В работе Дионисия и его небольшого окружения поражает их усердие, грамотность, скромность и серьезность. Какой контраст с деятельностью Никона и Арсения Грека тридцать лет спустя! Дионисий и Филаретовы переписчики взялись за «Требник», чтобы переработать издание 1602 года, усеченное и очень неточное. Интересно, предвидели ли создатели издания 1602 года тот дополнительный сакральный характер, который придаст типография их собственным ошибкам? Требовалось много мужества, чтобы менять написанное и столь мучительно дешифруемое людьми, которые входили еще на ощупь в новый и священный мир книги. «Переписчики сопоставили издание 1602 года с более чем двадцатью старославянскими манускриптами, иной раз 150—200-летней давности, среди которых точная копия знаменитого “Требника”, переведенного с греческого в 1397 году митрополитом Киприаном». Издание 1618 года включало поправки и изменения.
Наиболее важное дело, стоившее Дионисию жизни и возвестившее уже всю жестокость столкновения середины века между Никоном и ревнителями старой веры, — это формула водосвятия для кануна дня Богоявления, одного из трех основных праздников православной церкви, наиболее глубоко укорененных в сердце русского народа. Издание 1602 года, помнится, включало формулу: «В сей день, Господи, освяти воду сию Твоим Духом Святым и огнем». Слова «и огнем» были явной интерполяцией XVI века, проследить генезис которой и восстановить историю можно было без особого труда.
Логика и греческая теологическая ученость переписчиков могли дать себе волю в дебрях великорусского литургического воображения. Как всегда в православном богослужении, чарующая «тайна Троицы». Переписчики отметили, что некоторые молитвы, обращенные к одной из ипостасей Троицы, заканчиваются славословием, касающимся всех троих: «Слава Тебе, Отцу, и Сыну, и Святому Духу». Простое изменение плана на уровне финального заклинания, не вызывающее никаких трудностей ни для общей мысли, ни для мысли неискушенной. Другое дело мудрые и знающие. «Савеллианская ересь, смешивающая ипостаси», — воскликнул ученый хор. Напишут же: «Слава Тебе, с Твоим пресвятым, благим и животворящим Святым Духом». Истинно нагромождение ляпсусов. С византийской точки зрения, «простительные, на первый взгляд, ошибки», проникнутые простой и чистосердечной спонтанностью, «подвергали православие опасности»: они проталкивали либо «манихейство, отделяющее Сына от Бога и Сына от Марии», либо «арианскую ересь» с ее «тремя сущностями Святой Троицы», либо «соединение и совмещение двух природ во Христе», или же «ересь Пирры, Сергия и Павла, преданную анафеме Шестым вселенским собором при Константине Бородатом, иначе говоря, монофелизм».
Здесь угадывается грамматист, каковым был Арсений Глухой, богослов, каковым был Наседка, литургист, каковым был архимандрит Дионисий. Но манией все подозревать, многочисленными поправками, упреками не столько живым, сколько мертвым глубоко травмировалась восприимчивость русского народа, который некогда спонтанно и наивно выразил свою мольбу к Богу, Христу, Отцу и Святому Духу, которых он любил столь глубоко, столь просто с бессознательно евангельским духом.
Дионисий добился созыва собора русской церкви 4 июля 1618 года; вопль негодования был общим, гнев глухи глубок, «ассамблея отразила среднее мнение русской церкви: оно считало безрассудным по соображениям логики и буквальной критики касаться большого числа текстов уже освященных и традицией и книгопечатанием. В защиту старых обычаев поднялись импровизированные богословы, в свою очередь обнаружившие объяснения и глубокое значение в инстинктивных жестах недавнего национального прошлого. «Святым Духом и Огнем», — гласил старый требник, но разве не сказано в Евангелии от Луки (Лук. 3:16): «Он сам будет крестить вас в Святом Духе и огне»? В 1618 году дух раскола победил. Осужденный Дионисий был подвергнут отвратительной пытке «гладом, жаждой и дымом. предан на побои и поношение». Потребуется личное вмешательство Иерусалимского патриарха Феофана в 1619 году, чтобы положить конец его страданиям и мукам его учеников.
