В конце декабря над Баренцевым морем, над главной базой Северного флота Полярным безраздельно властвует полярная ночь. Почти непрерывно воет лютый, продувающий насквозь весь городок, обжигающий ветер. Он вытряхивает из низких мрачных туч густой колючий снег и бешено несет его над темными безлюдными улицами. Временами на небе вспыхивают цветные всполохи полярного сияния. С высоких прибрежных скал открывается взору угрюмая, леденящая душу картина. И все же нигде больше не увидишь так отвесно падающих в воду берегов, живописного нагромождения камней, такой прозрачной воды, хрустальных ручьев и озер.

Север, Север — величественный, суровый, неласковый край!

На улицах Полярного ни души. Лишь торопливо пробежал, поглубже нахлобучив шапку-ушанку и втянув голову в плечи, одинокий запоздалый моряк.

Час назад его тральщик ошвартовался в Екатерининской гавани. Двое суток вконец измотанный экипаж боролся со штормом, волоча на буксире подорвавшийся на мине сторожевик. Десять раз лопался металлический буксирный конец. Только моряк понимает, что значит завести его снова в кромешной тьме разъяренного штормового моря. Палубы и надстройки обоих кораблей так обросли льдом, что машина, задыхаясь, едва двигала корабли вперед. Несколько раз командир был близок к тому, чтобы дать сигнал SOS. И все же они пришли и привели поврежденный сторожевик.

— Молотки, хлопцы, — растроганно сказал комдив, потирая пальцем бровь, как он всегда делал при сильном волнении. — Честно скажу — боялся, что больше не увижу. Дивизион гордится вами, ребята. — Комдив помолчал, закурил, порылся во внутреннем кармане кителя. — А ты, командир, держи билет на новогодний бал в Дом флота. Чего смотришь? Свой отдаю. Хватай, пока не передумал.

В каюте командир только сумел расстегнуть китель, чтобы переодеться. На большее у него не хватило сил. Десять минут спустя он спал на койке мертвецким сном, сбросив лишь один сапог. Так неожиданно получил билет на новогодний бал минер тральщика.

Перейдя по деревянному мостику, он остановился у Дома флота. Опустил воротник шинели, стряхнул с ботинок снег, открыл тяжелую, массивную дверь и застыл неподвижно на пороге.

— Ух ты! — восхищенно сказал он, постепенно приходя в себя.

В Доме флота было празднично и светло. Таинственно мерцала в фойе роскошная елка — ее специально привезли в подарок морякам шефы-новосибирцы. На стенах смешные рисунки, карикатуры на гитлеровскую верхушку. Играл духовой оркестр. На плечи танцующих сыпалось конфетти. И посреди этого праздничного великолепия вдоль всей стены висел большой кумачовый призыв, напоминающий о войне:

По планам организаторов вечера из женсовета сегодня должен быть костюмированный бал. Но в масках всего десяток женщин. Судя по тому, как озабоченно они посматривали по сторонам, как коротко переговаривались друг с другом, все они, видимо, были членами оргкомитета. Запоздавший минер тральщика, а им оказался тонкий лейтенант с черными бровями, пригласил на танец проходящую мимо маску. Это была жена члена Военного совета Николаева. Танцуя с лейтенантом, она то и дело раскланивалась со знакомыми.

— Откуда вас знает все начальство? — обеспокоенно спрашивал лейтенант. — Кто вы такая?

— Ах, не обращайте на них внимания! — легкомысленно отвечала маска. — Какое это имеет значение?

Кремлевские куранты еще час назад отбили начало нового, 1943 года. На сегодняшний вечер было приглашено много гостей — командиры и комиссары кораблей, отличившиеся в боях подводники и летчики, артиллеристы батарей береговой обороны, разведчики, Герои Советского Союза. Но некоторых из них до сих пор нет. Что поделаешь — война, заботы, неотложные дела. Командиры поздравляют своих подчиненных. Таков твердый обычай на флоте. Нет и командующего. Вместе с членом Военного совета они объезжают соединения кораблей и части и поздравляют моряков. Специально к этому дню приехали на флот из Москвы артисты.

