Левая рука Тима подогнулась, он еле успел повернуть голову, чтобы не проломить себе нос собственным же клинком. И тут же на его глаза попался (ура!) арбалет! Рукоятка его призывно светилась буквально в полушаге от левой руки Тима. Верхний лук был сломан, куски его лежали по бокам ложа, соединенные тетивой, но нижний вроде был цел-целехонек. Не раздумывая, Тим сдвинул голову вправо, скосил взгляд на противника, потом, отпустив меч, молниеносным движением схватил рукоять и тут же вздрогнул от вспыхнувшей в запястье резкой боли.

— Не торопись, — сказал бородатый, — мы еще не закончили.

Тим посмотрел на руку и обнаружил, что она пришпилена к земле пронзившим ее кинжалом. Бородач продолжал держать кинжал правой рукой, прижимая запястье Тима к земле, а левой все так же давил на меч.

— Сах Аот повелел мне привести тебя живым, но он не уточнял, что ты должен остаться целым, — сказал волин, но Тим его не слушал — он глядел на арбалет. Колечко, фиксирующее управляющие тросики, было сдвинуто вниз. И если оно сдвинулось в тот момент, когда последний убитый им волин ударил по арбалету мечом… а сам Тим в это время целился… он посмотрел в глаза Мар Ашоту и нажал на спуск.

И заорал от боли, потому что арбалет задергался в его руке. Кинжал все так же пронзал запястье Тима, он явственно чувствовал, как металл скребется о кости.

— Твою мать! — закричал он, корчась от боли. — Да сдохни же!

Мар Ашота ничего не сказал, Тим с трудом видел его сквозь застилающую глаза красную пелену, но происходило с ним что-то не то. Он мелко дергал головой и издавал странные звуки. Потом Тиму на лицо начала капать теплая жидкость. Он дернулся, моргнул и увидел прямо перед собой лицо врага. Оно потом будет ему иногда сниться. Нечасто, но всю жизнь: открытый в беззвучном крике рот, закаченный левый глаз и — превратившаяся в кровавую кашу правая сторона лица. Тим попытался отпустить спусковой крючок, но, видимо, не смог — от боли он уже вообще не чувствовал, что там происходит с рукой, а болты все так же продолжали с хлюпаньем и брызгами впиваться в голову уже мертвого противника.

— А-а! — заорал Тим, отплевываясь от крови. — Хватит!

И, словно оно ожидало именно этого слова, тело противника обмякло и навалилось на Тима, но уже не осмысленным давлением, а просто мертвой тяжестью. Зашипев, Тим стряхнул тело в сторону и снова закричал от боли: даже после смерти Мар Ашота продолжал удерживать кинжал мертвой хваткой. Откатившееся в сторону его тело выдернуло кинжал из земли, но не из руки Тима.

— Да задрал уже! — Тим, тяжело дыша, приподнялся, обхватил запястье правой руки мертвого врага и, собравшись с силами, дернул. С негромким, но сотрясшим все существо Тима скрежетом кинжал наконец вышел из раны, и подросток, подвывая, упал набок. Полежал пару секунд, потом всхлипнул, поднялся и побрел, шатаясь, в сторону дома, бормоча негромко: — Заживай, ну заживай же, сволочь. Я знаю, что ты можешь. Я знаю, что я могу. Заживай, с-сука.

Но рука не слушалась, и Тим так и ввалился в избушку — хрипло, со стонами, дышащий, теряющий сознание, весь залитый своей и чужой кровью. Посмотрел на странно спокойную Нальму, сказал по-русски:

— Абзац! — и вырубился.

Каким образом этот меч оказался в его дворце, ему выяснить так и не удалось. Обнаружив на полу своей библиотеки оружие непривычных очертаний, он испугался — все линии вероятностей, касающиеся этого меча, становились ему невидимы. Впервые в жизни он не мог видеть последствий своих действий. Стоит взять этот меч в руки, и что будет дальше — неизвестно. Он не взял. Было совершенно очевидно, что меч — подброшен. Он послал доверенных людей отнести непонятное оружие к ученым. Лучшие ученые занимались этим мечом, вынеся удививший их самих вердикт.

