Калласте потребовал протокольную книгу префектуры и занес в нее протест против незаконного задержания парохода. Кутман стоял рядом и скептически улыбался, пока капитан писал протест. Когда Калласте выходил из префектуры, на ступеньках подъезда его догнал лжеконсул.

— Мы соотечественники, капитан, — сказал он, шагая рядом, — и я думаю, нам не следует ссориться. Главное…

— Я знаю, что вы считаете главным, — сказал капитан.

Они остановились. Кутман улыбнулся:

— Главное — это взаимопонимание.

— Но мы не поймем друг друга. И не надо юлить. Вы хотите незаконно захватить «Каяк». Вот что главное. Но вы его не получите. — Капитан повернулся и зашагал по пыльной улице.

Наутро у трапа «Каяка» встали два полицейских. Они не спеша покуривали сигареты. Видно было, что пост установлен надолго.

А между тем деньги, полученные от Амторга, были доставлены на пароход. В салоне собралась вся команда. В течение часа был произведен полный расчет с экипажем. Только после этого Калласте еще раз спросил:

— Кто хочет списаться с судна?

Рихард Ялокас шагнул к капитану и подал ему список:

— Вот эти люди, капитан.

Капитан просмотрел список. Это были все те же шестнадцать.

— Хорошо, — сказал Калласте, — забирайте вещи и уходите с судна. Отныне вход на «Каяк» вам будет воспрещен.

Из дневниковой записи капитана Ю. Калласте: «Уходя с парохода, они бросали за борт судовые ножи, вилки, тарелки, ведра и другие вещи, которые им были даны для пользования. Полицейские и прибывший на причал секретарь Кутмана смотрели на это со смехом. Документы ушедших немедленно были вытребованы морской префектурой».

Сразу же после того, как списавшиеся с парохода сошли на берег, Калласте уехал в город к адвокату. Полиция поставила капитана в известность, что предъявленный Кутманом иск передан в суд. Агент фирмы «Де Негри и К°» назвал Калласте имя адвоката доктора Рафаэля Дель Вега и дал его визитную карточку. Шофер такси, смышленый белозубый аргентинец, взглянул на адрес, указанный на визитке, и резко захлопнул дверцу. С сидений поднялась пыль.

— Ничего, — ободряюще подмигнул шофер.

Адвокат Дель Вега оказался невысоким, седоволосым, уже немолодым человеком. Он заботливо усадил капитана, налил кофе. Кофе был необычно густым, ароматным.

— Такого в Европе не подают, — улыбнулся Дель Вега.

У адвоката были тонкие, нервные руки. Он встал и прошелся по комнате. Остановился у окна. Калласте понял, что адвоката что-то смущает. И словно в подтверждение этой догадки Дель Вега сказал:

— Выступление на вашем процессе принесет мне… — Адвокат подумал и наконец сказал: — Немало трудностей. Назовем это пока так. Бесспорно, в дело вмешаются самые реакционные круги. — Он отошел от окна и сел к столу. Лицо его, изменчивое и подвижное, вспыхнуло: — Но я буду вас защищать! Да, да! Буду!

Калласте встал и пожал руку адвокату. Они расстались через несколько минут, договорившись о документах, которые следовало подготовить к процессу.

Все оставшиеся до суда дни капитан, Игнасте, Пиик доукомплектовывали команду. А сделать это было непросто. Словно по чьей-то команде, некоторые газеты Буэнос-Айреса в один голос затрубили о бесчеловечном отношении на судне «Каяк» к экипажу, о злоупотреблениях Калласте властью капитана. Несколько дней тема эта кочевала со страницы на страницу. Калласте и его помощника обвиняли во всех грехах.

Но тем не менее команда была набрана. Никак не удавалось найти радиста.

Выписка из судового журнала: «Голландец Брунк — радист — явился на судно. Он выдвинул чрезвычайно тяжелые условия, но, так как другого радиста не было, а без радиста выход в море не мог быть разрешен, пришлось согласиться с его требованиями. По условиям договора месячное жалованье радисту было установлено в 1000 аргентинских песо».

С этого момента «Каяк» вновь был готов к выходу в море.

Выписка из дневниковых записей Ю. Калласте: «Меня вызвали в суд, где я представил объяснения и выписки из судового журнала. Судебное разбирательство назначено на 20 декабря 1940 г.».

