Ксения откинула от себя газету. Несколько минут она сидела в ступоре, обхватив голову руками. Попытки заговорить с ней ни к чему не привели.

Лишь когда девушку окружили несколько сотрудниц, захватив с собой охранника, они смогли хоть как-то успокоить Ксению. А охранник даже пообещал по окончании рабочего дня проводить ее до остановки.

Вечером, несмотря на сопровождение, девушка очень неуютно чувствовала себя. Каждый мужчина на остановке казался ей похожим на Ваську. В маршрутке Ксения постоянно озиралась, а когда такси приехало, бегом бросилась к метро.

— Успокойся, может, не все так плохо. — Яцек обнял Ксению. — Вдруг его действительно вылечили.

— Что ты такое говоришь? — возмутилась она. — Скажи лучше: не хочешь помогать.

— Как это — не хочу? Увольняйся с работы! Я давно тебе говорил. — Яцека раздражало, что и так все плохо, а тут Ксения добавляла чисто бабских проблем. — Предлагал же тебе секретаршей. Ты не хочешь.

— С высшим образованием секретаршей?

— А с каким образованием работать секретаршей? — искренне удивился Михальский.

— Это все равно что предложить мне танцевать стриптиз!

— Достали меня твои стоны. Не знаешь, чего хочешь. Все. — Яцек махнул рукой, словно рубанул шашкой. — Увольняйся. И никакой маньяк тебя не достанет. А насчет работы не беспокойся: пристроим куда-нибудь. Главное — не стони.

Ксения бросилась в кресло и заплакала, закрыв лицо ладонями. Ей было горько оттого, что она вынуждена терпеть грубого, невоспитанного человека, который не любит ее и не понимает.

Яцек, привыкший к тому, что девушка часто плачет, пошел на кухню что-нибудь перекусить, пока она не успокоилась. Раньше его трогали ее слезы. А теперь в печенках сидели.

«Тоже мне проблема — маньяк», — раздраженно думал Яцек, разбивая куриные яйца. Рядом стоял дорогущий кухонный комбайн, но Михальский по старой советской привычке взбивал омлет в миске.

Вилка сильно стучала о края, яичные желтки вылетали из миски в металлическую раковину. А чудо-аппарат стоял рядом, сверкая девственной чистотой.

«Бабы — неорганизованные существа. С ними невозможно: постоянно впадают в панику. Лучше бы спросила, как у меня дела. На работе полный обвал. Счета арестованы. Клиенты уходят, словно их кто-то напугал. Если у меня денег не будет, то я и ее не смогу защитить. Но ее это не интересует, ей маньяков подавай. А откуда деньги берутся — побоку». Забывшись, Михальский расплескал половину будущего омлета. «Хрен с ним, хватит и этого», — подумал он, выливая содержимое миски на сковородку.

Квартиру заполнили трели телефонов, стоявших повсюду: в спальне, на кухне и даже в туалете. Все аппараты были спарены, но звонили на разные голоса.

— Я возьму, — крикнул Михальский девушке, хотя та и не думала вставать с кресла.

— Яцек, здравствуйте, — раздался в трубке незнакомый голос.

— Здравствуйте, с кем я говорю?

— У вашей девушки проблемы? — Голос был спокоен и даже участлив.

— Вам какое дело?

— Я могу помочь.

— Кто вы такой, маньяк?

Ксения, сидевшая в кресле, вытянула голову и стала прислушиваться.

— Нет. — Голос в трубке рассмеялся. — То, что Василий Головачев оказался на свободе, большое недоразумение. Мы можем это исправить. Как быстро — зависит от того, найдем ли мы с вами общий язык.

— Плевать я хотел на ваш язык. — Яцек решил продолжать выбранный с самого начала тон: резкий и раздраженный. — Можете засунуть его в… Куда подальше.

— Разве вам не дорога Ксения? Она подвергается серьезной опасности. Нам бы очень не хотелось, чтобы с ней что-то произошло.

— Ксения завтра увольняется. Ваш маньяк ее не достанет.

— Вы так думаете? — Невидимый собеседник на другом конце провода усмехнулся. — Василий очень влюбчив. Если он захочет, то будет преследовать Ксению хоть по всей стране. Такие, как он, неуправляемы. Страшно представить, что может произойти, если у него вдруг окажется фотография Ксении и ее домашний адрес. Это будет катастрофой.

— Ты, ублюдок! — Яцек сжал трубку так, что пальцы побелели.

