— Понятно, — Тим кивнул. Ага, значит, услугу этому кошмарику он оказал задарма. С одной стороны, не очень хорошо — он пока не совсем понимал, каким образом на этот шаретор можно покупать что-нибудь более материальное, чем ответы на вопросы, — но за шестнадцать лет своей жизни он уяснил, что денег много не бывает. С другой стороны, куратор не узнал про разговор, и это неплохо. Тим пока еще не придумал, почему неплохо, но чувствовал это со всей определенностью. Да и просто: выходит, с этим чудищем можно спокойно поболтать, не опасаясь, что незаметно прикончишь свой кошелек. Надо бы как-нибудь выяснить, где оно живет. Спрашивать у куратора, пожалуй, не стоит — Ашеру Камо явно не очень-то хочется о нем разговаривать.

— У тебя нет вопросов по предмету «Внушение»? — безразлично поинтересовался Ашер Камо; Тим внутренне ухмыльнулся и немало возгордился. Но только внутренне — трех проглоченных кусков наждачной бумаги на сегодня ему хватит. Внешне же пожал плечами и ответил еще безразличнее:

— Нет. У меня нет вопросов по предмету «Внушение».

Куратор помялся и сказал:

— Сай Ашан порекомендовал мне обратить на тебя особое внимание. Знай, что, принуждая тебя, он вкладывал больше воли, чем в принуждение всех остальных учеников, но практически безуспешно. Будь он с тобой один на один, он, скорее всего, смог бы навязать тебе свою волю, но такой уровень сопротивления на первом же уроке Сай Ашан встретил впервые. У тебя большой потенциал, и ты делаешь ошибку, не желая его раскрывать.

— Что? — Тим совершенно разомлел от похвал, но последняя фраза диссонансом резанула слух.

Ашер Камо взглядом указал на брусок:

— Если ты не сломаешь его сегодня, завтра ты получишь пять ударов. Если не сломаешь завтра, к этим пяти добавится еще пять, и послезавтра ты получишь десять. И так — за каждый день будет добавляться еще по пять. Надеюсь, это ускорит твой результат.

Ашер Камо встал и вышел из комнаты, оставив обескураженного Тима наедине со своей обидой. Тим убедился, что куратор ушел, и со злостью запульнул уродский кусок девственного железа в угол. Ну что за козлы!

Записи Каравэры

Если бы я начал писать дневник сегодня, я написал бы его слово в слово с тем, что я прочитал на найденном листе. Меня и сегодня зовут Шаар Лам, и я не помню вчерашнего дня. Я был бы уверен, что я не существовал вчера, если бы не этот лист. Он многое объясняет, но также порождает и множество других вопросов.

Возможно ли, что я наиболее эффективен для Хозяина, когда я не помню прошедшего со мной? В таком случае я не должен говорить ему о Дневнике, иначе Хозяин заберет его у меня для восстановления моей эффективности. Но я эффективней сейчас! Теперь, зная, что нужно от меня Хозяину, я смог сделать восемь разделений сфер. Хозяин был доволен, я видел это.

Возможно ли, что Хозяин неправильно оценивает мою эффективность? Возможно ли, что Хозяин может быть не прав?

Танар-ри. Так назвал меня волин, пришедший к Хозяину сегодня. «Прикажи своему ручному танар-ри», — сказал и имел в виду меня. Похоже, этот волин не слабее Хозяина — до этого случая ни один человек не навязывал свою волю Хозяину. Возможно, в библиотеке есть книги, объясняющие, что такое танар-ри. Но я не могу брать книги из библиотеки для себя — это противоречит прямому указанию Хозяина. Но, возможно, зная о себе, я мог бы значительно повысить свою эффективность. Что, если дать себе задание, чтобы взять книгу с целью повышения собственной эффективности? А если я ошибаюсь и книга не увеличит мою эффективность, то я не буду пользоваться полученными знаниями.

(На этом записи заканчиваются.)

— Вчера, — сказал Пар Самай, — я рассказал вам про труд ученых. И привел два примера. Сегодня я хочу спросить, что должно быть сделано, чтобы случаев, подобных первому, было больше, а случаев, подобных второму, не было вообще? Лайл?