Судья взмахнул молоточком. Тонкий, дрожащий звук поплыл по залу.

— Вызывается истец Кутман.

Кутман прошел через зал и, поднявшись на возвышение, положил руку на Библию. Видно было, что он волнуется.

— Я обязуюсь говорить правду и только правду, — откашлявшись, произнес он.

В своем иске Кутман вновь сослался на телеграмму бывшего капитана Таллинского пароходства Вельди и судохозяина Нейхауса об отстранении капитана Калласте от командования судном. Он заявил также, что шестнадцати членам команды не выплачено полностью жалованье.

Судья вызвал ответчика. Калласте прочел телеграмму Нейхауса об аннулировании полномочий. Ведущий процесс, прервав его, наклонился к сидящему справа второму судье, затем склонился к судье слева. По выражению их лиц Калласте понял, что телеграмма Нейхауса произвела впечатление. Опровергая второе заявление Кутмана, Калласте представил суду расписки членов экипажа о полном расчете. Председательствующий вновь склонился к соседу справа, затем слева.

Позже выступали адвокаты. Защитник Кутмана произнес длинную и явно антисоветскую речь. Судья выслушал его, не задав ни одного вопроса. Вновь по залу проплыл тонкий и дрожащий звук. Судья положил молоточек.

— Суд считает: притязания господина Кутмана на владение пароходом и снятие капитана Калласте с его должности необоснованны. Суд оправдывает действия капитана Калласте и снимает временный арест с судна «Каяк»…

Судья еще что-то говорил, но Калласте уже понял: процесс выигран!

Выписка из судового журнала: «26 декабря 1940 года. В 19.00. Все формальности таможни выполнены. Начальник, чиновники полиции, агент фирмы «Мур и Мак Кормик» прибыли на судно для оформления свободного выхода.

19.10. Радист Брунк явился к капитану и заявил, что по заключенному контракту он с пароходом не пойдет, потребовав заключения нового контракта на 5000 песо в месяц. Капитан ответил Брунку, что время действия ранее заключенного контракта не окончилось и потому речи о новом контракте быть не может. Брунк обязан идти с пароходом, и прежний контракт остается в силе. Но радист сошел с парохода.

В судовую роль был вписан исполняющим обязанности радиста Гейнрих Сиречко, на жалованье юнги. Сиречко имел свидетельство почтово-телеграфного ведомства двадцатилетней давности, но по аргентинскому законоположению этого было достаточно.

19.30. Разрешение на выход в море оформлено. Чиновники сошли на берег».

Лоцман и капитан поднялись на мостик. К борту подошли буксиры.

— Отдать концы! — подал команду капитан. С высоты мостика ему отчетливо было видно, как запенилась вода за кормой у буксиров. Береговые швартовщики отдали концы с кормы и носа. Буксиры потянули судно от стенки.

«Ну, вот и все», — подумал капитан.

У брашпиля стоял Карл Пиик. Он сорвал с головы берет и радостно взмахнул им. Сантиметр за сантиметром пароход отходил от берега.

Неожиданно капитан увидел, как из-за портовых складов на причал выехала серая легковая машина. Видно было, что водитель очень и очень спешит. Судно уже отошло от стенки метра на два… Между стенкой и бортом заблестела вода. Автомобиль резко затормозил. Из кабины выскочили два полицейских. Один из них, сложив рупором ладони, крикнул:

— На «Каяке»! Выход в море вам запрещен! Запрещен!

Полицейский выхватил из кармана какую-то бумагу и помахал ею в воздухе. Калласте показалось, что тяжелая рука сдавила ему горло. Кровь ударила в виски.

— Что с вами? — спросил его лоцман. Внимательно следя за буксирами, он не заметил полицейских.

— Ничего, — сказал Калласте, — ничего.

Он повернулся спиной к берегу, закрывая от лоцмана и полицейских, и машину, и всех провожавших. Игнасте видел, что полицейские кричали, метались по причалу. Потом машина сорвалась с места…

Судно продолжало отваливать от причала. Буксиры отошли в сторону. Вот уже остался позади американский банановоз, стоящий у электростанции Чада, прошли два судна под английским флагом. С борта одного из них вслед «Каяку» помахала белым платком какая-то женщина. «Уйдем, — подумал капитан, — уйдем. Нам только бы вырваться за трехмильную зону».