Повесив трубку, Лили поняла: если она хочет убедить Виктора дать ей возможность работать вне штата, нужно подготовить к пятнице список тем для будущих статей. И немного привести себя в порядок. Виктор был снобом наоборот – недолюбливал тех, кто демонстрировал утонченные манеры и хвалился материальным достатком, – но наверняка ожидал, что Лили будет превосходно выглядеть, и ей не хотелось разочаровывать редактора.

Лили оставила Уилла с Хасинтой, заявившей, что у нее большой опыт работы няней, и отправилась приводить в порядок брови. Пройдя по Медисон-авеню, она зашла в офисное здание в Мидтауне, где располагались в основном архитектурные бюро и художественные галереи, и поднялась на лифте в крошечный, пропитанный ароматом сандалового дерева и заставленный индийской мебелью спа-салон, существование которого было одним из самых больших секретов Нью-Йорка. Сюда приходили все редакторы отделов красоты модных журналов, чтобы придать бровям идеально изогнутую форму, здесь это стоило всего двадцать долларов – мелочь по сравнению с восковой процедурой за восемьдесят, которую они рекламировали в своих изданиях.

Лили села на скамью резного дерева и, ожидая своей очереди, попыталась разобраться, что именно так раздражает ее в новой машине Роберта. Прежде всего то, что она куплена по инициативе Джозефин, постоянно выискивающей способ привязать сына к себе. Потом, это ведь все-таки «порше». По этому поводу она свое мнение высказала. И третье – именно это не нравилось Лили больше всего: ей казалось неправильным, что Роберт ездит на красном спортивном автомобиле за девяносто семь тысяч долларов (цену она посмотрела в Интернете), в то время как ей все чаще приходится экономить на органическом молоке. Конечно, нельзя ожидать, что муж откажется от подобного подарка – разве мужчина в трезвом уме способен на такое? – но, черт возьми, это было несправедливо.

Когда Лили узнала, что Роберт из очень обеспеченной семьи, то пообещала себе, что никогда не будет зависеть от него материально. Если ему хочется дарить ей милые подарки на Рождество или день рождения, зачем отказываться? Но она не собиралась становиться одной из тех дамочек, которые ежедневно опустошают свои кошельки в «Барниз», «Бергдорф» или в «Блисс». Во-первых, Лили воспитана по-другому. Возможно, она относилась бы к этому иначе, но уход за собой и покупки были для нее скорее удовольствием, а не привычкой. И во-вторых, хотя ей чрезвычайно нравились эти занятия, она считала, что жизнь, посвященная только маскам из папайи и покупке дизайнерской обуви, напоминает печенье с шоколадной крошкой, которое, если ешь каждый день круглый год, в конце концов начинаешь ненавидеть.

Ее мать, не проработавшая в своей жизни ни дня, не понимала плюсов финансовой независимости. Женщины, совмещающие дом и офис, всегда оставались для нее загадкой, а феминизм заключался в возможности платить чеком с банковского счета мужа.

– Если можно потратить его деньги, зачем иметь свои? – усмехалась она, оплачивая в магазине очередную помаду «Кристиан Диор» или туфли на высоких каблуках от Чарлза Джордана.

Продавщицы понимающе хихикали, а Лили стеснялась и краснела. И дело не в том, что ей хотелось, чтобы мать была одной из тех феминисток, которые пьют соевое молоко и не носят бюстгальтер, но зачем вести себя так старомодно и нелепо?

Теперь, по прошествии многих лет, Лили понимала, что не было ничего плохого в том, что женщины поколения ее матери (и предыдущих) пожинали плоды трудов своих мужей. И все же ей самой хотелось быть более независимой и свободной и не полагаться на мужа в решении своих проблем, как финансовых, так и других.

Нельзя забывать и о будущем Уилла. А судя по тому, как обстояли дела, надеяться на новую работу Роберта было бессмысленно – это стало для Лили отрезвляющим открытием. Ей не хотелось верить, что его может устраивать жизнь бездельника, существующего на доходы от трастового фонда, разъезжающего на «порше» и бросающегося к матери по первому зову. Если такое произойдет, ей, возможно, придется уйти от него. А если она решит остаться и терпеть, то должна будет взять на себя роль добытчика. Дети требуют денег, а в Нью-Йорке особенно. Хотя даже в таком городе, как Нэшвилл, ей пришлось бы начинать карьеру заново, чтобы обрести уверенность в том, что у нее есть полноценная работа, а значит, если потребуется, она сможет вырастить Уилла одна.

