А один из таможенников в меня вглядывается. Всё! Прокололся я. Он ведь, гад, страх мой чует...
И тут дед встал. И расправил он плечи. И сказал:
- Ничехираниус, ювелир. Тридцать лет отшельничества в глубоком космосе. А это мои помощники и ученики... - Смош теснее ко мне прижался и часто закивал головой: - Сызрань Кохонсио, - Нич отвернулся и махнул рукой в сторону Романа. - А это Юрий. Наш трюм ломится сокровищами, господа. Долгие годы кропотливой работы...
- Вас что-то беспокоит? - поинтересовался у меня эмпат-сеператор.
- Наши сердца полны тревоги, - смиренно сказал Смош. - Мы в ужасе от мысли, что наш труд может не получить должную оценку...
- Вот оно что... - протянул таможенник.
В дверь просунулся ещё один в фуражке и что-то показал своим коллегам. Лампасолишенцы потеснились, а фуражкообладатели тяжело задышали, разглядывая наши золотые гранулы.
- Ни хрена себе! - сказал кто-то.
- Этот бесценный дар мы хотим предложить вашей планете за вполне умеренную цену, - шагал по своей колее Нич. - Мы готовились к этой минуте тридцать долгих лет...
- Тридцать лет?! - с безмерным уважением сказал один из таможенников.
Его товарищ оказался более практичным:
- Документы есть?
- А как же! Сызрань, подай господину документы...
Смош оставил мою шею и, перегнувшись через стол, передал таможеннику знакомую пачку ветоши.
- Только осторожней, господа, - строго сказал Смош. - Эти документы помнят Империю! Это были времена, когда люди знали толк в прекрасном и могли достойно его оценить...
Но Капитана никто не слушал: теперь таможенники разглядывали бумаги ювелира. А я вернулся к своей бутылке. Как же так? Такая красивая этикетка! И без надписи...
- Водительское удостоверение, техпаспорт? - спросил через минуту кто-то из фуражек.
На него зашикали даже береты:
- Какие документы, Рамзай? Тридцать лет!
- Я вообще не понимаю, как эта блевотина приземлилась! - сказал кто-то из них.
- Что с сокровищем делать? - хмуро спросил Рамзай. - Если оставить, как есть, алкалоиды и не заметят, как трюм растащат. А потом будут жаловаться...
- Это оч-чень хороший корабль, господа, - я решил заступиться за наш звездолёт.
Всё-таки, мы жили здесь два года. Мне показалось обидным, что о моём доме говорят с таким пренебрежением. Я встал, хотел сделать к ним шаг... наверное, чтобы подойти ближе, и уронил бутылку. Руки... я, кажется, уже объяснял, - не держат. Болят. Сильно. Всё болит, ноги, спина, задница... но запястья больше всего. Я наклонился за упавшей бутылкой. Чтобы поднять. Понимаете, тут и так намусорено... но поднять эту чёртову бутылку я не смог. Потому что сам упал.
Мне это показалось странным: столько народа в такой маленькой каюте... откуда же взялось место, чтобы я мог свалиться?
Чей-то недовольный голос сказал:
- Вы можете его посадить на место?
Но прежде чем они меня подняли, я успел взять бутылку.
- Прочтите мне, пожалуйста, что тут написано? - попросил я таможенников.
К моему удивлению, мне прочли.
- Коньяк "Слава Империи".
Мне это показалось добрым знаком.
- Эта слава тем, - сказал я, - кто не убоялся изнурительного жара муфельной печи. Кто в ослепительном сиянии голубого солнца мечтал о холодной...
Я запнулся и замолчал. Вот те раз, - слово забыл! Что же там было?
- Красоте? - предположил один из таможенников.
- Нет! - закричал я. - О ночи! И вообще это не та бутылка! У меня был портвейн!
Меня усадили обратно в кресло, а Смош важно кивнул:
- Не обращайте внимания, господа. Тяжёлый, изнурительный труд пагубно сказался на душевном здоровье нашего друга...
- Вы на нас не сердитесь, - враз присмирев, сказал Рамзай. - Какие-то идиоты хапнули руду Златии и не подчинились приказу сторожевика остановиться...
- Мы же не "вчерашние", - примирительно прогудел второй, поигрывая на ладони нашими цацками. - Это даже не ювелирный сплав...
Я мало, что понимал, но почти любил их. Прекрасные ребята: лучшие годы своей жизни тратят на злых людей, нарушающих экономический баланс государств и целых планет. Рыцари пошлин и квот. Зигфриды, на чьих могучих плечах покоится финансовое равновесие цивилизации...
Я вновь попытался встать. Мне хотелось расцеловать их всех.
Но моя идея почему-то никому не понравилась: таможенники попятились, а Смош повис у меня на шее.
- Это он на радостях, - сказал Смош. - У нас давно не было гостей...
- Вижу, что на "радостях"... - пробурчал таможенник.
- Оставь их Нат, - оборвал товарища Рамзай. - Золото не наше, лигатура не та. А посудине и вправду с полсотни лет. Выпивка и закуска, похоже, тех же времён...
Нат брезгливо взял двумя пальцами на четверть пустую консервную банку с тушёнкой. Понюхал.
- Что это?
- Это еда, господа - торжественно сказал Нич. - Угощайтесь!
- Еда? - с сомнением переспросил Нат. Он достал из футляра на поясе анализатор и сунул датчик в банку. - Ого! Эта "халва" ровесница моей бабушки!
- Это не "халва", - радостно вмешался я. Не обманул-таки шипчандлер! - Это тушёнка...
- Свою скудную пищу, господа, мы приправляли радостью творчества и восторгом от безграничной фантазии человека... - скромно добавил Нич.
- Дурдом! - подытожил Рамзай.
Бойцы немедленно вышли. Какие любезные люди! Смотреть на свинство я бы тоже не стал. Но таможенники не спешили. Нат салфеткой вытирал датчик анализатора. Его товарищи стояли в дверях и неловко переглядывались.
- Что там ещё? - недобро осведомился Смош.
- Надо бы охрану выставить, - угрюмо сказал Рамзай, подбрасывая сверкающие гранулы у себя на ладони. - Растащат ведь всё. Охнуть не успеете.
- Вы можете взять это себе, господа, - по-царски распорядился нашим золотом Нич. - В память о нашей незабываемой встрече...
