Похороны состоялись рано утром на Ваганьковском кладбище, неподалеку от могил тех ребят, которые погибли во время августовского путча.

На захоронение потребовалось разрешение едва ли не от самого Президента России, которому друзья Холод напомнили о ее вкладе в дело победы демократии. А иначе лежать бы Татьяне на каком-нибудь Домодедовском кладбище. Впрочем, ей это теперь безразлично…

Похоронная процессия была огромной и шикарной, если, конечно, можно употребить это слово для столь грустного события. Собралась вся московская пресса, почти все главные редакторы газет и толстых политических и литературных журналов. Впереди колонны, уже на подходе к Ваганьковскому, рядом с портретом Татьяны шел мэр Москвы, члены правительства, министр культуры и прочая, прочая…

Чего мне больше всего не хотелось — это чтобы из проводов в последний путь устраивали нечто наподобие политического шоу, делая заявления для многочисленных кинокамер и микрофонов, обещая, что через месяц — ну максимум через два — убийца или убийцы будут найдены. Я слышал, как подобное заявление сделал один из представителей бывшего КГБ.

От всего этого показного шума я старался держаться в стороне. Однако краем глаза не мог не заметить людей с Петровки и Лубянки, которые из затемненных окон «рафиков» снимали на видео лица присутствующих на похоронах. Эти материалы потом нам с Меркуловым предстояло отсмотреть, в надежде что чье-нибудь лицо из похоронной процессии даст какую-нибудь зацепку в деле Холод.

Однако самому мне маячить перед камерами совсем не хотелось. И я решил подождать, пока все разойдутся, решил не подходить к закрытому гробу из черного дуба, а положить букетик из нескольких гвоздик, когда уже все кончится.

Константин Дмитриевич Меркулов тоже был на похоронах, однако шел не со мной — я плелся в самом конце процессии, — он шел рядом с товарищами из правительства и московского руководства, в голове колонны, чем я был вполне доволен.

Когда все закончилось и похоронная процессия направилась к выходу с Ваганьковского, я подошел к свежему холмику подмерзшей земли, засыпанному цветами, и положил свой букетик из четырех гвоздик — четного числа, как требовала традиция.

Рядом со мной всхлипывал старик в потертом черном пальто, заячьей шапке и старомодных войлочных ботинках «прощай молодость».

— Золотой души человек была, — старик показал на могилу и высморкался в свой неопрятный, мокрый платок. — Сколько она людям добра сделала — никто не скажет! Вы знали ее? — спросил он меня.

— Да, — сказал я и машинально пожал протянутую мне руку.

— Семен Михайлович, — представился старик. — Полный тезка командира знаменитой Первой Конной. Вы работали вместе с Таней?

— Да, работал, — подтвердил я. Мне совсем не улыбалось болтать с этим стариком, но надо было как-то попристойнее попрощаться. — Я вам сочувствую, Семен Михайлович. Вы, очевидно, Татьянин родственник?

— Нет, я, к сожалению, знал ее только по работе. — Старик вздохнул и снова высморкался.

— Ну да, вы работали в редакции… — пробормотал я, хотя никакого Семена Михайловича в редакции «Новой России» не было.

— Да, вы правы, — сказал Семен Михайлович тихо, и тут я посмотрел на него удивленно. До меня дошло.

— Простите, Семен Михайлович, кем вы работали в редакции? Я там многих знаю.

— Тогда и я вас знаю, — парировал старик. — Я был Таниным консультантом…

— Я — Турецкий.

— А-а, Саша Турецкий! Кажется, следователь или мне изменяет память?

— Точно, — сказал я. — Если хотите, я могу вас подвезти.

— Нет-нет, спасибо. — Старик даже замахал руками, отказываясь. — Я тут в двух шагах живу. На Павлика Морозова. Спасибо и всего вам доброго!

Мы пожали друг другу руки, и я пошел к выходу, сегодня мы еще должны были с Меркуловым поехать в Главную военную прокуратуру, чтобы решить, как лучше всего допросить Васина. И тут мне пришла в голову весьма абсурдная мысль, которая тем не менее заставила меня развернуться на каблуках и снова подойти к старику.

