К вечеру показалась излучина, от которой начинались и тянулись в глубь суши джунгли Кледа. Картеру захотелось сойти на берег, ибо в глуши тропических зарослей возвышались чудесные дворцы из слоновой кости, ныне покинутые, а некогда принадлежавшие достославному монарху, правителю страны, чье название затерялось в веках. Чары Великих хранили дворцы, оберегали их от упадка и разрушения, так как в скрижалях богов было записано, что однажды они вновь могут понадобиться; погонщики слонов видели те дворцы, но не смели приближаться к ним из страха перед суровыми стражами. Однако галеон миловал излучину и двинулся дальше, в темноту ночи. На небе проступили первые звезды, словно откликнувшись на огоньки горевших по берегам костров, и вскоре джунгли остались позади, лишь попутный ветер доносил некоторое время их сладостный аромат. Ночь напролет корабль плыл к морю, и его команда не ведала — да и не рвалась узнать, — что скрывает окружающий мрак. Раз дозорный на мачте крикнул, что на востоке полыхают на холмах огни, но капитан посоветовал не особенно приглядываться к ним — мол, откуда нам знать, кто и зачем их зажег.

Утром река разлилась так, что берега стали едва различимы. По виду местности Картер заключил, что галеон находится неподалеку от приморского торгового города Хланита. Городские стены были из шероховатого гранита, дома с островерхими крышами поражали причудливостью фасадов. Жители Хланита необыкновенно походили на обитателей мира яви, из-за чего в мире грез к ним относились с известной долей подозрительности, однако отдавали должное мастерству хланитских ремесленников. Корабль пристал к дубовому причалу. Капитан сразу направился в таверну, где обычно велись торговые дела, а Картер пошел побродить по городу, по узким улочкам которого громыхали телеги, а на базарах наперебой расхваливали свой товар купцы. Таверны все располагались рядом с причалами, на мощеной набережной, которую при высоком приливе захлестывали волны, и выглядели неизмеримо древними: низкие закопченные потолки, зеленоватые стекла круглых, точно иллюминаторы, окон. Моряки, сидевшие в тавернах, громогласно рассуждали о далеких портах и рассказывали множество историй о странных людях из сумеречного Инкванока, но их сведения, как правило, повторяли те, какие Картер добыл у матросов галеона. Наконец, после долгой и утомительной разгрузки-погрузки, корабль отвалил от пристани, вышел в Керенарийское море, и стены Хланита исчезли за его кормой вместе с последними лучами заката, на миг придавшего городу очарование, какого не смогли сотворить люди.

Плавание по морю продолжалось две ночи и два дня, на протяжении которых на горизонте не было видно ни признака земли. Навстречу галеону попался лишь один корабль. Под вечер второго дня впереди замаячил снежный пик Аран; немного спустя Картер разглядел деревья гинкго на нижних склонах горы и догадался, что зрит долину Ут-Наргай, в которой привольно раскинулся прекрасный Келефаис. Вот стали различимы сверкающие минареты, мраморные стены с бронзовыми статуями наверху, каменный мост, перекинутый через Нараксу в том месте, где река вливается в море, пологие холмы с рощицами и садами асфоделей, маленькими храмами и домами горожан, а затем вдали проступили обагренные заходящим солнцем Танарианы, величественные и мистические, стерегущие запретные пути в мир яви и иные края мира грез.

Гавань заполняли разноцветные галеры; некоторые из них приплыли из мраморного Серанниана, города в облаках, что находится в эфире, за той чертой, где море встречается с небом, другие же — из более привычных краев земли сновидений. Кормчий, лавируя между судами, подвел галеон к причалу как раз в тот миг, когда на город опустились сумерки и в воде гавани отразились мириады городских огней. Келефаис мнился вечно юным городом мечты: время здесь не имело власти старить или уничтожать. Бирюзовый храм Нат-Хортата — такой же, как десять тысяч лет назад, и среди восьмидесяти служащих в нем жрецов с венками орхидей на головах с тех пор не появился ни один новичок. По-прежнему ярко сияет бронза огромных ворот, по-прежнему кажутся только что вымощенными улицы, в ониксе которых дробится солнечный свет, по-прежнему взирают на купцов и погонщиков верблюдов дивные статуи, а в бородах горожан не найти ни единого седого волоска.

Картер не стал торопиться, не бросился сразу разыскивать главный рам, дворец или цитадель, но остался в порту, намереваясь потолкаться среди торговцев и моряков, а потом, когда все разошлись, направился в знакомую таверну, лег спать и грезил во сне о богах на неведомом Кадате.

