В самом деле, стандартизуя книги, издатели и продавцы (а также и писатели) исходят, быть может, неосознанно, из того, что одинаково написанные, одинаково оформленные и одинаково изданные книги будут одинаково же продаваться. Как известно из курса логики, одинаковые причины влекут за собой одинаковые следствия. Физик сказал бы — из симметрии. А это означает возможность для писателя гарантированно продать рукопись, а для издателя гарантированно получить среднюю по отрасли норму прибыли.

Иными словами, мы имеем дело не со свободным, а с полностью зарегулированным рынком, на котором господствует некий юридически неоформленный синдикат, утверждающий общий для всех стандарт и карающий за отступление от него. Не следует этому удивляться: если после распада СССР книгоиздание первым вступило в рыночную фазу, то оно первым из нее и вышло. Позитивные результаты стандартизации очевидны. Фабричное производство — это качественное производство. Книги издаются, и очень неплохие, писатели зарабатывают, издатели тоже. Читатель, в конце концов, получает тексты, которые в другой ситуации до него бы не дошли. Но, увы, «все в порядке» и с негативными результатами. Прежде всего, стандарт издания создает (индуктивно) стандарт восприятия. В результате книги перестали читать. Их потребляют. Как гамбургер. И оценивают именно с точки зрения удобства потребления. Причем коснулось это всех. Не исключая критиков, фэнов, писателей, которые когда-то были самыми квалифицированными читателями.

«Стандарт восприятия» в сочетании с постоянно снижающимся уровнем образования будет постоянно опускать планку допустимой сложности текста. В результате начнется вырождение семантических спектров и переход масскультуры в «телесериальную» стадию.

Еще более неприятными являются эффекты второго порядка, которые пока не проявились достаточно явно. Дело в том, что стандартизация содержит в себе некоторое внутреннее противоречие. Произведение (в данном случае, я уже имею в виду текст, а не внешнее оформление издания), с одной стороны, должно соответствовать стандарту, а с другой — выделяться по сравнению с написанными ранее. Это вынуждает писателей постоянно использовать процедуру эскалации.

То есть если в первом романе о разборках в среде «новых русских» достаточно было убить только банкира, то во втором — нужно обязательно застрелить его любовницу. В третьем — двух-трех случайных свидетелей. Читатель привыкает к крови, эскалация становится вынужденной («старые», прошлогодние, романы уже устарели, новый стандарт требует жестокости, действия).

Важно понять, что написанное произведение, созданный автором виртуальный мир оказывает влияние на Реальность. Практически, эскалация насилия в боевиках означает постоянное стимулирование садо-мазохистского комплекса в социальной психологии. Со всеми вытекающими отсюда последствиями, отягощенными тем, что у данного социума все в порядке с суицидальными тенденциями.

Итак, индустриализация литературного творчества проявилась в России прежде всего как стандартизация — сначала формы, а затем и содержания издаваемых текстов. Сейчас мы находимся лишь в начале новой Главной Последовательности фантастических литературных произведений, но прямая аналогия с боевиками (в том числе — кинобоевиками), детективами и «крутой фэнтези» дает возможность представить ожидающий нас путь. Из рассмотренных выше негативных эффектов самым неприятным, на мой взгляд, является вырождение семантических спектров. Речь идет, по сути, о дегенерации системы «фантастическая литература». В сущности, само создание фантастики как части литературы, «работающей» с искаженной реальностью, связанной с нашим миром через общие проблемы, подразумевало задачу максимального расширения семантических спектров. (Одни и те же понятия в обыденной и искаженной фантастическим приемом реальностях воспринимались по-разному, в результате «информационные следы» миров-отражений оставались на объектах реального мира, расширяя его семантику).

Таким образом, взамен термина «индустриализация», который, на мой взгляд, окрашен позитивно, появляется существенно более неприятный термин «кризис».

Кризис литературы обусловлен, мне кажется, двумя взаимосвязанными явлениями: наступлением «мультимедиа» и практическим исчерпанием возможностей системы «индивидуальное творчество». «Мультимедиа» является значительно более серьезным конкурентом книге, нежели кино или телевидение, за счет наличия обратной связи, позволяющей реализовать принцип воздействия читателя (зрителя) на Реальность произведения.

В рамках чистой литературы такая возможность ограничена, по сути, созданием собственных продолжений. Но это требует от читателя работы, к тому же работы, результат которой практически предопределен.

В системах виртуальной реальности возможность влиять на происходящие события реализована изначально. Поэтому такие системы более жизнеспособны, нежели «бумажная» литература, и неизбежно вытеснят ее. До сих пор этого не произошло только из-за инерции мышления разработчиков игр.

Подобное явление, хотя оно и будет воспринято многими, как полная культурная катастрофа, прогрессивно и должно лишь приветствоваться. Функция литературы, и прежде всего фантастики, как ее авангардного направления, полностью сохраняется, меняется лишь форма взаимодействия текста с читателем. К сожалению, когда я говорю о «кризисе», я не имею в виду форму. Не только бумажная, но и еще не созданная индустриальная виртуальная «мультимедиа-фантастика» переживает глубокий и опасный кризис.

Кризис фантастики обусловлен очевидным отступлением европейской цивилизации. В настоящее время «цивилизации фронтира», исповедующей ценности «развитие», «познание», «свобода», «риск», просто нет. И это означает исчезновение питательной почвы у литературы, которая была создана этой цивилизацией.

В условиях России общеевропейский кризис фантастики принял форму общего кризиса культуры. Связано это, возможно, с полной утратой социумом и писателями, как частью этого социума, каких-либо иллюзий.

Фантастика (и более широко — литература, и еще более широко — искусство), как оказалось, может играть общественно значимую роль исключительно в тоталитарных и квазитоталитарных системах. При демократии (существенно, что именно при демократии, а не при капитализме, господстве рынка и пр.) книга оказывается только товаром и существует только для того, чтобы приносить прибыль. Всякий писатель пишет ради денег. Но только ради денег писать нельзя. Трудно сказать, почему. Просто — нельзя. Это следует из многовекового опыта существования человечества.

НФ-новости

По компьютерной сети «Интернет»

----------------

ходит предупреждение о страшном вирусе «Ирина», который якобы стирает целиком содержимое жестких дисков. Передается это предупреждение от имени некоего Эдуарда Пино, профессора Лондонского колледжа славистики. Под псевдонимом Эдуард Пино на самом деле скрываются писатель-фантаст Стивен Бакстер и двое высокопоставленных сотрудников издательства «Penguin». Пресловутая «Ирина» представляет собой отнюдь не вирус, а интерактивную (то есть мультимедийную) повесть Бакстера, прочесть которую можно на домашней странице издательства «Penguin» в «Интернете» по адресу: www.penguin.co.uk.

Роберт Силверберг

----------------

закончил работу над новым романом из цикла «Хроники Маджипура». Этот роман, продолжение «Маджипурских колдунов», называется «Лорд Престимион». Между тем Гарри Тартлдав сдал в издательства сразу два новых романа — «Пучина времени» (в соавторстве с Джудит Тарр) и альтернативный вестерн «Как мало нас осталось» (этот роман открывает новый цикл произведений).