Попытки Тиберия восстановить власть сената оказались тщетными. По мере того как шла смена наследования правлений вплоть до смерти Нерона (68), последнего из потомков Августа по нисходящей линии, обнаруживается, до какой же степени упадок римской аристократии оказался непоправимым. Императоры все больше соблазнялись восточными формами правления; несмотря на несколько коротких периодов, когда казалось, что они возвращаются к традиционной концепции управления, они управляли с помощью правительства, составленного из своего окружения, своих вольноотпущенников, «своих» чиновников, которых они вербовали среди всадников. Сенаторам оставалась только видимость свободы. Управление провинциями было более эффективным, и там, если не принимать во внимание нескольких восстаний в малороманизованных областях, таких как Британия[86], царили мир и процветание. Вокруг Средиземного моря, по которому передвигались бесчисленные торговые флоты, становится интенсивнее, чем когда бы то ни было, и духовный обмен, а восточные провинции понемногу снова завоевывают свой престиж, который некогда они утратили в неудачных войнах. Этот реванш Востока очень хорошо чувствовался во всех регионах. Императоры сами способствуют этому. Калигула почитает египетские божества и в личной жизни придерживается обычаев Лагидов[87]. Нерона также притягивал Египет, а армянский царь просвещал его по поводу его маздеизма[88], и император готов был провозгласить себя Царем-Солнцем. Но в то же время простонародье ревностно воспринимает экзотические формы мистицизма. Аристократы, более сдержанные в вопросах религии, находились под влиянием греческих философов, многие упражнялись в декламации на греческом языке, соперничая с профессиональными риторами.

Революция 68 года н. э., покончившая с династией Августа, была следствием многих причин. Поспешный переход власти от одного к другому, а затем и к третьему императору, которые становятся во главе империи до появления Веспасиана, хорошо это показал: наследие прошлого, республиканская и сенаторская тенденция лежали в основе движения, которое впоследствии привело к власти Гальбу. В то же время Отон, первый муж Поппеи[89] и один из приближенных Нерона во времена их общей молодости, объединил вокруг себя надежды эллинизированного плебса, восхищавшегося Нероном и длительное время его поддерживавшего. Третий из конкурентов, Вителлий, командующий рейнскими армиями, выступает против Отона: именно тогда впервые солдаты с границ империи намереваются выдвинуть своего императора. А в ответ на эту претензию сотоварищей с Рейна солдаты на Востоке, в Сирии, и на Дунае собрались вокруг другого генерала — Веспасиана, в тот момент усмирявшего Иудею. В итоге именно Веспасиан стал законодателем.

Удивительно, что империя не погибла в течение того ужасного года «трех императоров». Казалось, что единство всего римского мира, тогда подвергалось угрозе. В Галлии батав[90] Юлий Цивилис (имя которого говорит о том, что его семья могла получить право гражданства от одного из первых императоров) подал сигнал к восстанию. Движение, которое друиды [91] использовали в своих целях, распространилось в таких масштабах, что повстанцы провозгласили себя независимыми и основали Галльскую империю: эта любопытная попытка доказывает упорство галльского национализма больше, чем через столетие после завоевания. Впрочем, вполне возможно, что этот национализм будет обязан своим существованием римской унификации, столь хорошо усвоенной. В любом случае в рамках римской политики отделение могло совершиться только мысленно. В конце 70 года н. э. при Трире повстанцы были подавлены Петилием Цереалисом. Восстание длилось в течение года, и вся остальная империя признала Веспасиана. Хотя Веспасиан и был вознесен на вершину власти волей солдат, он мыслил себя императором италиков и провинциальной буржуазии. Империя больше не была собственностью только одной семьи, принадлежавшей к римской знати[92], без сомнения ставящей себя выше других аристократических gentes[93], но тем не менее она принадлежала ей своими историческими и культурными связями, участием в завоеваниях. Теперь этой империей распоряжался внук центуриона, потомок безродной сабинской семьи, который был обязан только самому себе, своим заслугам, а возможно, и своей безродности, тому, что в счастливую минуту был единодушно избран своими войсками. Приход Веспасиана ознаменовал необратимый конец закона завоевателей.

Веспасиан, не будучи вельможей, первоначально хотел узаконить в государстве совершенно провинциальную скупость. Он считал себя распорядителем всего, что имела империя, жестким хозяином в старинных традициях «отцов семейства» из италийской сельской местности. В то же самое время он хотел создать новую аристократию, призывая в сенат выскочек, бывших офицеров и крупных представителей провинциальной буржуазии, — сенат закончил тем, с чего начинались реформы Августа: он превратился в совет служащих, навербованных со всей империи, главным образом с Запада. Кажется, Веспасиан несколько остерегался Востока, который, однако, был доброжелательным свидетелем его возвышения. Он также опасался философов, отважные речи которых в былые времена славились силой убеждения и вдохновляли многих оппозиционеров на выступления. И хотя еще недавно Веспасиан слушал охотно их советы — Филострат уверяет, например, что многим он был обязан советам Аполлония Тианского, — став императором, изгнал их из Рима, чем вызвал осуждение своего еще недавнего наставника, высказанное им в письмах.

Если власть Веспасиана оказалась, так сказать, легитимной по причине своевременного отклика на требования эпохи, то из этого положения дел трудно было извлечь наследственный принцип, — империя, как и во время Августа, столкнулась с проблемой идеального узаконивания передачи власти. Попытки установления теократической монархии, предпринятые Калигулой и Нероном, не удались. Как рачительный глава семейства, Веспасиан передал власть своим детям — Титу, которого уже он привлекал к делам управления, затем младшему — Домициану, который по примеру Тиберия безжалостно уничтожил сенат. Домициан был убит 16 сентября 96 года н. э., при этом заговорщики предварительно заручились согласием почтенного сенатора Кокцея Нервы принять власть.

Нерва единодушно был избран сенатом как освободитель. Могло показаться, что наступил момент восстановления принципата Августа, а могущество сената возрождается под властью «покровителя». Но за полтора столетия времена изменились. Нерва был стар. Благоразумно он свои заботы направил на разрешение проблемы наследования власти, первостепенную значимость которой хорошо понимал. Речь шла о том, чтобы найти принцип, с которым согласился бы весь римский мир, принцип, дающий возможность правильно назначать императоров; в прошлом божественное предназначение Августа могло быть лишь исключением; после тирании Домициана династическая преемственность, как казалось, скомпрометировала себя. Нерва остановился на усыновлении. Без сомнения, Август и династия Юлиев — Клавдиев уже воспользовалась усыновлением преемников, но они поступали так скорее по необходимости, чем руководствуясь выбором, и не выходили за пределы собственной семьи. Нерва не принял во внимание родственные связи и избрал человека, способного поддерживать после него сплоченность империи, человека, чье происхождение и карьера гарантировали бы единодушие Рима, согласие Рима и провинций, что исключало бы любую возможность беспорядков. Официальный девиз гласил, что империя должна принадлежать «наиболее достойному». Приемный сын Нервы Марк Ульпий Траян (Траян) был испанцем, в 97 году он командовал легионами Верхней Германии. Таким образом, он соединял в себе все необходимое: провинциал, человек действия, военный, он обладал всеми привлекательными качествами. С Траяна начинается новая династия — Антонинов (от имени императора Антонина Пия), — в правление которой империя целиком прожила золотой век (96—192).