На следующий день он вышел на набережную, надеясь на случайную встречу с кем-нибудь из Инкванока, однако ему сообщили, что галера оттуда ожидается не раньше, чем через две недели. Тогда Картер разговорился с торабонианским матросом, который бывал в Инкваноке и даже трудился там на ониксовых копях. По словам этого матроса, к северу от населенных земель лежала пустыня, которой все почему-то боялись. Он предположил, что причина страха кроется в том, что, идя по пустыне, можно обогнуть горную цепь и выйти на зловещее плато Ленг, но добраться туда, прибавил он, не так-то просто: Инкванок полнится олухами о всяких гнусных тварях и безымянных стражах. Та ли это пустыня, в которой высится неведомый Кадат, матрос не знал, но резонно заметил, что иначе не было бы смысла ставить в ней стражей, если те, конечно, не выдумка.

Проведя в таверне еще одну ночь, Картер поутру отправился вверх по улице Колонн в бирюзовый храм и завел беседу с верховным жрецом. Хотя в Келефаисе почитают только Нат-Хортата, дневные молитвы посвящаются всем Великим вместе, а потому верховный жрец ведал кое-что о нравах божеств. Подобно Аталу, он настойчиво убеждал Картера отказаться от поисков, заявил, что боги Земли раздражительны и капризны и пользуются покровительством Других Богов, обитающих Извне, чьим глашатаем является ползучий хаос Ньярлатотеп. То, что они скрыли от него видение чудесного города в багрянце заката, ясный знак их немилости, и вряд ли они доброжелательно отнесутся к Картеру, если тот все же предстанет перед ними и примется молить о возвращении своего сна. В прошлом никому из людей не удалось найти Кадат, и маловероятно, чтобы кто-то отыскал его в будущем. Вдобавок, юлки, что ходят про ониксовый замок Великих, ни в коей мере не обнадеживают.

Поблагодарив верховного жреца, Картер покинул храм и двинулся в сторону мясного рынка: там столовался вождь кошачьего ополчения Келефаиса. Серый кот грелся на солнышке и лишь вяло пошевелился, когда его окликнул человек. Но стоило Картеру произнести пароль, который он узнал от старого ултарского генерала, кот преобразился — сделался приветливым и разговорчивым, открыл гостю много такого, что известно только животным, шныряющим по долине Ут-Наргай. В частности, кот повторил Картеру те сведения, какими его самого снабдили трусоватые кошки из приморских таверн.

Походило на то, что людей из Инкванока будто окутывала некая аура потусторонности, хотя коты не плавали на их кораблях по другой причине, а именно — из-за того, что в Инкваноке простирались тени, которых не выносит никто из кошачьих. Вот почему тот холодный и сумеречный край никогда не слышал ни дружеского мурлыканья, ни звонкого «мяу». Определить, что настораживало котов, было трудно: кто говорил — твари, засевшие в горах на границе зловещего Ленга, кто — чудища, что шныряют в студеной пустыне к северу от моря. Так или иначе, в Инкваноке ощущалось присутствие чего-то чуждого, не от мира сего, чего-то такого, что не по нраву кошкам и что они улавливают гораздо лучше людей. Потому-то все коты дружно отворачивались от черных кораблей, приплывавших из далеких северных земель.

Старый вождь также поведал Картеру, где он сможет найти своего друга, короля Куранеса, которого в последних сновидениях видел попеременно то в хрустальном дворце Семидесяти Удовольствий в Келефаисе, то в высокобашенном облачном замке парящего в небесах Серанниана. Выяснилось, однако, что король, похоже, совсем извелся от тоски по зеленым холмам Англии, среди которых прошло его детство, где звучали вечерами старинные напевы и проступали из-за деревьев серые деревенские церквушки. Он не мог возвратиться в мир яви, ибо тело его умерло, а потому постарался вообразить себе похожую местность к востоку от города — там вздымались над морем утесы, за ними расстилались луга, упиравшиеся в конце концов в подножия Танарианских холмов. Теперь Куранес обитал не во дворце, а в обыкновенном доме готического стиля, окна которого выходили на море, и убеждал сам себя, что это — Тревор-Тауэрз, где появился на свет он и тринадцать поколений его предков. А на побережье он выстроил силою мысли рыбацкую деревушку, словно перенес ее туда из корнуоллской глубинки, сохранив в неприкосновенности все отличительные признаки, и населил людьми, наружностью напоминавшими англичан, которых все пытался научить столь милому его сердцу диалекту. В долине же неподалеку он возвел норманнское аббатство, чьей башней любовался отныне из окон своего дома, и устроил при аббатстве кладбище с надгробиями, на которых вырезал имена предков, а пространство между могилами выложил мхом, походившим на мох родной Англии. Да, Куранес был монархом в стране сновидений, где множество чудес и необычайных красот, восторгов и приключений, однако с радостью отрекся бы от престола, отказался от власти, коей его облекли, за один день в благословенной Англии, тихой и чистой, древней, ненаглядной Англии, которая вскормила его и частичкой которой он останется навеки.