У лестницы, ведущей на второй этаж, группкой стояли капитан 3 ранга Шабанов с женой Ниной, комиссар Золотов, лодочный доктор Добрый, старпом Баранов, бывший недавно штурманом. У всех на тужурках поблескивали новые ордена, полученные за два последних похода и потопление немецкой субмарины.

Жаль, нет сегодня с ними бывшего старпома Шилкина. Веселый человек, легкий. С таким приятно служить. В эту ночь старпом находится далеко в море, где-то в районе Нордкапа. «Не позавидуешь ему сейчас в первом самостоятельном походе в такую штормягу, — подумал о нем Шабанов. — Сечет снежная крупа по лицу. Бьет ледяная волна. Брр… Правда, пошел он не один, а с обеспечивающим командиром дивизиона». Шабанов улыбнулся, вспомнив, что молодые командиры этих обеспечивающих называют гувернантками. С ним тоже в первые походы ходил комдив. Шабанов многому у него научился.

Оркестр заиграл фокстрот.

— Что стоишь скучный, как зимний вечер, Василий Ерусланович? — спросил Шабанов у Доброго. — Видишь, свободная дама в углу скучает? Не зевай, а то перехватят.

Васе не хочется уходить от командира. Уже давно, еще с того первого памятного похода, он испытывает к командиру непреодолимую и стыдную для боевого офицера влюбленность. Вообще-то он не Ерусланович, а Егорович, но командиру почему-то так больше нравится, и он не обижается.

— Иди, не стой, как Палагубский маяк. Такому герою с орденом Красной Звезды ни одна женщина не откажет, — зная застенчивость своего доктора и угадывая его сомнения, повторил Шабанов.

Но внезапно оркестр смолк. «Командующий и член Военного совета приехали!» — прошелестела среди приглашенных новость. Спустя минуту из динамиков объявили: «Гостей просят пройти в зрительный зал».

— Дорогие друзья североморцы, — начал командующий и обвел глазами притихший зал. — Второй раз мы празднуем Новый год в условиях войны, и сегодня полезно подвести некоторые итоги. 1942 год был трудным годом. Врагу удалось достичь Волги, захватить Северный Кавказ. У нас на флоте противник заминировал ряд важных для судоходства районов, сумел проникнуть на наши внутренние коммуникации. За этот год мы потеряли немало боевых товарищей. Следует откровенно признать, что ряд упущений и промахов был допущен и командованием флота.

Адмирал Головко на мгновение умолк, а сидевший рядом на сцене за маленьким столиком Николаев одобрительно подумал: «Молодец Арсений Григорьевич. Даже в такую ночь тебя не покидает чувство самокритики. Вспомнил, конечно, историю с рейдером «Адмирал Шеер», когда мы не сумели нанести по нему мощный удар авиацией и потопить. А раз помнишь — значит, больше не допустишь».

— И все же, товарищи, мы имеем все основания с большим оптимизмом смотреть в будущее, — продолжал Головко. — Мы многому научились за этот год, стали более дерзко, более настойчиво искать и уничтожать врага, выросли великолепные кадры командиров. В этом залог наших успехов. Разрешите от имени Военного совета и себя лично поздравить вас с Новым, 1943 годом! За грядущую и быстрейшую победу над врагом!

Головко посмотрел на Николаева. Его взгляд вопрошал: «Будешь выступать, Александр Андреевич?» Николаев отрицательно качнул головой: «Все сказано. И вообще, в такую ночь нужно веселиться, а не говорить речи».

— Витенька, правда, что в два часа ночи будут показывать «Цитадель»? — спросила Нина у сидевшего рядом старпома.

— Не интересуюсь, — сурово ответил Баранов и посмотрел на часы. — Через двадцать семь минут мне на лодку. Службой править.

Шабанов промолчал, незаметно улыбнулся, прикрыв рот рукой. Новый старпом начинал ему нравиться.

Концерт открылся выступлением артиста-чтеца. Он начал с Тютчева:

Потом под грохот аплодисментов разыгрывали сценки Миров и Дарский. Нина Шабанова спела две песни композитора-североморца Жарковского.