— Хозяин, — сказал Годзилла, — мне следовать за тобой, охраняя?

Тим вздохнул и повернулся к чудищу.

— У тебя где-то есть листки с записями, прочитай их, — сказал он.

Тим ожидал, что чудище сейчас достанет листки и примется их перелистывать, но Годзилла не стал этого делать. Он постоял в раздумьях секунд десять, потом издал какой-то странный урчащий звук, слегка присел, снова встал и замер минут на пять.

— Э! — встревожился Тим. — Что случилось?

— Я прочитал, — ответил Годзилла секунд через пятнадцать странно изменившимся голосом. — Дозволяешь ли ты мне действовать в соответствии с собственными желаниями?

Тим озадачился. Вчера Годзилла ничего такого не спрашивал. А вот в соответствии с чем он вчера действовал — это вопрос. Интересно, что будет, если сказать «да»? В смысле — не будет ли чего плохого? Может, сказать «нет» и просто приказать ему идти к этому Сейесу? А если он как-нибудь сам освободится? Вряд ли Руша Хем разрешал ему делать что захочется.

— Дозволяю, — сказал Тим и напрягся.

— Я удовлетворен твоим дозволением, — сообщил Годзилла и повернулся. — Ты можешь продолжать сопровождать меня в Сейес?

— Могу, — сказал Тим. — Правда, перекусить бы не мешало. Я с позавчерашнего вечера ничего не ел.

— Можешь съесть любого из них, — великодушно предложил Годзилла, подразумевая, видимо, гору трупов. — Я уже сыт, и мне они больше не нужны.

— Нет, — сказал Тим, — я, пожалуй, еще поголодаю. Пошли к Сейесу. Далеко до него?

— Двадцать девять ланов.

«Ага, — прикинул Тим — одиннадцать ланов мы, стало быть, отшагали. Нормально, почти треть. Может, к вечеру доберемся». А вслух сказал:

— Подними меня, и пошли. «Тарелку» только не забудь.

Годзилла молча и стремительно посадил его себе на спину. Тим поморщился — слегка обожженную за вчерашний вечер кожу седалища тут же начало пощипывать. Он поерзал, устраиваясь поудобнее, а Годзилла уже шагнул внутрь круга трупов, подхватил с земли «тарелку» и поднял ее наверх. Тим, отмахиваясь от туч насекомых, быстро схватил протянутый предмет и с нетерпением сказал:

— Пошли быстрее.

Годзилла пожелание Тима воспринял буквально и рванул так, что у Тима ветер в ушах засвистел, он едва успел пригнуться и спрятаться за загривком чудища от летящих навстречу веток. «Клево, — подумал Тим. — Я и не знал, что он так быстро умеет. Теперь мы точно до этого Сейеса сегодня доберемся — с такой-то скоростью».

Но радовался Тим рано — лес скоро стал зеленее и гуще, так что даже Годзилле пришлось поумерить прыть. А если бы Тим шел тут один, он бы, наверное, и километра за день не проходил — такая вокруг раскинулась непролазная чаща. Умершие деревья здесь не падали, а засыхали над землей, удерживаемые ветвями других деревьев и разросшихся кустов. Годзилла выставил вперед две свои «руки» и работал ими, как топорами — только щепки летели. Получалось у него неплохо, но двигались они теперь медленно, тем более что рельеф местности значительно ухудшился — им постоянно попадались овраги с текущими по дну ручейками, просто овраги, обрывы и косогоры. Так что когда к полудню Тим поинтересовался, сколько еще осталось до Сейеса, то получил ответ, который его ничуть не порадовал:

— Двадцать один лан.

Тим сначала расстроился, но, подумав, расстраиваться перестал — подумаешь, на день больше, на день меньше. Воды тут хватает, вон — на каждом шагу ручьи. Тим уже напился из одного, и вода ему понравилась — холодная, чистая и вкусная. Так что от жажды он не умрет, есть, правда, хочется, ну так это ничего страшного: Тим слышал, что человек может месяц без еды прожить, а уж дней пять-шесть — так это даже полезно. А столько они уж всяко не будут по лесам шляться, да и вообще — вовсе не обязательно месяц голодать, когда совсем припрет, можно будет и тушку какого-нибудь животного сжевать. Ну и что, что костер развести нечем, жить захочешь — как-нибудь и сырое мясо проглотишь. Но пока сырого мяса не хотелось, более того, как ни странно, кушать вообще хотелось намного меньше, чем вчера.

