— Вы с ним поссорились? — спросил я.

— Это не ваше дело, — ответил он сразу, при чем лицо его сразу стало непроницаемым. — Это наше личное с ним дело. Уверяю вас, ни прокурор, ни адвокат нам с Михой не понадобятся.

— Кто это — Миха? — быстро спросил я.

— Смирнов, — посмотрел он на меня удивленно. — Кто же еще?

Я мог бы назвать ему с пяток людей, кого вполне можно было бы назвать Михою, но воздержался.

— Я бы не был на вашем месте таким категоричным. От тюрьмы да от сумы, знаете ли…

Договорить он мне не дал.

— Послушай, как тебя там? — перебил он меня. — Я что-то не пойму. Что случилось-то?

Ну что ж. Сейчас я посмотрю, какой ты там актер.

— Михаил Александрович Смирнов убит, — сообщил я, внимательно за ним наблюдая.

Он не убивал, это ясно. Я не верю в доморощенных самородков, которые запросто становятся гениальными актерами. Тем более среди генералитета нашей армии.

Простите за банальность, но он разинул рот и выпучил глаза, причем так органично, что у меня отпали последние сомнения: он такой же убийца, как и я. Речь, разумеется, в данном случае о Смирнове.

— Что?! — наконец после продолжительной паузы выдохнул он.

— Сразу после вашего ухода, — сказал я. И на всякий случай добавил: — Или — до.

— Что — до? — вздрогнул он. — Как он мог быть убит до моего ухода? Вы соображаете, что говорите?

— Вполне, — ответил я.

— Вы соображаете, кому вы это говорите?!

Он стремительно брал себя в руки. Не знаю, каков он вояка, но голос его стал адекватен званию.

— Как, вы сказали, ваша фамилия?! — продолжал он греметь.

— Турецкий, — тихо ответил я. — А ваша — Киселев.

Он тут же взял себя в руки — теперь уже по-настоящему, как и подобает мужчине, к тому же офицеру.

— Простите, — проворчал он, и я вздохнул с облегчением. Не люблю иметь дело с дураками чиновниками и солдафонами.

— Степан Алексеевич, — сказал я, — так что же произошло между вами? А?

Он вдруг зацепил взглядом кресло и так стремительно к нему бросился, что я даже испугался: мало ли что там у него. Но он просто рухнул в кресло и снова посмотрел на меня:

— Что вы сказали?

Я вздохнул.

— Степан Алексеевич! Поверьте мне: положение ваше сложное. Мало кто захотел бы сейчас поменяться с вами местами, хоть вы и маршал. Прошу вас, будьте со мной предельно откровенны.

Он тяжело дышал и смотрел куда-то в одну точку. Мне пришлось добавить:

— Хочу вас предупредить, что я приложу все силы, чтобы отвести от вас подозрения, а сделать это будет очень нелегко, поверьте. У вас есть один-единственный выход: полностью мне довериться и рассказать все, что произошло между вами и покойным. Все!

Он вдруг медленно поднял голову и уставился на меня. На губах его зазмеилась хитроватая улыбка, а щеки стали приобретать утраченный было румянец. Я растерялся.

— Что такое? — спросил я у него.

— Можно мне позвонить? — спросил он неожиданно.

Я понял. Сразу.

— Конечно, — кивнул я. — Только предупреждаю: трубку снимет в лучшем случае сотрудник МУРа. И спросит, кто говорит.

— А в худшем? — быстро спросил он меня.

— А в худшем — никто, — пожал я плечами.

Маршал кивнул, встал и подошел к телефону. Набирая номер, он все время смотрел на меня. Я был индифферентен, поскольку мне действительно было все равно.

Прижав трубку к уху, он не сказал ни слова, лицо его вмиг изменилось, в глазах мелькнул страх, и с величайшей осторожностью, будто это была бомба, он положил трубку на рычаг.

— Ну и что там? — спросил я у него небрежно.

Было видно, что он ошеломлен.

— Это не он. — Киселев с ужасом смотрел на меня.

— Вы проверили мои слова, и это нормально, — кивнул я. — Но теперь-то вы верите, что я говорю правду?