Он посмотрел на меня с испугом и подозрением.

— Скажите, Семен Михайлович, где вы живете?

— На Павлика Морозова, — повторил старик. — Дом ассирийцев знаете? Так я рядом живу.

— Семен Михайлович, может быть, вы знали генерала Сельдина?

— Сельдина? — переспросил старик и покачал головой. — Нет, такого не знаю.

— Он жил рядом с вами, в доме ЦК. Такой… крупного телосложения мужчина лет шестидесяти с небольшим. Вспомните.

— Нет, — покачал головой Семен Михайлович, — не знаю. Если у вас какие-то другие вопросы возникнут, то пожалуйста!

«Довольно странный старик. Странно, что этого Семена Михайловича не было в моих списках допрашиваемых сотрудников газеты. А тем более если он Танин консультант, как утверждает…» — подумалось мне.

— Семен Михайлович, а по каким вопросам вы консультировали Татьяну?

— В моем ведении были вопросы армии и вооружений, — не моргнув глазом ответил старик.

Голову даю на отсечение, у Татьяны никогда не было подобного консультанта, уж кому это знать, как не мне. Старик лезет в мою следовательскую душу или, вернее, в следственное дело, но зачем?.. Кто-то хочет всучить мне липового старика, причем прямо здесь, на похоронах?

— Вы не против, Семен Михайлович, если я вызову вас к себе побеседовать? Или, если вам трудно, я могу подъехать к вам домой.

— Нет-нет! Вызывайте, пожалуйста! — Старик обрадовался, как ребенок. Он тут же стал долго и подробно объяснять, в какой он квартире живет, на каком этаже, просил, чтоб я на всякий случай записал телефон, чтобы не забыть. Я ответил, что память у меня прекрасная, я все запомню, и номер квартиры и телефона.

«Кто же хочет вмешаться в это дело?» — вертелось у меня в голове. Но я решил подождать: завтра просмотрим видеоматериал похорон, надо будет справиться в картотеке по поводу Семена Михайловича, а потом уже с ним встретимся.

Я поблагодарил старика и побежал к машине, которая дожидалась меня за воротами кладбища. Конечно, наивно было рассчитывать на то, что старик мне тут же скажет: «Да-да, как же! Сельдин! Знаю!..»

Пока прогревался двигатель, я суммировал в памяти сведения, которыми располагал.

Что мы имеем на сегодняшний день? Мы имеем несколько трупов и ни одного изобличенного убийцы. В одном случае — то, что касается смерти Самохина Александра Александровича — это либо месть, либо убийство по корыстным мотивам. Во втором случае — заказное убийство. Но кем и для чего оно было заказано, можно только строить догадки, которые пока не имеют никакого подтверждения.

Ничего не остается, кроме как идти вслепую, основываясь на интуиции и логике. Однако эксперты должны скоро принести какие-то яйца в нашу следственную корзину, я в этом не сомневался.

Я проехал метров двести и вдруг машинально отметил человека, «голосующего» на обочине. Глянув в зеркальце, я, к своему удивлению, узнал старика, с которым несколько минут назад расстался на Ваганьковском кладбище.

«Передумали, Семен Михайлович, что ли?» — удивился я, но притормозил и задним ходом подкатил к старику.

— Передумали? — спросил я, открывая замок передней двери.

— Передумал, передумал… — Старик торопливо огляделся по сторонам, открыл дверцу и юркнул внутрь, быстро захлопнув за собой дверцу. — Поехали!

— На Павлика Морозова? — спросил я для верности и вдруг услышал ответ совершенно неожиданный:

— На хер Павлика Морозова!

Я удивленно посмотрел на старика, но тот меня одернул:

— Нечего меня разглядывать! Ты, сынок, за дорогой лучше последи, тут перекресток сложный. Да заодно глянь назад: не пристроился ли кто к нам в хвост?

Я посмотрел в зеркало заднего обзора: несколько машин — серая «Волга», битый «каблук» и бежевая «шестерка».

— Наличие хвоста вас, прокурорских, проверять учили? — Старик обернулся, посмотрел на автомобили, которые шли следом за нами. — «Волжанка» — та, в отдалении, мне подозрительна.