Оттолкнувшись от камня, влетел в поток. Ничего героического, между прочим. Глупость и дурь. Два утопленника всегда хуже одного.

   И как же я удивился, когда мой план сработал! На повороте удалось втиснуться между стенкой и женщиной. Её всё равно ударило, но только о борт надувной лодки.

   Причальный трёхметровый линь я пропустил под ремешком её вязанки и закрепил на корме, потом плюхнулся на банку и ухватил вёсла. После двух-трёх гребков глянул на женщину. Она была в странной отключке: уставилась мне в глаза, но никак не реагировала, просто держалась за связку своих щепочек и смотрела. Странный взгляд для почти покойника.

   А я?

   А я грёб! И уж поверьте, моей гребле могли позавидовать все фредрикссоны и хельмы вместе взятые! Впрочем, на моём месте любой бы вёслами пошевеливал. Отчаяние придавало сил, а недостаток мужества восполнялся страхом.

   Я уже видел свой изломанный труп, затерянный в бесчисленных нишах и кавернах горного массива, заброшенный пустой лагерь, вертолёт, сердитых людей... и чудиков в смешных, цветастых балахонах. И как кто-то звонит к родителям в дверь, здоровается с моей мамой, Екатериной Ивановной, и кладёт у порога рюкзак...

   Когда рёв водопада стал оглушающим, я проклял свою самонадеянность. Моих приятелей даже страховка не спасла. А мне-то и вовсе надеяться не на что! Будь у меня нож, я бы перерубил канат... что было, конечно, невозможно: я же не мог бросить вёсла!

   А потом лодка ударилась о камень. Я даже не стал оборачиваться: вывалился в воду, ухватился за причальный линь и вытащил вязанку вместе с женщиной и лодкой на берег.

   Она пришла в себя на следующий день. Долго смотрела на меня и молчала.

   Сперва я не возражал, но потом ответное молчание мне показалось невежливым. Всё-таки она была у меня в гостях.

   - Здравствуйте, - сказал я. - Вы живы. Я вас выловил из реки.

   - Святой Николай! - прошелестела женщина. - Не слабо...

   - Ого! - удивился я. - Угадали. Николай.

   - Русский?

   - Украинец!

   - Неважно, - улыбнулась она.

   Я пожал плечами: мне на её национальность тоже было наплевать.

   - Рамзия, - шёпотом представилась женщина, и добавила: - У тебя неважный вид, Коля.

   - Думаешь, у тебя "вид" лучше, Зия?

   Но она уже не слышала: голова откинулась, ресницы опустились.

   А выглядела Рамзия и вправду "не очень": запавшие глаза, острые линии носа, втянутые щёки под далеко ушедшими вперёд скулами, шарики ключиц и выпирающие лопатки. Грудь была "никакая" - соски едва приподнимались над решёткой рёбер.

   Не думаю, что был образцовым сиделкой, но старался: протирал её влажной губкой, укрывал пледом и боялся, что она так и не придёт в себя. Складывалось впечатление, что она голодала, по меньшей мере, год. Дважды в сутки я заставлял её глотать несколько ложек ухи, но эта мера касалась только работы желудка, - основное питание вводил через капельницу в соответствии с инструкциями нашей экспедиционной аптечки.

   В следующий раз она очнулась только через два дня. Внимательно осмотрела палатку, перевела взгляд на капельницу, потом на свою руку с иголкой.

   - Я хочу встать.

   - Зачем?

   - Мне нужно.

   - Да бросьте... вы уже лежите третьи сутки!

   - Мне нужно встать!

   Я перекрыл капельницу, вынул из вены иглу и продезинфицировал место укола раствором спирта.

   - Давайте руку, помогу...

   Но она не позволила мне даже этого: сама поднялась, и, как была, нагая, вышла наружу.

   Вернулась она минут через пять, - я уже подумывал пойти посмотреть... всё-таки больной человек, мало ли? - расстелила на раскладушке снятое с бельевой верёвки полотенце, улеглась, укрылась пледом и спросила:

   - У тебя есть что-нибудь для женских дел?

   "Вот оно что... - подумал я. - Повезло, что с "делами" у неё сложилось после беспамятства, а не во время".

   - Да, конечно, сейчас принесу.

   Но она остановила меня:

   - А где остальные?

   - С вами кто-то был? Мне показывали только вас.

   - Там ещё три палатки, - уточнила женщина, и тут же насторожилась: - Что значит, "показывали"? Кто? Как?

   Для лежачего больного у неё было слишком много вопросов. Но, с другой стороны, я уже давно ни с кем не разговаривал.

   - Остальные погибли, - сказал я. - Упали в пропасть. Я возражал, но они были хитрее: оставили дежурить на кухне, а сами, втихую, ушли на пробный заплыв. Страховочная сеть не выдержала. Может, изначально была с дефектом, а может, кто-то напоролся чем-то острым...

   - А кто палатки расставлял? Минтак, Альнилам, Альнитак?

   Я сбился с мысли и призадумался. Что она имела в виду? Это имена проводников, которые в этих местах расставляют палатки? Или какой-то пароль? Может, она шпионка? И причём тут палатки? В каком смысле "кто расставлял"? - все расставляли. Какое ей дело до наших палаток?

   Наверное, я раздумывал слишком долго, потому что Рамзия вдруг озаботилась другим, более понятным вопросом:

   - Что у нас на обед?

   - "У вас", - враждебно уточнил я, - у вас обед из двух блюд: на первое - стакан ухи, а на второе - питательный раствор номер три. Сто миллилитров. Внутривенно.

   - Но мясо будет?

   - Мяса не будет, по причине его отсутствия. Рыбу ловлю сам. Крупы, приправы и сухие пакеты остались от припасов экспедиции. Фрукты-овощи приносят хламиды.

   - Хламиды?

   - Местные. В разноцветных балахонах. Частенько приходят. Подсаживаются к костру и о чём-то рассказывают. Только я не знаю, что им нужно. Не понимаю по-ихнему. А не гоню, потому что они еду приносят, и вообще... вежливые.

   Я чувствовал досаду. Уж слишком хладнокровно она приняла сообщение о гибели моих приятелей. Не люблю таких... уравновешенных.

   - Злишься, что я не принимаю скорбный вид? - спросила Рамзия.