— Ты ничего ей не сказал? О Господи, Том!
— Ради Бога, ведь сегодня Рождество. Не могу же я сообщать в праздничный день!..
— Черт, была уйма других дней, целые недели! И долго ты собираешься утаивать, до конца ее жизни? Что ж, я выскажусь прямо. Ты хочешь, чтобы я бесстыдно врала по телефону, и ты мог бы… Поверить невозможно! Никогда не видела подобной трусости и нечестности. С ума можно сойти! Нет, в самом деле, можно сойти с ума! Да… Что, малыш?
Вдруг появился Финн в остроконечной шапочке.
— Мама! Вытяни билетик!
— Ой, миленький… — Она вытянула, но не тот.
По настоянию Финна все взорвали по рождественской хлопушке, которые бабуля Каталин положила в посылку «из дома» для сына. Была там еще открытка с изображением Вифлеемской звезды, в отдельной коробочке — банка густого повидла, свитер из овечьей шерсти, календарь встреч «Уэст-Хэм юнайтед» в сезоне 1999–2000 и чек на пятьдесят фунтов. Том и Бет надели колпаки из папиросной бумаги — «сюрпризы», выпавшие из хлопушек. Финн тоже отправился обедать в своей шапочке волшебника.
По всем статьям обед заслуживал названия удачного лишь с большой натяжкой. Брюссельская капуста подгорела, и для удаления почерневших кусочков требовалось поистине хирургическое вмешательство. Финн пролил колу себе в тарелку с цыпленком и пюре. Бет попыталась внести некоторое праздничное настроение и принялась пересказывать комиксы о Дилберте.
Она дошла до восклицания «Сдержим смертоносный кулак!» и замолчала, предоставив Тому дожидаться самого интересного — продолжения истории.
Ничего, однако, не последовало. Тогда Том сказал:
— Думаю, трудновато себя представить на месте героев.
И тут же повисла очередная пятиминутная пауза. Делать нечего, в конце концов родители принялись совместно помогать Финну справиться с тремя бумажными стаканчиками и исчезающим желтым шариком.
— Абра-кадабра! — сказал мальчик и взмахнул волшебной палочкой. Поднял один из стаканчиков — упрямою шарика нет как нет.
— Смотри, Финик, здесь надо…
— Если хочешь быть хорошим волшебником, тогда…
— Никакой я не волшебник. — Он снял шапочку и положил на стол.
Финн выглядел понурым и уставшим, Рождество измотало его. Бет обняла сына за плечи, но ребенок стряхнул ее руку.
— Мне нужно вывести Энтони погулять.
Том позвонил матери. Поблагодарив Каталин за подарки, он одними губами шепнул Бет: «Пожалуйста…» — передал ей трубку и благодарно стал слушать. Ложь удавалась не очень хорошо, и тем не менее Том, закрыв глаза, представил себе собеседницу Бет в Ромфордской квартире, и ему показалось — все звучит довольно правдоподобно.
— Спасибо, — сказал он, когда разговор закончился.
— Я сама себе противна.
По старой привычке она собрала тарелки и отнесла их на кухню.
Вскоре Бет с Финном уехали; Финн на заднем сиденье, рядом — гора трофеев, на коленях — Энтони. Том смотрел на удаляющийся свет фар сквозь пелену дождя и (стыдясь признаться даже себе) сквозь дымку слез.
Он закрылся в кабинете. Было очень тоскливо, поэтому не хотелось ни читать, ни размышлять, и битый час Том провел в Интернете. В Англии, сообщал сайт Би-би-си, наводнения и ураганный ветер. Человека смыло с тротуара во время прогулки, спасти пешехода не удалось; шестерых пассажиров эвакуировали с судна, терпящего бедствие у берегов Нортумберленда; сотни людей вывезены из низинных районов Сассекса и Кента. По всей стране повреждены линии электропередачи, дороги перекрыты поваленными деревьями. Лондонский метеоцентр зарегистрировал несколько снежинок, расстроивших планы букмекеров, которые принимали ставки 50 к одному против белого Рождества. Королева выступила с праздничной речью.
