По мере того как развивалась роскошь, римляне обучились ценить декоративную живопись. Они достаточно рано начали развешивать на стенах своих домов картины греческих мастеров, но с I столетия до н. э. создают новый стиль. Этому благоприятствовала техника забутовки, которая позволяла иметь просторные чистые гладкие поверхности, подходящие для росписей. Стены разделялись на зоны, которые оформлялись по-разному: имитировали и инкрустацию цветным мрамором (так называемый первый стиль), и весь архитектурный ансамбль — колонны со стилобатами[280], фризами, между колоннами расписывали плоскость сюжетами знаменитых картин. Этот архитектурный стиль (то, что называем вторым стилем римской живописи) был популярен в I веке до н. э.; он знаком главным образом по домам в Помпеях и нескольким образцам, сохранившимся в самом Риме.

Искусство развивалось. Художники рисовали воображаемые оконные проемы с оригинальными композициями, чаще всего пейзажами, вдохновляемые искусством садов. Таким образом, природа сопровождала повседневную жизнь.

Параллельно этому архитектурному стилю развивался другой. В центре любой значительной поверхности изображался небольшой пейзаж или, что чаще, грациозная фигура: амазонка или аримасп[281], изгибы их гармоничных тел сочетались с фантастическими архитектурными элементами: фантазийные столбики, бандероли, уединенные павильоны, вносящие архитектурный элемент. В соответствии с тем, насколько большое значение придается архитектурной композиции, археологи различают третий и четвертый стиль. Золотой дом Нерона был украшен росписями и легкими рельефами, выполненными в технике стукко под влиянием декоративности третьего живописного стиля. Именно там Рафаэль и позаимствовал темы своих «гротесков»: развалины Золотого дома, похороненные под термами Тита (с которыми его тогда смешивали), были обнаружены в XVI веке, и художники восхищались этими изящными рисунками, которые они назвали «гротесками», потому что они появлялись в глубине этих темных пещер.

Двумя столетиями позже римская живопись стала оказывать еще большее влияние на современное искусство, когда раскопки, предпринятые неаполитанскими королями[282], познакомили с фресками Геркуланума, а вскоре и с фресками Помпей.

Сюжеты этой живописи принадлежат к тематике, образованной сложными элементами, и она, несомненно, следовала традициям эллинистического искусства. «Картины» ведут прямо к мегалографии[283], столь ценимой греческими художниками, — крупным композициям на мифологические темы, иногда с трагическим сюжетом. Представляется, что чисто декоративные элементы возникли в результате более поздних художественных явлений и отчасти под влиянием римского искусства. Театр сформировал правила композиции. И нередко, в особенности в период четвертого стиля, фреска задумывалась как фасад скены, напоминая фасад дворца, с воротами, с запечатленными в перспективе колоннадами и фантастической архитектурой. Реальные здания (римские театры, — многие из которых очень хорошо сохранившиеся образцы, — до нас дошли в Африке, Сабрате[284] или Дугге) соединяют в своем облике фантазии раскрепощенного художника и тяжеловесную скованность. Создание подобного декоративного стиля показывает нам значимость для римлян этого мира фантазий, который, как мы увидим, характерен и для их зрелищ: изображать вещи иными, чем они есть на самом деле, украшать реальность, окружать повседневную жизнь чудесами и мечтаниями.

Римская цивилизация сегодня, по прошествии столетий, требовавшихся, чтобы правильнее оценить ее, нам представляется по преимуществу городской. Однако когда сами римляне судили о ней, это мнение обычно было иным. На всем протяжении собственной истории римлянам нравилось думать о себе как о «крестьянах», несмотря на то что факты опровергали это мнение.

Когда зарождалась империя, а Рим становился величайшим городом мира, большим, чем Пергам, Антиохия или Александрия, Вергилий не мог измыслить счастье на земле более совершенное, чем крестьянская жизнь. Сколь восторженными бы ни были упоминания о досугах в изобильных поместьях, об источниках животворящих вод, о зеленых долинах с тучными стадами, о сладких снах у подножия дерев, следует помнить, что рабы в пьесах Плавта и Теренция как высшего наказания боялись того, что их сошлют именно в сельскую местность. Это несомненное противоречие было бы напрасно отрицать: сельская жизнь в глазах поэтов является не тем, чем она является в глазах работников. Но было бы ошибочно полагать, однако, что единственной причиной обманчивой идеализации являлось только воображение Вергилия и что автор «Буколик» пожелал украсить уродливую и грязную реальность воображаемой привлекательностью в целях политической пропаганды. Римляне даже во времена своего величия испытывали нежность к земле-кормилице, и, конечно же, италийская сельская местность поставляла легионам наилучших солдат, а городу — наиболее энергичных и умных чиновников. Даже во время Первой Пунической войны командующие армией еще были выходцами из крестьян, которые заботились о своих владениях, и историки с удовольствием упоминают величавую фигуру диктатора Цинцинната, который, если следует верить преданию, обрабатывал поле у подножия Яникульского холма, там его и нашли, чтобы вверить ему государство.

Первоначально считалось, что Рим был основан пастухом Ромулом, поэтому в римском сознании грубость и простота крестьянской жизни всегда оставались идеалом. Показательно, что эта сельская основа оставила свой отпечаток даже в самом языке: происхождение многих латинских выражений связано с образами крестьянского мировосприятия, а сама их древность доказывает, что «латинская раса» владела важнейшими сельскохозяйственными техниками с очень давних пор. Таким же образом, впрочем, дела шли у всех индоевропейских пришельцев, которые в доисторические времена сменяли друг друга в Западной Европе. Средиземноморские племена, с которыми арийцы встретились на итальянской земле, также занимались сельским хозяйством. Очень быстро почва Лациума, возделываемая его жителями, истощилась. Прибрежные равнины были самым драгоценным на полуострове, занятом в основном горами (а в те древние времена и лесами), которые ограничивали возможность агрикультуры. В течение первых веков существования Рима вся территория, которая окружает Лациум, была еще покрыта непроходимыми чащами, где обитали хищники (особенно волки, воспоминание о которых как о священных животных запечатлелось в легендах), а в долинах между ними пастухи разводили стада баранов и свиней. Эти леса оставались дикими, были прибежищем архаических культов, таких как культ гирпинов[285] на горе Соракте, поклонявшихся богу-волку, с которым они идентифицировались в самобытных магических церемониях. Риму тоже были известны подобные религиозные обряды, так как вплоть до конца империи римляне праздновали вокруг Палатинского холма праздник луперкалиев (возможно, при своем зарождении он представлял собой заклинания с целью изгнания волка); эта церемония проводилась ежегодно и состояла в том, что обнаженные молодые люди после принесения в жертву козла хлестали убегающих от них женщин ремешками, которые нарезали из кожи жертвенного животного. Предполагалось, что это прикосновение усилит детородную функцию женщин. Недалеко от поселения Альбы, в священном лесу Дианы, господствующем над озером Неми, существовал культ богини, жрец которого, звавшийся царем леса, оставался в этой должности до тех пор, пока некто, желающий занять его место, не убивал его. Повсюду в сельской местности сохранялись свидетельства прошлого, когда люди стремились подчинить себе силы плодоносной природы. Ни один народ не был столь чувствителен к могуществу, исходящему от земли, к магии и жизненному ритму времен года, как римляне.