Лили вздохнула, с восхищением рассматривая высокие сапоги от Хлое на одной из постоянных клиенток салона – блестящая желто-коричневая кожа, модные золотистые заклепки…

«Пора возвращаться на работу. Или, как обычно говорит мама, нанося очередной слой губной помады, – хватит жалеть себя, девочка».

В пятницу днем Лили доехала на метро до Уолл-стрит, где на семи этажах одного из небоскребов располагалась редакция «Уорлд бизнес джорнал». Чтобы не вынимать Уилла из коляски, ей пришлось пройти целых шесть кварталов до ближайшего входа с лифтом для инвалидов. Но, оказавшись в медленно движущейся, пропахшей мочой кабине, Лили пожалела, что шла так далеко, и решила на обратном пути воспользоваться обычным лифтом, – можно ведь попросить кого-нибудь помочь спустить коляску вниз.

Получив гостевой пропуск на стойке у входа в здание, она поднялась на быстром, ничем не пахнущем лифте на пятьдесят третий этаж и за спинами у трех финансовых репортеров проскользнула через стеклянные двери. Она повернула налево и прошла мимо ряда рабочих столов, разделенных перегородками. Лили с удовольствием вдыхала знакомый аромат кофе и попкорна из микроволновки и прислушивалась к характерному гулу сотен компьютеров, ксероксов и факсов. Она направилась дальше по лабиринту из столов, заглядывая за перегородки. Каждое рабочее место выглядело целым миром в миниатюре: по заботливо подобранным коллекциям фотографий, картинок, открыток и приглашений можно было судить о повседневной жизни сотрудников, их друзьях и семье, увлечениях и стремлениях.

К тому моменту как она добралась до рабочего места Виктора и успокоилась, увидев его стол, по-прежнему заваленный старыми газетами, бумагами, смятыми сигаретными пачками и уставленный чашками с недопитым кофе, было уже половина пятого. Редактора на месте не оказалось.

– Перекур, он сейчас вернется, – раздался знакомый голос из-за соседнего стола. Хелен – журналистка, пишущая на правовые темы, и самая близкая подруга Лили в редакции – стояла, опершись локтями на разделительную перегородку, доходящую ей до плеч. – Как дела? – Она выскочила из своего рабочего отсека, и Лили тут же окутало облако запаха, всегда сопровождающее ее подругу: смесь ароматических масел грейпфрута и бергамота.

Хелен склонилась над коляской.

– Судя по всему, это Уилл! Какой хорошенький! И очень похож на тебя. Особенно глаза.

Лили расстегнула ремни и вынула малыша.

– Хочешь подержать?

– Ой, нет. Не умею обращаться с детьми.

Хелен даже отступила назад. Она вытащила шариковую ручку, скрепляющую растрепанный пучок желто-каштановых кудрей, и постаралась заколоть их аккуратнее.

– Удивительно, здесь почти ничего не изменилось! Ты отлично выглядишь, – улыбнулась Лили, не зная, что еще сказать.

Они не общались уже несколько месяцев из-за того, что Лили не перезванивала и отказывалась от приглашений вместе пообедать или выпить по коктейлю.

– Спасибо, ты тоже.

– О нет, я такая толстая! Спасибо, что ты не сказала об этом. Уверена, Виктор это отметит.

– Уверена, что Виктор сделает что? – раздался вдруг крик ее бывшего босса. – Лили! Моя любимая принцесса с Парк-авеню! – Он закашлялся, обнимая Лили и Уилла, от него пахло сигаретами «Дорал».

– Никакая она не принцесса, – пришла на защиту Хелен, вращая глазами за спиной у Виктора.

– О, конечно, ведь у нее всего три горничных и два садовника, – продолжал он шутить. – А это, значит, наш маленький принц? – Он погладил малыша по голове.