Карл Пиик кивнул на иллюминатор:

— Шумят?

— Да, — протянул Калласте.

— Вы помните, в море, — начал Карл Пиик, — мы заговорили вот об этом? — Матрос коснулся шрама на лице. — Я обещал рассказать.

— Да, Карл, — повторил Калласте.

Пиик помолчал мгновение. Потом сказал:

— Я коммунист, капитан. А этим меня «наградили» во время одной из демонстраций. — Карл шагнул к столу. — Вы можете рассчитывать на меня. Я немало знаю о вас и верю вам.

Гул голосов на причале усилился, и Калласте подошел к иллюминатору. Члены экипажа, получив аванс, сошли на берег. Местные эстонцы, встав в круг, запели какую-то приветственную песню.

— А в их действиях чувствуется организация, — сказал за спиной Калласте Карл Пиик.

— Не думаю, — возразил капитан, — кому это нужно?

— И все же я уверен, — сказал Карл Пиик, — у меня наметанный глаз. А кому потребовалось организовать такую встречу, мы, наверное, скоро узнаем.

Вечером у борта «Каяка» остановилась легковая машина. Из нее вышел высокий, подтянутый человек в черном костюме и на чистом эстонском языке попросил вахтенного провести его к капитану.

Представляясь капитану, он назвал себя:

— Консул Эстонии в Аргентине Кутман.

— Консул? — удивился Калласте. — Насколько мне известно, консул сложил с себя полномочия.

— Да, — согласился, улыбаясь, Кутман, — но теперь мне поручили эту работу. На днях я представлялся министерству иностранных дел Аргентины… У вас на судне возникли затруднения?

— Затруднения? — переспросил Калласте. — О чем вы говорите?

— Трудности с оплатой жалованья команде, — продолжал Кутман. — И я поспешил помочь вам, капитан.

— Спасибо, — сказал Калласте. Этот нежданно явившийся на «Каяк» господин чем-то раздражал его.

А Кутман был приветлив и словоохотлив. Он вызвался подвезти капитана в город.

— Я живу здесь несколько лет и прекрасно знаю Буэнос-Айрес. У меня немало знакомых в самых высоких кругах.

Он подчеркнул последние слова, и капитан с неприязнью отметил это. «Ну, если вы так подчеркиваете высокие знакомства, — подумал он, — значит, они не так уж высоки». Но все же он согласился поехать с Кутманом в город. С ними поехал старший помощник Игнасте.

Машина выбралась из припортовых улочек. На стенах домов заплясали яркие огни реклам.

— Торговая улица, — повернул к капитану улыбчивое лицо Кутман. — Здесь магазины, бары…

— Я знаю, — сказал Калласте, — мне приходилось бывать в Буэнос-Айресе.

— А как в Европе? — переменил разговор Кутман.

Калласте помолчал, затем сказал:

— В Европе война. Затемненные города, бомбежки…

— Да, да, — Кутман согнал с лица улыбку, — война — это ужасно. — И между прочим добавил: — Я хочу преподнести вам сюрприз.

Капитан не успел ответить. Кутман остановил машину.

— Сюрприз — это наш эстонский клуб. Да, да, эстонский клуб здесь, в далеком от родины городе. Прошу вас. — Он распахнул дверь автомобиля. — Вы будете нашими гостями.

Капитан хотел возразить, но Кутман замахал руками:

— Отказ не принимается. Вы обидите меня.

Капитан повернулся к сидящему на заднем сиденье Игнасте.

— Решено, решено, — заторопился Кутман.

Бар был полон. Капитан еще с порога увидел несколько человек из экипажа «Каяка». Одни стояли у стойки, другие теснились у столов. Кутмана здесь хорошо знали. Навстречу ему заторопился официант и провел к накрытому у окна столику.

Калласте внимательно оглядывал зал. Люди из его экипажа были пьяны. Капитан прикинул: «А денег мы выдали мало, совсем мало…» Игнасте, словно поняв его мысли, встал и прошел в глубину зала. Кутман спросил:

— Вы давно не были в Таллине, капитан?

— Что? — Капитан не слышал вопроса из-за шума в баре.

— В Таллине вы давно не были?

— Да, — сказал капитан, — почти год.

— Родина наша переживает тяжелые дни, — начал Кутман.

Для того чтобы сразу положить конец этим разговорам, капитан сказал:

— Я не разделяю вашу точку зрения.

У Кутмана поджались губы. К столу подошел Игнасте.