Это — не меч. Это вообще не предмет, это — неделимая макрочастица. Возможно, не принадлежащая этой вселенной вообще. Для некоторых методов исследования меч был непроницаем, для некоторых — его не существовало. Один из ученых дал мечу имя на Тенне — Готтерфармерунг — Клинок, который появляется и исчезает. Ничего более полезного ученые дать не смогли, и ему пришлось заняться изучением странного оружия самому. Винтовую рукоять его было бы легко держать гибкой конечностью, например щупальцем. А форма лезвия наводила на мысль, что им лучше всего цеплять, чем колоть или резать. Он вспомнил древние легенды своего народа, те, что рассказывала ему мать, точнее, та, кого он считал матерью.

Проснулся Тим глубокой ночью от дергающей боли в руке. Рядом тихо посапывала Нальма, через маленькие окна с улицы доносились отголоски бурной ночной жизни тропического леса. Тим полежал минут десять с открытыми глазами, потом осторожно, стараясь не потревожить ни Нальму, ни раненую руку, встал и тихо вышел наружу. И инстинктивно шагнул обратно. Смутно различимые тени различных размеров перебежками перемещались по полянке, вспыхивали чьи-то светящиеся глаза, кто-то с кем-то дрался, кто-то рычал, кто-то шипел, кто-то сосредоточенно чавкал. Появление Тима зверье заметило, но особого внимания не удостоило — светящиеся глаза недобро глянули на подростка с разных углов полянки, а потом их обладатели вернулись к своим делам. Тим напрягся, полный недобрых предчувствий, — ему и до этого случалось просыпаться ночью и выходить наружу, но ничего подобного ни разу не видел. Он сделал еще шаг назад и принялся вглядываться в углы дома — искать оружие, при этом старался не выпускать из поля зрения участок перед входом. Должна же была Нальма хотя бы арбалет занести? И какого хрена делает перед домом все это зверье?

Понимание происходящего пришло к нему одновременно с тем, как он заметил поблескивание меча под топчаном. Видимо, Нальма не стала себя утруждать перетаскиванием трупов в какой-нибудь дальний уголок, и на полянке сейчас шел звериный пир. Тим вздохнул и подобрал меч. «Удивительное все-таки дело, — подумал он, легонько поведя клинком из стороны в сторону, — насколько уверенней начинаешь себя чувствовать, когда в руках есть какое-никакое, а оружие». Усмехнулся и решительным шагом вышел наружу. На этот раз его выход произвел куда больший эффект — зверье замолчало и замерло на своих местах. Потом без единого звука расплывчатые тени метнулись в стороны и растворились в темноте леса. «Вот то-то же, — усмехнулся Тим. — Интересно, что их так напугало — меч в моей руке или меч в моей руке?» Что-то шумно вздохнуло рядом, возле самого плеча; вздохнуло и потянулось к Тиму. Что-то очень большое. Тим икнул от неожиданности и ужаса, отшатнулся в сторону, едва не выронив меч. Молнией промелькнула мысль: «Может, это оно напугало зверей?» Тим шагнул в сторону, занося меч для удара, но тут наконец его глаза разглядели в привалившейся к дому темной массе знакомые очертания. Лошадь!

Тим прерывисто вздохнул и опустил меч.

— Ну и напугала ты меня, — сказал он, подходя ближе. — Разве так можно? А если бы я тебя мечом, а? На чем бы мы тогда отсюда поехали?

Лошадь переступила ногами, но ничего не сказала. Тим вздохнул и присел на корточки, прислонившись к стене дома. Лошадь тут же легонько толкнула Тима носом в плечо и принялась его шумно обнюхивать.

— Хорошо, что тебя хищники не слопали, — сказал Тим. — Видимо, близко к дому они подойти не могут. А вот Рекс совсем пропал, похоже. Если бы волины ему просто повелели не двигаться, то, после того как я их всех убил, он должен был освободиться, так? А его все нет. Грустно, если его убили, лучше бы просто себе забрали… Хотя, казалось бы, какая мне разница, раз его тут нет? Даже не собака ведь, так, не пойми что — газовая конфорка летающая, а все равно хочется, чтобы он живой был.

Тим мотнул головой и невесело усмехнулся.

— Нет, ну подумай только. Сколько времени прошло — полгода? Больше? Знаешь, кто я был еще всего год назад? Коренной питерский интеллигент, вот кто. Отчим один раз, когда мы в Комарово ехали, кошку нечаянно задавил, так мне потом неделю не по себе было. На отчима весь день дулся…