В 1618 году имел место «конфликт между разумом и традицией, между концепцией интеллектуалов, останавливающей русскую церковь на некоторой стадии или возвращающей ее в конечном счете к некоему достоверно чистому источнику, к грекам, и общим чувством верующих, что русская церковь, напротив, имела право развиваться, обогащаться и адаптировать свои книги к жизни». Это был бунт традиции против ученой реформации сверху на английский манер, но с меньшим тактом и меньшей согласованностью внутри.
Предостерегающий инцидент 1618 года не остановил ход событий. Реформация была начата, был восстановлен единый фронт, в большей степени направленный, в сущности, на аскетизм, на глубокое моральное подчинение народа. Это напоминало французскую католическую реформацию 1660–1690 годов. Такие люди, как Неронов, как Аввакум (1620–1682), смиренный пастырь, сын попа, вели в деревнях с их угнетенными мужиками борьбу против наглости бояр и представителей царя, борьбу, которую на более высоком уровне вели Стефаний, духовник царя Алексея, Ртищев и Никон, епископ Новгородский. Так называемые «Ревнители Благочестия» руководили церковью.
Задача, стоящая перед ними, была громадной. Избрание Никона в 1652 году патриархом Московским поначалу выглядело как знак победы единого фронта, которая будет разрывать русское православие в течение двух с половиной веков. Чрезмерно спесивый, невероятно поддающийся влиянию Никон стал игрушкой в руках греков. То, что Дионисий и первые переписчики пытались сделать умеренно и осторожно, Никон и вторые переписчики проводят свирепо, скоропалительно, ожесточенно и недоброжелательно. Перемены ради перемен. Московская Русь в XVII веке страдала комплексом, который раскрылся в двух аспектах. Презрение и страстное восхищение по отношению к иноземцам. Никон предвосхищал Петра Великого. С тем лишь отличием, что иноземцем, которому он грубо подражал, был презираемый грек, а не молодые обаятельные силы Нового Запада. Шок был тем неизбежней и тем непримиримей, что во главе сопротивления и традиции на сей раз оказалось ядро некогда единого фронта реформации, аскетические герои крестьянского духовенства, среди которых самой прекрасной и самой благородной фигурой был Аввакум.
Спеша изменить сразу все, Никон и Арсений Грек забыли об элементарной предосторожности. Тем более что русская традиция уже по определению подозрительна; за недостатком хороших рукописей весьма часто довольствовались более посредственными венецианскими изданиями греко-православной диаспоры.
Между 1654 и 1656 годами русская церковь внешне сильно изменилась. Простонародье перестало в чем-либо разбираться, а образованные были ошеломлены легкостью, с которой было принято столько решений. «.С середины 1656 года облик русской церкви очевидно круто переменился. Удар следовал за ударом, в какие-то два года подверглись посягательству такие основные, видимые, повседневные религиозные элементы, как крестное знамение, “Верую”, имя Иисуса (присоединение дополнительной “и”)», рисунок фигуры на просфорах (латинский вместо восьмиконечного крест), церемониал обедни; сокрушались амвоны, запрещались столь грациозные и столь любимые пирамидальные крыши над алтарями. Меняли форму и облачение престола, вводили более или менее обманным путем новое богословское мнение о природе Богоматери, о религии латинян (прекратилось перекрещивание: переоценка, ударившая по национальному чувству русских), о ценности даров во время службы. Даже сегодня в любой стране, где верующие привыкли проводить необходимое различие между ритуалом и догмой, подобная лавина реформ вызвала бы беспокойство и скандал».
Конфликт 1653-го, разрыв 1656-го, подтверждение схизмы в 1666 году. Раскол народился. «Раскол» — термин уничижительный, подхваченный, как трофей, староверами. Староверие претендовало почти на все духовное достояние России.
Итак, превращение курьезное, но логичное: бунты во имя церкви, традиции, преемственности, лишенные церкви, не способные ничего восстановить, породят радикалов индивидуального протеста. С одной стороны, государственная религия, частично лишенная своей души, с другой — анархический протест «юродивых во Христе». Суперъянсенизм в том, что касается аскетизма и отказа от мира.