— Не знаю, — все еще не мог прийти в себя последний Маршал Советского Союза.

— Степан Алексеевич, — как можно мягче заговорил я. — Что же все-таки произошло между вами и Смирновым?

Он покачал головой.

— Я не могу вам этого сказать.

— Степан Алекс…

— Не могу! — вскричал он так, что я вздрогнул. — Понимаете вы это или нет? Не мо-гу!

Он снова рухнул в кресло и закрыл лицо руками. Я смотрел на него и ничего не понимал. Если это скорбь, если он только что до конца прочувствовал, что его старинный друг, Михаил Смирнов, убит, если он действительно это понял, то что же все-таки мешало мне в его поведении поверить ему? И потом, я ведь уверен, он и вправду никого не убивал. Что происходит?!

Он посмотрел на меня, и в это же мгновение я понял, в чем причина моих сомнений. Но легче мне от этого не стало.

Степан Алексеевич Киселев был напуган. Даже не напуган. Он был в состоянии, близком к панике. В ужасном смятении. Он просто задыхался от страха.

Но — почему?

Я обязан был понять это во что бы то ни стало.

Пришел в себя он быстро, и, хотя страх все еще оставался в его глазах, Киселев стал меня допрашивать по полной программе. Временами я даже сомневался: кто же из нас все-таки следователь?

— Когда он был убит? — отрывисто спрашивал Киселев.

— С точностью до минуты сказать трудно. Вскрытие покажет, как говорят в таких случаях.

— Как он был убит?

— Ему снесли половину черепа.

— Что-о?!

— Ему снесли половину черепа, — терпеливо повторил я.

— Выстрелом?

— Да.

— Кто?

— Хороший вопрос. — Я позволил себе улыбнуться. — А что, если я вам скажу, что это — вы?

— Чушь.

— Не факт, — заметил я. — Вы были последним, кого видели уходящим от Смирнова, причем уходили вы с таким видом, будто только что с ним подрались.

— Да какой там — подрались! — в сердцах воскликнул Киселев. — Если б я его хоть раз ударил, он бы окочурился на месте!

— Он и окочурился, — напомнил я.

Киселев напряженно взглянул на меня:

— Вы действительно считаете… что я мог?..

— Степан Алексеевич, выслушайте меня, — поднял я ладонь, пытаясь его успокоить. — Вы можете, конечно, думать, что ваш разговор со Смирновым не имеет никакого отношения к тому, что произошло после вашего ухода, то есть к убийству вашего товарища. Но позвольте судить об этом мне. Я прошу вас рассказать обо всем, понимаете? И ничего не скрывать.

Он покачал головой. Странное дело: известие об убийстве Смирнова оказывает на него меньшее влияние, нежели напоминание о разговоре, происшедшем между ними. Очень странно! Едва возвращался я к причине их ссоры, как его лицо искажалось от страха. Хотя я и не знал той причины.

— Вам все равно придется рассказать, — заявил я почти в отчаянии. Эти маршалы, видно, привыкли раскалываться только в присутствии Абакумова или Берии. А где я их ему найду?..

Но, видимо, твердость моего голоса на него подействовала. Он посмотрел на меня как-то по-новому и вдруг заговорил совсем иным голосом.

— Вы даже не представляете, в какое говно лезете, — сказал он.

Начало мне понравилось. Я ему так и ответил:

— Как интересно! Вы умеющий рассказчик. Знаете, с чего начать.

Главное — не перегнуть. Не нажимать чересчур. Ну, давай, мой хороший, колись, родной. И он раскололся, но…

Но лучше бы он этого не делал.

Машина мчалась с огромной скоростью прямо на меня, и, успев внутренне выматериться, я отскочил в сторону с прытью возбужденной лягушки.

Нет, так быстро они бы не успели, подумал я. То, что рассказал мне последний Маршал Советского Союза, конечно, впечатляло, но чтобы сразу организовать покушение на мою скромную персону, — это вы, господин Турецкий, детективов начитались. Впрочем, я не помню, когда в последний раз читал детективы.

Так, ладно, успокоимся и подумаем. Не стоит так переживать, остановись, приведи дыхание в норму и прикинь к носу: могло это быть покушение?