Далее в легенде рассказывается, что Ромул привлек в Вечный город молодых пастухов из соседних мест, затем всех бродяг, всех осужденных на изгнание, всех апатридов из Лациума. Следовало обеспечить будущее города, но поскольку среди пришельцев не было женщин, Ромул вознамерился устроить великолепные игры, куда пришли бы семьи из соседних поселений. В самый разгар зрелища по сигналу римляне набросились на девушек, в суматохе похитили их и насильно увлекли в свои дома. Именно так объясняется причина первой очень продолжительной войны, которую должны были вести похитители против отцов молодых женщин. Большинство этих женщин не принадлежали к латинским племенам, а были сабинянками, уроженками деревень, расположенных к северу от Рима. Второе поколение римлян, таким образом, стало населением со смешанной кровью, как это уже бывало среди латинских племен.
Известно, каким образом завершилось дело. Сабинянки, подговоренные мужьями, бросились между сражающимися, что привело к примирению. Своим согласием на брак они зачеркнули насилие и клятвопреступление. И здесь еще следовало бы поразмышлять над значением, которое приобрела эта драматическая история для римлян. Она свидетельствует о месте, которое в Вечном городе получила женщина: если женщина, согласно юридическому заключению, и является существом бесправным, если она теоретически не способна иметь те же права, что и мужчина, она тем не менее выступает хранительницей и гарантом связей, на которых основан город. Именно она, на поле битвы, принимала обещания, которыми обменялись между собой римляне и сабиняне; и традиция хотела, чтобы первые недвусмысленно обязались избавить своих супруг от любой рабской работы, оставляя им только заботу о том, чтобы «прясть шерсть». Изначально римлянка знает, что она не рабыня, а спутница, что она защищена святостью клятвы еще до того, как становится союзницей согласно закону. Именно это было вознаграждением за благочестие сабинянок, сумевших предотвратить кровопролитие, тесть не пролил кровь собственного зятя, а зятья не лили кровь, которая должна была течь в жилах их собственных детей.
Примирившись с соратниками Ромула, сабиняне в большом количестве прибывают в Вечный город, значительно увеличившийся, чтобы обосноваться в нем. Тогда же приглашают сабинского царя Тита Тация разделить царскую власть с Ромулом. Но античные историки, достаточно озадаченные этим коллегой по царству, не дают ему играть очень активную роль и стараются избегать говорить о нем, чтобы позволить Ромулу снова воцариться единовластно. Естественно, что следует задать вопрос о смысле этого эпизода. Наиболее вероятный ответ следующий: речь идет о том, что в легенде нашло отражение более позднее политическое явление — раздел власти магистратур между коллегами. Во времена республики подобная организация консульской власти получила дальнейшее развитие. Но в целом легенда о сабинянках, без сомнения, достоверное свидетельство о появлении со второй половины VIII века до н. э. на территории Рима сабинских племен и их союзе с латинскими пастушескими племенами. Это предание ценно своим историческим значением. Археологи верят, что сумеют найти в ходе своих изысканий доказательства наличия различных культур, которые проникли из внутренних областей.
После основания Вечного города, Ромул обеспечил постоянство его населения, организовал в самых общих чертах функционирование города, создав институт сенаторов (patres, главы семьи) и народное собрание, успешно завершил несколько незначительных войн и однажды исчез во время бури перед всем народом, собравшимся на Марсовом поле[17]. Народная молва провозгласила его богом. Его культ стал почитаться под именем Квирина[18], старого божества, которое считалось сабинским и у которого имелось святилище на Квиринальском холме.