Еще неделю назад, первый раз обдумывая бегство, Тим рассчитывал, что в лесу можно будет легко прокормиться подножным кормом. Несколько видов местных фруктов он знал — по десертам в столовой — и полагал, что они просто обязаны расти и в лесу. Взять тот же Крым — персики не персики, но абрикосы запросто можно было найти и на диких деревьях. Но тут его поджидало разочарование — сколько он ни всматривался в кроны деревьев и в кусты за все дни пребывания в лесу — что с Годзиллой, что без, — но ни разу не заметил не только знакомых фруктов, но и вообще никаких. Ягоды всевозможных форм и расцветок попадались под ногами довольно часто, но Тим их трогать опасался, справедливо полагая, что уж лучше съесть кусок сырого мяса, чем потенциально ядовитую неизвестную ягоду. Ладно еще, Годзилла в состоянии сам себя прокормить, не отвлекаясь от дороги.

Ближе к вечеру лес стал чуточку более проходимым, и скорость передвижения Годзиллы снова увеличилась. Но было уже совершенно очевидно, что достичь города до заката солнца они не успеют, и Тим забеспокоился:

— Как скоро ты снова потеряешь способность логически мыслить? — спросил он у мерно шагающего Годзиллы.

— Об этом нет записей в моем дневнике, — прозвучал безразличный ответ, но Тиму в нем послышался легкий сарказм. «В самом деле, — подумал Тим со стыдом, — как бы он мог записать, во сколько это с ним происходит? Хотя…»

— Это понятно, — сказал Тим. — Может, по ним можно как-нибудь догадаться? Например, если в твоих записях упомянут закат, это означает, что как минимум до заката ты остаешься разумным.

— Это означало бы, что один раз я оставался разумным до заката, но не то, что так бывает каждый день, — возразило чудище, немало удивив Тима — он-то уже привык считать Годзиллу простоватым и не слишком умным. — Но и это рассуждение лишено смысла, — добавил Годзилла. — В моих записях нет упоминаний заката или других явлений, по которым можно было бы определить время.

— Понятно, — сказал Тим с сожалением и задумался. «Пожалуй, зря я его тупым считаю, — решил он после некоторых раздумий. — Ему же фактически день от роду, он ни фига не помнит и не знает. Мне сотри всю память, я бы, наверное, с месяц полным идиотом выглядел. А этот — ничего. Раз-раз, прочел свои записки, все заново сообразил и дальше топает. Молодец». Потом мысли Тима приняли другое направление. «А интересно, как он их читает? У него глаза внутри, что ли? Будто это не листки с надписями, а компакт-диск какой-то… Точно!» Тим улыбнулся неожиданно удачному сравнению. «Я, стало быть, ему компашку с вирусом подсунул. Эти, Руша Хем со своими волинами, каждый день Годзилле вирус чистили, а компакт-диск вынуть забывали. Нормальное дело, с кем не бывает. Вот и допрыгались…» Но тут Годзилла вдруг неожиданно встал неподвижно, и Тим напрягся. «Уже? — подумал он. — Вчера полночи прошагал, а сейчас еще и не стемнело…» Осторожно положил руки на «тарелку» и тихонько спросил:

— Почему стоишь?

Против ожидания, Годзилла ответил, и ответил сразу же:

— Река. Обрыв. Я могу перепрыгнуть, но не уверен, сможешь ли ты удержаться.

«Обрыв?» — Тим посмотрел вниз и с удивлением заметил, что ровная поверхность заканчивается буквально в метре от ног Годзиллы. Растущие по краю обрыва кусты и нависающие над ним деревья маскировали обрыв своей листвой, но теперь Тим видел, что за листьями расстилается чистое пространство. Он вгляделся, прищурив глаза, и с трудом рассмотрел сквозь листву деревья и камни на другом берегу. Было до него, по прикидкам Тима, метров тридцать — сорок. «Перепрыгнуть? Ничего себе». Река глухо рокотала где-то далеко внизу, видно ее не было, да и слышно тоже не очень. Тиму совершенно не улыбалось измерить глубину обрыва самим собой, поэтому идея с «перепрыгнуть» ему не понравилась. Очень не понравилась.

— Нет, — сказал Тим, — я против. Если я упаду, то погибну, и ты не сможешь дойти до Сейеса, потому что некому будет использовать эту «тарелку».