Он старался сохранить самоконтроль, но это было нелегко. Угрожай неизвестный ему лично, Михальский бы и ухом не повел. Но под ударом Ксения… Яцек с удивлением для себя обнаружил, что за нее переживал гораздо больше, чем мог бы предположить.

— Не горячитесь, — спокойно произнес голос. — Это недостойно профессионала.

«Это ФСБ, кто же еще. Головачев их человек. — Мысли Михальского неслись со скоростью молнии. — Операция «Мясник». Гольцов рассказывал, что к нему подходил какой-то Рымарь… Это звонит он сам или его человек. Больше некому».

— И что же ты хочешь? — спросил Михальский.

— Думаю, вы знаете.

— Давай еще в отгадалки поиграем! Говори, пока я не послал тебя куда подальше.

— Вы не в том положении, чтобы так разговаривать.

— Я сейчас тебя поставлю в такое положение, что ты вообще не сможешь разговаривать.

«Как он грубо!» — с неприязнью подумала Ксения. И вместе с тем ей очень хотелось снять трубку, чтобы послушать разговор. Но было неудобно и боязно.

— Если вы не прекратите проявлять нездоровый интерес к делу Белугина, — чувствовалось, что звонивший тоже стал заводиться, — то как раз в такое положение поставят и вас, и вашу девушку!

В трубке послышались короткие гудки.

Гольцов положил документы в сейф, собираясь уходить. Два раза провернул в замке огромный ключ с ушами, как у Чебурашки. Не успел положить тяжелую связку в карман, как на столе зазвонил телефон внутренней связи. Георгий вздохнул и поднял трубку.

— Зайди к шефу, — услышал он голос секретарши Зиночки.

«Всегда рад», — мысленно с грустью произнес Георгий.

— О, явился… — Полонский оторвался от документов. — Проходи.

Ничего хорошего подобный тон шефа не обещал. Гольцов остановился возле стола начальника и собрался, готовясь к сложному разговору. Хотя пока не понимал, чем мог прогневать Полонского.

— Садись, чего стал? — Генерал показал рукой на стул. — В ногах правды нет.

Георгий молча сел и вопросительно посмотрел на шефа, перебирая свои последние дела.

— Как продвигается дело Белугина? — тяжелым, словно надвигающийся пресс, тоном спросил Полонский.

«Ах вот оно что», — подумал Георгий и ответил:

— Да пока никак.

Он решил, что еще рано рассказывать про Полуяхтова. Опрос Моравека шеф не читал. В справку, подготовленную по итогам командировки в Прагу, Гольцов не включил данные о фирмах, в которых просматривался след Полуяхтова. «Соберем всю информацию, проанализируем, там видно будет», — рассуждал Георгий, возлагая большие надежды на Войтека, звонка от которого ждал со дня на день.

— Мне тут звонили, спрашивали: вашему сотруднику что, нечем больше заниматься? — грозно произнес шеф.

— Но у нас же с вами была договоренность.

— Какая договоренность? — Полонский грозно посмотрел на Гольцова. — Я тебе не разрешал. Я лишь закрывал глаза, пока ты действовал не в ущерб работе.

— Я нанес ущерб?

— Какого черта ты прешься в тюрьму?

— Заславскому плохо. Я хочу его проведать.

— Знаешь, как это называется? Использование служебного положения в личных целях. Мне уже звонили из ГУИНа,[5] из ФСБ. Все интересуются: давал ли я задание своему сотруднику встретиться с Заславским в СИЗО. Почему ты сразу мне не сказал?

— Боялся, что не разрешите.

— Правильно боялся. Но это не давало тебе права действовать в обход меня.

— Я понимаю. — Гольцов склонил голову.

— Молодец, что понимаешь. Тебе было мало предупреждения после запроса в ФСБ? Захотел неполное служебное соответствие?

— Готов принять любое ваше решение. — Гольцов нисколько не обиделся на шефа. За попытку решить важную проблему через голову начальства это было бы еще мягкой карой.

При всей симпатии к Гольцову Полонский обязан был примерно наказать подчиненного за это прегрешение. Во-первых, всякий большой и малый начальник должен пресекать (желательно — жестко) подобные вещи. Иначе он скоро перестанет быть начальником. Во-вторых, узнай кто наверху, что Полонский посмотрел сквозь пальцы на подобные выкрутасы, по шапке попало бы уже самому Полонскому.