шутит…

Я расстроился: мне бы тоже хотелось принять участие в обмене, но я согласился с Франческо. Зачем нам лишний риск? Да и клиент, скорее всего, не захочет попусту светиться.

Франческо взял все тот же рюкзак и исчез в грузовом лифте. Я остался ждать в машине. Наверное, они разорвут обертку, чтобы проверить качество товара, подумал я, а потом решил, что так делают только в кино.

Прошло минут десять, загорелась красная лампочка на грузовом лифте, и в моей голове возникла кошмарная картина. Двери лифта медленно открываются, но вместо Франческо из него появляются два человека, вооруженных большими пушками. Полицейские. Они приказывают мне выйти из машины и поднять руки вверх. Потом подходят ближе, разворачивают меня спиной к себе, велят упереться руками в капот и расставить ноги, а затем обыскивают с ног до головы.

«В чем дело», — должен возмутиться я. Если всплывет слово «кокаин», скажу, что знать ничего не знаю. Мой друг Франческо попросил его подвезти — у него была назначена встреча в этом районе. Я подвез и все. Что происходит? Что им от меня нужно? Мой голос звучит твердо, но к горлу подступают слезы.

Двери лифта медленно открылись, и появился Франческо с рюкзаком на плече. Пока он быстро шагал к машине, я снова затаил дыхание.

— Готово, — бросил он, садясь в машину. Я завел мотор, мы выехали из гаража, я опустил стекло и нажал на кнопку, чтобы открыть ворота. Мы выруливали на улицу, когда Франческо потянул меня за рукав. Я повернулся и увидел открытый рюкзак, полный денег. Битком набитый деньгами рюкзак. Я еще не знал, сколько там было, но мог точно сказать, что никогда в жизни не видел столько денег. Мне захотелось засмеяться и обнять Франческо. Это оказалось так чертовски легко, а все мои сомнения и страхи показались мне просто абсурдными. Да и потом, мы не сделали ничего плохого. Если этот тип, кто бы он ни был, хочет вкачать в себя килограмм кокаина, это его личное дело. Меня охватила эйфория. Надо провернуть с десяток таких делишек, думал я, отложить приличную сумму и тогда завязать. Эта мысль мне понравилась. Теперь у меня появились планы на будущее. В жизни замаячил смысл, и это утешило меня и смело прочь остатки чувства вины. Проект вроде последней сигареты Дзено.[13] С некоторыми поправками. Разумеется, я совершенно забыл о своих намерениях раззнакомиться с Франческо. Вновь взяться за учебники, вести нормальную жизнь, и так далее и тому подобное. Теперь я мечтал о том, как заработать кучу бабок, никому не причиняя вреда. Мы же не грабили банки. И не собирались заниматься этим всю жизнь. «Десяток подобных операций, — твердил я себе как помешанный, — и можно будет думать о будущем». Никаких проблем. Я мог бы и дом себе купить. Я бы наврал своим, что выиграл в лото или еще что-нибудь. Кто знает, сколько там точно денег, в этом рюкзаке. Мне на все было наплевать, кроме этих денег. Я хотел дотронуться до них, запустить в них руки. Я был нормальным парнем двадцати двух лет.

Мы поехали к Франческо домой и разделили деньги. Девяносто миллионов. Девяносто пачек банкнот. Девяносто фантастических пачек денег.

Франческо отсчитал свою долю и отложил ее в сторону, а мою протянул мне в рюкзаке.