Тим удивленно хлопнул глазами — он не понял последнего вопроса. На Тенне — языке имен — слово «лайл» означало «прыжок», и Тим озадачился, не сразу сообразив, что учитель просто назвал имя одного из учеников. Лопоухий парень, сидевший в первом кругу, кашлянул, прочищая горло, и ответил:

— Следует запретить свободную деятельность ученых и разрешать им делать что-либо только после изучения их теорий советом специально отобранных людей.

— Хм-м, — сказал Пар Самай со странной интонацией, — пусть так. А каким образом запретить? Известно ли тебе, что запрет без возможности тотального контроля выполнения сего запрета исключительно вреден для общества?

— А… — Лайл задумался, — можно собрать Великий совет и его волей сделать невозможным деятельность ученых…

— Да, — задумчиво сказал Пар Самай, — можно. Единственный раз Великий совет собирался десять лет назад по поводу наступавшего большого похолодания. Может, уже пришла пора созвать его очередной раз? А потом — созывать всякий раз, когда «совет специально отобранных людей» решит, что какая-то теория достойна воплощения в жизнь. Кстати, кто будет отбирать этот совет и из кого?

Лайл поежился.

— Да… наверное, так не получится. Мне следует еще продумать этот вопрос.

— Следует. Когда ты понял, что твой ответ недостаточно продуман?

— Я… Еще до того, как ответить. Но я же знал, что мой ответ не окажет никакого влияния на настоящее решение. Поэтому я счел целесообразным…

— Неверно! — отрезал Пар Самай. — Подобное притягивает подобное. Ты предложил вариант решения задачи, зная, что он неверен. От этого очень недалеко до лжи!

Учитель обвел взглядом замерший класс.

— Каждый из вас знает, что ему грозит, если он будет уличен во лжи. И каждый знает почему, поэтому не буду распространяться на эту тему. Есть и другая опасность в твоем намеренно неправильном ответе — ты можешь разучиться думать правильно. Ты должен принимать только верные и продуманные решения. По любому поводу — даже если тебе всего лишь захочется почесать руку. Или чихнуть. Ты должен принять правильное решение и выполнить его. И так должно быть каждый день, каждое мгновение твоей жизни. Только так ты можешь научиться думать правильно и быть уверенным, что твое решение будет верным, когда от него будет зависеть многое. Большое складывается из малого.

— Но… Пар Самай, — сказал один из учеников удивленным голосом, — мы же можем иногда ошибаться, что тогда… — и вздрогнул, проглотив восклицание и зажав предплечье с торчащей в нем короткой деревянной стрелкой.

Пар Самай, наклонив голову и поджав губы, понаблюдал за тем, как ученик вытаскивает стрелку из предплечья и останавливает кровь, затем произнес негромко:

— Вас учат всему тому, чему учат, не для того, чтобы вы это просто знали, а чтобы вы этим пользовались. У вас было не одно занятие по «Воле в Бездействии», и что?

Пар Самай помолчал, прошелся по краю круга, образованного сидящими учениками, и продолжил:

— Ожидать ошибок нельзя. Даже если цена ошибки очень высока. Даже если вам кажется, что вероятность ошибки велика. Нельзя готовиться к ошибке и представлять себе варианты развития событий в случае ее наступления. Все это приближает вас к неправильному решению. У вас нет правильных и неправильных вариантов, верное и самое эффективное решение в любой ситуации — вот единственный путь волина. Волину не просто нельзя принимать неправильные решения — у него нет варианта принять неправильное решение.

Учитель остановился и оглядел класс, как показалось Тиму, с некоторой ехидцей. Дескать — нате, съешьте. Сам Тим, во всяком случае, решительно не понимал: как это — нельзя готовиться к ошибке? Есть же там всякие вероятности, как с ними быть? Тим даже моментально придумал подходящую ситуацию: например, такая игра, что каждый игрок бросает монету и, если выпадает решка, получает десять рублей, а если орел — то за секунду говорит город на букву «О» или его убивают. Ну дурацкая игра, конечно, но что же, по-ихнему выходит, что нельзя даже заранее придумать этот город на букву «О»? И что от этого орлы выпадать перестанут? Бред какой-то. Тим даже рот открыл, чтобы спросить, что делать в такой ситуации, но вовремя одумался — на фиг ему нужна стрелка в руке? Лучше у куратора спросить. Класс, очевидно, пришел к такому же решению — пару недоумевающих взглядов, которыми обменялись ученики, Тим заметил, но задать вопрос учителю не рискнул никто. Пар Самай хмыкнул и сказал: