Персиянин поднялся, степенно провел ладонью по длинной выхоленной бороде и тихо, почти ласково шепнул неподвижно сидевшему перед ним Реуту:

— Сдавайтесь. Мы хорошо знаем, что запасов продовольствия у вас нет, крепость стара и что голод и жажда уже через неделю убьют всех. Принц не оставит своею милостью тех, кто понимает, что со львом единоборствовать невозможно. Худа аффиз шома![101] — Поклонившись в пояс поднявшемуся Реуту, посол не спеша прошел мимо группы внимательно разглядывавших его офицеров. И хотя он не поднимал глаз и не озирался по сторонам, однако отлично рассмотрел обилие беженцев, заполнявших узкие улички крепости, и понял ту тревожную, беспокойную настороженность, с которой хмуро озирали его солдаты, стоявшие на постах. Заскрипели петли, и сквозь приотворившуюся боковую дверцу крепостных ворот посла выпустили наружу, где двое казаков провели его через глубокий осыпавшийся ров, окружавший крепость.

Потом казаки вернулись, и посол не спеша пошел к кавалькаде, ожидавшей его в тени садов. Когда замелькали хвосты коней и желтая пыль снова заколыхалась над дорогой, Реут, не отрывая глаз от подзорной трубы, коротко приказал:

— Собрать на военный совет всех господ офицеров гарнизона!

— Вот, господа офицеры, что пишет нам его высочество принц Аббас-Мирза. Кому неясно прочитанное, прошу задать вопросы, — и он оглядел офицеров, сидевших вокруг него.

— Все понятно! Какие уж тут вопросы! — ответил за всех краснощекий, с загорелой обветренной кожей артиллерийский капитан.

— А если все понятно, то приступаю к военному совету, российским воинским уставом на то определенному. Прошу господ офицеров, не мудря и не лукавя, действуя по чистой совести и руководствуясь токмо пользой службы его величеству и державе нашей, высказываться по сему случаю. Сдавать ли крепость превосходящим силам персидской армии или же, памятуя, что мы русские, и дорожа великой славой России, открыть баталию, и если придется погибнуть, то не ниже, как героями… Согласно воинскому регламенту господа офицеры высказываются по чинам. Первыми начинают самые младшие. Прошу высказаться, прапорщик Корнилов!

— Биться до последнего! — вскакивая с места, коротко сказал прапорщик.

— Прапорщик Толченов!

— Биться насмерть!

— Прапорщик фон Штуббе!

— Умереть, но не сдавать крепости!

— Поручик Лузанов!

— Биться до последнего человека!

— …Но их шестьдесят тысяч, а нас только тысяча триста! А если штурм крепости удастся, что тогда? — тихо спросил Реут.

— Тогда взорвать пороховой погреб и взлететь на воздух вместе с врагом! — негромко предложил капитан Михайлов.

— Правильно, боевой товарищ! — поднимаясь, сказал Реут. — Вы сказали то, что ожидал я от храбрых кавказских воинов. Лучше геройская смерть, чем позор! Никогда не опустим мы наше знамя. Там, где раз поднялось русское знамя, там оно никогда уже не опускается! Закрываю военный совет. Я уверен, что подполковник Миклашевский, майоры Чиляев, Рогозин, Клюге фон Клюгенау и все остальные офицеры моего гарнизона думают так же, как и опрошенные мною офицеры. Я постараюсь переговорами с принцем оттянуть штурм крепости. Может быть, за это время подойдут Алексей Петрович или князь Мадатов и освободят нас. Если же этого не случится, крепость взлетит на воздух, но не сдастся! Всякого, кто помыслит или заговорит о сдаче, я повешу на зубцах стены! Русские войска не сдаются, а персиянам надо напомнить их разгром у Асландуза, Мигри и Ленкорани. Капитан Михайлов, с этой минуты вы назначаетесь мной на должность командира крепостных пороховых складов, и, если персияне ворвутся в цитадель, вы сами должны бросить факелы в пороховые бочки арсенала. Вы сможете сделать это? — подходя к Михайлову, спросил Реут.

— Да! Клянусь богом, моей родиной и честью, могу! — сказал капитан.

— А теперь, господа офицеры, по местам! Надеюсь, вы сами понимаете… о нашем совете ни слова…

Офицеры разошлись. С крепостных стен далеко просматривалась равнина и город, лежащий внизу. Оттуда доносились крики, одиночные выстрелы и равномерный уличный шум. Вся окрестность Шуши уже была занята полчищами Аббаса-Мирзы. Бивуачные огни опоясали город. Посты, конные разъезды, заставы и просто одиночные партии и шайки курдов бродили вокруг города, грабя крестьян и насилуя попадавшихся женщин. Испуганные горожане-татары, радостно встретившие персиян, уже готовили делегацию к наследнику с просьбой оградить их от бесчинств и насилия.

Утром в лагере персиян раздался барабанный бой, завыли рожки, забили бубны. Один за другим с батареи, установленной недалеко от города, послышались три выстрела.

Со стороны города в сопровождении шести конных показалась кавалькада. Большой зеленый флаг с изображением огромного льва и солнца колыхался над ней. Впереди, саженях в тридцати, крупным широким галопом скакал всадник, что-то крича и размахивая большим белым флагом.

Часовые на стенах крепости сейчас же доложили дежурному офицеру, и тот, наведя подзорную трубу на всадников, сказал подошедшему майору:

— Парламентеры за ответом. Доложите полковнику, а я стану наблюдать за ними.

Кавалькада остановилась в тридцати — сорока саженях от рва.

Реут, видевший все это с высоты крепостной стены, приказал офицеру, дежурному по обороне Елизаветинских ворот, открыть их и впустить персидского парламентера и одного из сопровождающих его.

Ворота приоткрылись, и парламентера впустили в крепость. Он прошел мимо направленного на вход орудия, у которого с дымящимися факелами стояли артиллеристы. Во дворе были солдаты, казаки и до сотни армянских стрелков в полной боевой готовности. У крепостного блокгауза виднелись группы вооруженных людей. Вдоль первой линии обороны двора стояли завалы и фашины; в стороне мычали коровы и быки, возле них лежали грудой мешки с мукой и зерном; водоем посреди площади был полон воды.

Парламентера Реут встретил на площади. Это делалось для того, чтобы персиянин видел, что крепость хорошо и на долгое время обеспечена питьем и едой.

Посол хитро улыбнулся и, отвешивая поклон Реуту, осведомился о его здоровье.

— Благодарение богу, и я, и все в крепости здоровы. Как самочувствие его высочества наследника престола Ирана?

— Его высочество, лев Ирана и защита всех мусульман мира, светоч мудрости и ужас непокорных, валиагд Аббас-Мирза благоденствует и полон добра и участия к вам. Его высочество прислал меня получить ответ на вчерашнее наше предложение.

— К сожалению, должен огорчить его высочество. Крепость по своему усмотрению сдать не могу. Я русский солдат и подчиняюсь моему главнокомандующему. Если он прикажет сдать крепость наследнику Ирана, я сейчас же выполню приказ, но для этого необходимо послать в Тифлис нашего офицера. Если его высочество гарантирует свободный проезд в Тифлис моего посланного, то через десять дней крепость будет сдана вам.

— В Тифлис посылать незачем. Он уже занят храбрыми иранскими войсками. Ермолов бежал из Грузии во Владикавказ, Гюрджистан вновь стал нашей провинцией. Вам надо сейчас же сдать крепость, иначе мы будем штурмовать ее, и тогда, — посол, печально улыбаясь, развел руками, — ни валиагд, ни сам аллах не спасет вас от острой стали храбрых в бою, разгневанных вашим ответом иранских войск.

— Сталь имеется и у нас, кровопролития я не хочу, но и не страшусь оного. Крепость не сдам, а если нас осилят, то мы взорвем ее вместе с теми, кто ворвется сюда.

Посол удивленно повел глазами.

— Это неслыханно, это варварство.

— Это подвиг, а не варварство, и любой из нас совершит его в нужный час, — громко, обращаясь больше к слушавшим его солдатам, нежели к послу, сказал Реут.

Персиянин с удивлением посмотрел на суровые, спокойные лица солдат.

— Скажите его высочеству, что приказ об этом мной отдан еще вчера, воины наши поклялись исполнить его, и если наследник престола действительно не желает кровопролития, то выход один — послать к Ермолову офицера.