— Ну и чем же я тебе могу помочь, приятель?

Чик изложил свои условия. На черепашьей физиономии мистера Дона, мясистой и загорелой, не отразилось ровно ничего; он разглядывал пятнышко на потолке прямо над головой Чика.

— Все, что я могу платить, мистер Дон.

Дон перевел взгляд на собеседника.

— Не хочется мне с тебя деньги брать. Я придумал кое-что получше. — Он бросил сигару в сторону Чика, особо не целясь, и китайцу пришлось присесть и поднять ее с пола. — Мою паровую баржу знаешь?

— Конечно, да.

Это серое судно, находящееся на самом краю дока и похожее на плавучий завод. Его надпалубные сооружения размером с дом того американца, а переходов и мостиков там видимо-невидимо.

Чика баржа давно восхищала своим серьезным и важным видом, хотя китаец не мог себе представить, на что человеку может понадобиться такая громадина. Он спрашивал у Ласаро, и ответ мексиканца — «чтоб пар делать» — лишь добавил судну таинственности, а значит — притягательности.

— Грустная история случилась. Заплатил я на аукционе тридцать пять штук баксов за эту хрень. У военно-морского флота выкупил. Планы строил большие. За границу собирался перепродать. Новенькая паровая баржа таких размеров стоит где-то миллион пять тысяч или миллион шесть. Всех, кто судами занимается, прощупал, штуку баксов на объявления извел. И как думаешь, чем дело кончилось? Никто брать не захотел. А я вот теперь о покупке жалею.

Мистер Дон постучал сигарой по старой латунной плевательнице, служившей ему пепельницей.

— Понимаешь, вот я и подумал, если мы с тобой станем партнерами, я б мог сократить свои убытки. На рынке отходов — швах, но можно еще сбыть цветные металлы. Десять штук выручить за латунь, за медь — и того больше, да прибавь сюда свинцовый балласт. В общей сложности тридцать пять тысяч. Все это добро с баржи выдаиваем, а саму чертову махину потом продаем. Это, может быть, еще двенадцать. Въезжаешь в расчеты?

Въезжать-то Чик въезжал, однако сами расчеты не произвели на него впечатления.

— Проблема в одном. Чтобы просто добраться до самих металлов, а потом их узаконить, надо убрать всю проводку — и ее тоже можно потом продать. А еще асбест. Там, на барже, асбеста до хрена и больше. Одна обшивка парового котла чего стоит. Три полных грузовика этого дерьма наберется, а то и поболе, — я имею в виду, не пикапов, а самых больших фургонов на колесах, какие только можно арендовать. Придется найти какое-нибудь глухое место, скажем, на севере Каскадных гор, в Национальном парке, или у озера Росс. Если осторожность не соблюдать, живо за решетку загремишь. А страсть как неохота.

Чик почувствовал себя оскорбленным. Получалось не сотрудничество, а те же 12 долларов в час или даже меньше, какими бы там цифрами мистер Дон зубы не заговаривал. Чик повертел в пальцах незажженную сигару, изучая пятнышко на потолке над головой мистера Дона, и ответил:

— Я не совсем согласен.

— Я тебе еще гвоздь программы не выдал.

— Гвоздь программы?

— Ага. Владельцем баржи станешь ты. Вот тебе и гарантия. Не могу же я продавать то, что не мое, это противозаконно.

— Не пойму.

— Дело вот в чем. Допустим, мы становимся партнерами, и каждый из нас получает в итоге около двадцати трех штук, правильно? Для тебя сумма подходящая, для меня не очень. От таких делишек мне самому себя жалко становится каждый раз, когда вижу в зеркале свою малопривлекательную физию. Помнишь ведь, я уж выложил тридцать четыре за эту посудину. Да еще где-то с год она там болтается на якоре, а я оплачивай аренду территории в сто пятьдесят футов. Убытки не мешало бы возместить. Если я тебе сейчас продам баржу, удастся списать со счетов разницу между тем, что ты заплатишь, и тем, что я заплатил, и плюс к тому — расходы на аренду.

— Мне не нужен паровая баржа, мистер Дон.