Том щелкнул мышью по изображению королевы, и она увеличилась в размерах: напудренная, с перманентом, в синем и в очках. Заговорившая почтовая марка в окошке программы RealPlayer. «Больше, чем когда-либо, — вещала знаменитая голова, копия изображений на камеях, — мы ощущаем себя крошечными песчинками в беспредельном потоке времени сейчас, в момент перехода к новому веку и новому тысячелетию». Она казалась будто бы чем-то раздраженной, и раздражение ее лишь увеличивалось. «Вглядываясь в будущее, я не колеблясь признаю, что изменения являются единственной несомненной реальностью и что темпы этих изменений будут, по-видимому, возрастать». Королевский рот, натренированный за целую жизнь улыбками по обязанности, будто пережевывал какое-то неизвестное жесткое мясо. «Лично я с огромным нетерпением ожидаю прихода нового тысячелетия», — было сказано откровенно лживым тоном.
Том проверил почту — писем нет — и медленно спустился в гостиную, где без всякого энтузиазма попытался прибрать разруху вокруг елки. Открыл окна, чтобы проветрить комнату от печального аромата жевательной резинки, осыпавшихся иголок и легкого запаха туалетной воды Бет. Она не взяла пресс-папье, лежавшее на полу и наполовину скрытое перевернутой серебристой коробкой. Если держать стеклянный шар в ладонях, словно бы радуга вспыхивала в руках: пурпурное тельце бабочки вбирало последний свет угасающего дня, и вокруг становилось темнее. Призрачные крылышки в тончайших прожилках пламенели оранжевым, зеленым, красным, голубым, желтым и фиолетовым, цвета множились и дробились под стеклом. Глазки насекомого — точечки бирюзы. Прелестно до смешного.
Тома накрыла внезапная волна полной безысходности. Волна схлынула, и он почувствовал, как погружается в панику, исходящую из глубины его существа. Кто-то другой медленно поставил пресс-папье на каминную полку, кто-то другой, ловя ртом воздух, опустился на колени и лицом зарылся в диван. Том думал со странно спокойным любопытством, не начался ли у этого кого-то сердечный приступ и не вызвать ли для него Службу спасения. Но тут кто-то опять стал одним целым с Томом, и они поплелись на кухню в поисках стакана и какой-нибудь жидкости покрепче.
Выцедив последние капли джина из бутылки, он сел за стол и стал играть с бумажными стаканчиками и желтым шариком. Ему требовалось волшебство: сам маг Гудини затруднился бы перебраться из этого конкретного вечера на нейтральную утреннюю территорию. Имелись «В джазе только девушки», взятые в прокате, когда Том только готовился в одиночестве провести остаток праздничного дня, но сейчас перспектива сидения перед телевизором была невыносима. Слишком хорошо представлялись долгие ночные часы, заполненные мыслями о семье, которую он потерял случайно, как другие теряют зонтик в автобусе.
Том наудачу позвонил Тэтчеллам, но их не оказалось дома, а кому еще позвонить, он придумать не мог. Известно, что полагается делать мужчинам в подобной малоприятной ситуации. Собрать сумку и поехать на побережье Тихого океана или по шоссе на юг, в Калифорнию. Однако Тому пришлось напомнить самому себе: он же боится водить машину ночью в дождь. Можно отправиться в центр, взгромоздиться на высокий стул у стойки бара, да только ему не нравились бары и не хотелось становиться типичным персонажем комиксов из журнала «Нью-йоркер». Да и все заведения наверняка закрыты в Рождество. В конце концов Том спустился в подвал и пригласил на ужин Чика.
Подрядчик сидел по-турецки на спальном мешке, смотрел «Рагрэтс» и возился с частично распотрошенным холодильником. Рассеянно махнул Тому в знак приветствия куском медной трубки и показал ею себе на рот: губами китаец крепко сжимал полдюжины малюсеньких шурупчиков. Он вытащил их, один за другим, и аккуратно, по порядку разложил на развернутом журнале «Пипл».
— Проклятый мексиканцы! — пожаловался Чик. — Дурака валять, я все делай. «Не работать, не годится»! Как же!
— С Рождеством.
— С Рождеством, — подражая Тому, китаец произнес эту фразу, будто слов печальнее и нет на свете.
Том высказал свое предложение. Чик погрузился в размышления.
— Уа-ай! Цыпленок.
С минуту смотрел, прищурившись, снизу вверх на гостеприимного хозяина, потом, задумчиво и грустно, — налетали холодильника. Том опасался, что вопрос решится в пользу холодильника.