— Бармен выдает вино нашему экипажу в долг. Деньги записывают на счет «Каяка».

— Это я распорядился, — сказал Кутман, — из уважения к отечественному судну.

Калласте резко отодвинул наполненный вином бокал:

— Вы оказываете нам плохую услугу.

Кутман растерянно заулыбался. В это время сидящие за одним из крайних столов запели песню: «Дойчланд, Дойчланд юбер аллес…» Это была нацистская песня. Калласте встал.

— Куда же вы? — воскликнул Кутман.

— Я ненавижу нацизм, — сказал капитан. — С этими господами мне нечего делать.

В дверях капитана и Игнасте задержала группа вошедших. Калласте невольно оглянулся. Кутман все еще стоял у стола и внимательно смотрел им вслед. Нарочито расслабленно, словно захмелев, он помахал рукой капитану.

Шагая по тротуару в ярком свете реклам, Калласте сказал помощнику:

— Сегодня ко мне приходил Карл Пиик. Он заметил, что встреча «Каяка» пьяной толпой кем-то организована. Сейчас я думаю, что он был прав.

Выписка из судового журнала парохода «Каяк»: «Вторник. 20 августа 1940 года. 16.00 закончили выгрузку. С этого часа пароход перешел в «тайм чартер» (временная аренда) к Совфрахту (Москва) и передан в распоряжение и обслуживание Амторгу (Нью-Йорк), через фирму «Мур и Мак Кормак» в Буэнос-Айресе».

«Среда. 21 августа 1940 года. Часть команды отказалась от работы, требуя выплаты полного жалованья».

Телеграмма: «Лондон. Фирме «Куттинг и К°». Часть команды отказалась работать, требуя выплаты жалованья за июль. Сделайте перевод немедленно. Капитан Ю. Калласте».

Телеграмма судохозяину Нейхаусу: «Часть команды отказалась работать, требуя выплаты жалованья. Вторично запросил фирму «Куттинг и К°» о расчетах по фрахту. Прошу ускорить получение денег. Капитан Ю. Калласте».

Ответы на телеграммы ни в тот, ни в последующие дни не пришли.

— А теперь подведем итог, — сказал Карл Пиик. За столом они сидели втроем: Калласте, Игнасте, Пиик. — Прежде всего отчетливо представим обстановку.

— Да, — сказал Калласте, — ситуация не из легких.

Говорили они долго. Напористый Карл Пиик считал необходимым как можно быстрее уходить из Буэнос-Айреса. Калласте с ним согласился. За последние два-три дня Карл доказал, что он неплохо разбирается в обстановке. Теперь стало ясным, что Кутман ждал «Каяк». Он же и организовал встречу, а сейчас каждый вечер спаивал экипаж в эстонском кабачке. Настроен лжеконсул был профашистски и не пытался скрывать этого. Но с капитаном Калласте Кутман вел себя сдержанно.

— Окончательно портить с ним отношения не следует, — сказал Игнасте. — И соломенный мир лучше железной драки. Для нас главное — уйти из Буэнос-Айреса, а он здесь имеет немало связей.

На том и решили: готовить судно к рейсу, а тех членов команды, которые попали под влияние лжеконсула, постараться привлечь на свою сторону. Но ни капитан, ни его помощник, ни Карл Пиик не представляли, как круто повернутся события.

Наутро следующего дня шестнадцать членов экипажа на работу не вышли. Накануне все они были в эстонском кабачке и возвратились на судно далеко за полночь.

Калласте уже спал, когда на палубе раздались пьяные крики. Капитан оделся и вышел из каюты. У трапа стоял матрос Рихард Ялокас — тот самый парень, который в день получения известия о присоединении Эстонии к Советскому Союзу кричал об отцовской земле. Ялокас шагнул навстречу капитану и, глубоко засунув руки в карманы, сказал:

— Знаете, кто вы, капитан? — Его качало. Матрос едва держался на ногах.

За спиной у него стояли еще двое. В полутьме Калласте не мог разглядеть их лиц. С бака шагнул к трапу третий. Свет, падавший из иллюминатора, осветил его. Это был Карл Пиик.

— Вы коммунист, капитан! — выкрикнул Ялокас и двинулся к Калласте.

В это же мгновение крепкая рука взяла его за борт пиджака.

— Ты перепутал, приятель, коммунист — я, — сказал Карл Пиик, подтянув к себе пьяного матроса. — Но поговорим мы завтра, а сейчас иди проспись.