— Я еще цену тебе не назвал.

— И какая цена?

— Сто баксов. Одна бумажка с Беном Франклином.

— Для чего вы это хотеть?

— Ради личной выгоды, приятель. Ты приобретаешь право владеть судном — я зарабатываю шестьдесят восемь тысяч, в два раза больше, чем отдал. Я сохраняю право владения за собой — зарабатываю всего двадцать три. В общем, если купишь баржу, принесешь мне навар в сорок пять тысяч долларов.

— Вроде как беспроигрышный вариант.

— Верно. Ты в выигрыше, и я в выигрыше. Латунь, медь, свинец, баржа — я все выкупаю у тебя за полцены. Тебе и покупателя подыскивать не надо, вот он я, здесь сижу. Ты нанимаешь мексиканцев на сколько надо: на три недели, на месяц — со следующего понедельника. Но сначала пусть закончат работать на меня. Потом можешь сам заботиться об их медицинских страховках и налогах на социальное обеспечение.

Чик хихикнул.

— Истинная цена, которую ты заплатишь за баржу, — вроде как скидка при оплате съемной квартиры, если ты ее держишь в порядке. Однако Внутренняя налоговая служба о подобных скидках слыхом не слыхивала.

Еще совсем недавно, подумал Чик, его бы сбила с толку логика полученного предложения, однако теперь он все четко понимал. Похоже на валютный рынок, суть которого мистер Киу из банка ему разъяснил: японская иена падает, японцы плачут, а ты смеешься, ведь ты скупаешь их денежки по дешевке благодаря взлетевшему швейцарскому франку. Убыток работает на прибыль. Потеряй деньги, и ты заработаешь. Веем крупным американским компаниям о том известно: их вес на рынке измеряется размером убытков, и чем больше убытки, тем богаче становится фирма. Даже собачонка за пятнадцать долларов вписывается в эту схему. Мистер Дон хочет продать ему судно, чтобы заработать больше денег, и по той же самой причине Чик купил мальчугану щенка. Точно мистер Дон говорит — беспроигрышный вариант!

— Как я покупать ее у вас?

— Ну, для начала даешь мне стодолларовую бумажку. Или даже лучше, я тебе ее одалживаю. Затем мы составляем договор купли-продажи. Идем в банк рядом с Рыбным хозяйством и заверяем договор. И — есть! — ты приобрел право владения.

Ближе к вечеру Том повез Финна с Душечкой в зоомагазин, и мальчик купался в лучах славы, которую приносил ему беспокойно елозивший на руках щенок. Косматая шерсть и, мягко говоря, необычный экстерьер почему-то лишь добавляли собачонке популярности. Женщина, приблизительно возраста Бет, остановила Финна и спросила, кто там у него, «собачка-мальчик или собачка-девочка», а две девушки на кассе, оживленно воркуя, накормили Душечку разноцветными сахарными косточками. Щенок цапнул лакомство будто тасманийский дьявол — Том видел в «Планете животных», как хищное сумчатое набрасывается на тушу мертвой овцы.

Они уехали из магазина, увозя в багажнике накупленные на 160 долларов собачьи принадлежности первой необходимости, а также книгу «Собака в вашей жизни». По дороге Финн предпринял героическую попытку почитать ее вслух.

— Щенок — в — доме — это — час… Не разберу.

— Скажи по буквам.

— А, м, е, р, и, к, а, н, с, к, о, й…

— Американской.

— Это час Американской Мачты.

— Мечты?

— Ага, щенок в доме — это часть Американской Мечты!

— Молодчина, Финик.

Пока мальчик и собака шумно возились на кухне, Том поднялся наверх к компьютеру. Буквально несколько минут назад пришло письмо от Бет:

Том, со страхом ждавший одинокого вечера, заполненного угрызениями совести, ответил, что будет рад оставить Финна на несколько дней, и пусть Бет не волнуется. Он собирался зайти на сайт «Таймс» и тут услышал донесшийся снизу крик Финна.

— Ой, нет, нет! Ай, Душечка! Плохая собачка! Плохая! Папа!