Фигура Ромула, результат сложного синтеза разных элементов, господствует над всей историей Вечного города. Божественное происхождение «счастливого» основателя цени-. лось, возможно, меньше, чем невероятные счастье и удача, которые стали причиной успешности любого его начинания, отмечавшей его молодые годы. Литература — эпическая поэзия и, главным образом, театр — добавила к легенде о нем романтические элементы, позаимствованные из репертуара новых мифов греческого мира, но при этом не удалось скрыть некоторые основополагающие римские черты: Ромул — это законодатель, воитель и жрец. Всеми ипостасями Ромул был наделен одновременно, без видимой связи, и было бы тщетно искать в поступках, которые ему приписываются, единство характера или духа. Прежде всего, перед нами предстает идеальный образ того деятеля, которого впоследствии называли imperator, императором, — медиатора и интерпретатора воли богов, культового персонажа, обладающего магической благодатью, непобедимого бойца и по причине этой благодати, несомненно, и главного вершителя правосудия. Ромул наделен единственной целостностью — харизмой, которая будет сохраняться на протяжении всей римской истории; она сначала относилась к царям, затем, благодаря единственной добродетели — renuntiatio[19] (их провозглашали как избранников народа), к должностным лицам республики, наконец, к императорам, которые будут, главным образом, должностными лицами, облеченными властью пожизненно. Стремление провозглашать царей останется навсегда достаточно сильным в римском народе: мера этого искушения определялась ужасом, который был связан с этим титулом. Если и опасались того, что должностное или даже частное лицо захватит царскую власть, то это было потому, что смутно ощущали, что она всегда готова возрождаться. Ромул — идеальное воплощение Рима, города, названного его именем, — преследовал воображение и во многих случаях реинкарнировался: в Камилле — после победы над Вейями, в Сципионе — когда был окончательно побежден Карфаген, в Сулле, в Цезаре, и только благодаря гибкому парламентскому маневру молодой Октавиан, победитель Антония, избежал опасной чести быть провозглашенным «новым Ромулом».
У нас мало информации о том, как развивался Рим в начале его существования. Похоже, что реальная значимость деревушки, расположенной на Палатинском холме, не соответствовала тому превосходству, что ей приписывает легенда. Вероятно, начиная со второй половины VIII века до н. э. все место в целом было занято отдельными деревнями: не только Палатинский холм с его двумя вершинами, сегодня соединенными строениями императорской эпохи, но и Капитолийский, Квиринальский холмы, западные склоны Эсквилинского холма были заселены. Долина Форума, осушенная с очень давних пор, образовывала центр общественной и религиозной жизни. Именно там — а не на Палатинском холме — находились древнейшие и наиболее значимые святилища, в частности святилище Весты, общий очаг, рядом с которым хранились пенаты римского народа: сакральные культовые загадочные фетиши, связанные со спасением Вечного города. На некотором расстоянии от этого святилища находилось другое, которое называлось Regia (то есть царский дом)[20]. Это был приют Марса и богини Опс, олицетворявшей изобилие. Там же хранились и другие фетиши, священные щиты — один из них считался упавшим с неба, — которые были гарантами защиты от общей опасности. Между этими двумя культовыми местами проходила Священная дорога, путь торжественных процессий, которые периодически проводились царями в сопровождении народа, до скалы Капитолия, где поклонялись Юпитеру.
Установление религиозной жизни в Риме предание приписывает царю Нуме, сабинянину, который царствовал с 717 до 673 до н. э. и, как считается, был посвящен в божественные дела самим Пифагором. Уже римские историки отмечали противоречие: каким образом царь Нума, который, как утверждалось, жил в конце VIII века до н. э., мог встретиться с философом, учение которого в Южной Италии стало известно не раньше середины VT века до н. э.? Утверждался также факт, что пифагореизм[21] Великой Греции включал религиозные элементы, которые существовали еще до Пифагора, и ничто не мешает допустить, чтобы к пифагореизму Нумы добавлялись обряды, верования и церемонии, происходившие из сабинских областей в самом широком смысле, то есть из внутренних регионов Центральной и Южной Италии. Нума символизирует религиозные формы жизни, которые отличались от связанных с imperator Ромулом и которые больше не были ориентированы на действия — политические или военные, но направлены на познание, более не заинтересованное в сверхъестественных реальностях. Таким образом, была выражена одна из наиболее жизнеспособных тенденций римской религии, и именно она сделала религию открытой любым формам влияния. Поскольку именно эта тенденция могла быть снисходительной к порокам, распространенным в народе, как опасались римляне, они старались выставить по отношению к ней множество препятствий, предназначенных для сохранения и стабильности традиций. Нума оказался новатором, но — как позже и Август — он был хитроумен и мудр, и ему удалось вписать свои нововведения в линию дедовских верований.
