Ввиду того, что был он послом главным, она положила его спать невдалеке от себя. Ее покой был здесь поблизости, и дама, дав людям успокоиться, в четверть первую первого часа ночи отправилась к нему. Кавалер с своей стороны не спал, а лежал только, смотря по направлению ее покоев. И видит он при облачной луне тень человеческую: пред ним предстала она, в предшествии младого отрока. Кавалер в сильной радости ввел ее в свою спальню, и оставалась она у него с первой четверти первого часа до третьей четвертого, когда — не успев еще ни о чем с ним переговорить — она вернулась к себе. Кавалер в сильной печали не спал. Рано утром, хоть и был он в тоске, но посылать к ней от себя было неудобно, отчего в волнении он ждал вестей оттуда.[90] Вскоре после рассвета пришла весть от нее — без слов, одно стихотворение:
«Ты ль пришел? Была ль я у тебя? Не знаю, не ведаю я… Был ли то сон, иль явь то была. Спала ль я, иль была бодра?» Кавалер, весь в слезах, сложил такое стихотворение: «Я сам блуждаю во мраке сердца, обуянного тьмой! И сон то был, иль явь — узнаем ввечеру…» Сложив так, он послал ей; сам же отправился на охоту. Хоть и бродил он по полям, сердце ж его было не здесь: он думал, что этой ночью, уложив всех спать, он поскорее с нею встретится. Однако правитель провинции той, бывший также и хранителем храмов Ицука, прослышав, что здесь есть охотничий посол, всю ночь с ним пропировал, так что тот совершенно не был в состоянии с ней встретиться. Когда же рассвело, ему предстояло перейти в провинцию Овари, отчего и кавалер, и дама проливали втайне от всех горькие слезы, но свидеться все ж не могли. Когда мало-помалу ночь рассвела, — на чарке, присланной от дамы, было написано стихотворение; взял он, взглянул — там было написано: «Вот это — так река! Что пеший путник перешел и не замок…» Конца ж не было. На другой стороне той же чарки углем от факела он приписал конец стихотворению: «Но будет он опять заставу на „склоне встреч“ — переходить». 69 В давние времена кавалер на пути обратном из посольства к местам охот остановился у Оёдо и здесь, к отроку принцессы-жрицы обратившись, проговорил: «Где топь та, где рыбак „морские сосны“ жнет? Двигая веслом, ты научи меня, 70 В давние времена кавалер был у принцессы-жрицы в Исэ в качестве посланца от двора, и там ему дама,[92] говорившая всегда принцессе той лишь о делах любовных, от себя сказала:[93] «Потрясающе-стремительных богов запретную ограду готова я перешагнуть! Так видеть хочется его — А кавалер в ответ: «В любви томишься? — Что же… Попробуй — и приди! Не путь то, на котором потрясающе-стремительных богов запрет лежит…» 71 В давние времена кавалеру с дамой, жившей в провинции Исэ, свидеться вторично не удалось, и он собрался уезжать в соседнюю провинцию и при этом страшно на нее роптал; тогда дама: «На побережье Оёдо сосна жестока разве? — Нет! Упреки шлют ей только… и волны те, что сами бегут от ней…» 72 В давние времена кавалер, зная, что там она, но даже весть послать ей от себя возможность не имея, бродил вокруг ее жилища и размышлял: «Глазами — вижу, руками же достать тебя я не могу… Ты словно лавр, что на луне растет!» 73 В давние времена кавалер, ропща сильно на даму, ей — «Скалистых нет меж нами гор нагроможденных… А дней без встречи сколько прошло в любви!» 74 В давние времена кавалер даме, жившей в провинции Исэ, сказал: «Возьму тебя в столицу я и там встречаться будем!» — на что дама: «У той сосны морской, что в Оёдо на побережье растет, — сердце в покой приходит, хоть и не говорит она…» Сказала… и стала еще более жестокой. Тогда кавалер: «И как сосна морская, с промокшим платьем рыбаки — которую жнут, сушат,— за то свидание приняв, на том остановиться хочешь?» А дама: «Морские сосны, что растут между скалами,— всегда они бы были! Прилив же, иль отлив, а раковинки будут…» Кавалер опять: «От слез насквозь промок,— хоть выжимай,— рукав мой! Что это? Капли то — сердц'а жестокие людей на свете?» Действительно, то была дама, с которой сблизиться так трудно было.[95] XII 75 В давние времена, когда императрица Нидзё еще именовалась фрейлиной-матерью наследного принца, она отправилась однажды на поклонение своим родным богам, и тут кавалер, начальником конвоя служивший, при раздаче наград всем бывшим, пожалован был из рук ее самой, — и он, стихи сложив, почтительнейше их ей приподнес:
«Сосна в Оси'о, что в Охара, — у ней в сегодняшний день встают, верно, картины вернуться Любовный кодекс Хэйана требовал обязательно обмена стихотворениями после ночного свидания. Ему первому это было сделать неудобно, так как положение ее особенной огласки не допускало. вернуться Эпизод, находящийся в ближайшей связи с предыдущим. Посол уже на обратном пути из Овари в столицу вновь проезжает через провинцию Исэ и останавливается здесь на ночлег в местности Оёдо. Тут его встречают и за ним ухаживают посланцы от принцессы-жрицы, той самой, с которой у него была недавно, оказавшаяся столь мимолетной, встреча. Среди них был и тот отрок, с которым приходила она к нему в ту достопамятную ночь. При виде его у кавалера поднялись воспоминания о бывшем и вновь загорелось желание увидеть ее. Отсюда приведенное стихотворение, обращенное к отроку. Смысл стихотворения иносказателен целиком и весь уясняется из опять-таки непереводимой игры слов: мирумэ — «морская сосна», род съедобных водорослей, собираемых (жать) рыбаками, и в то же время — «свидание»; слово кару — «жать» и в то же время — «быть разлученным». Скрытый смысл стихов заключается в следующем: рыбак знает хорошо, где растут водоросли «морская сосна»; на своей лодке, сдвигая ее веслом, он всегда может добраться до них; отрок живет в доме принцессы, и он всегда может ее увидеть. Не может ли он как-нибудь научить и его добраться до того места, с которым он теперь разлучен? вернуться По-видимому, одна из свиты принцессы. вернуться т. е. не в качестве посланной от госпожи своей, но хлопотавшая уже за себя лично вернуться Стихотворение, имеющее и буквальный смысл, так как она тоже нечто вроде жрицы, и иносказательный, а именно: «запретная ограда богов» — это связь посланца с самой ее госпожой; она рискует этим своим выступлением навлечь на себя ее гнев, но удержаться не может. «Потрясающе-стремительных» — перевод многосмысленного японского слова тихаяфуру, служащего постоянным поэтическим эпитетом к слову «божество». вернуться Все стихотворения этого эпизода почти не переводимы во всей полноте своего смысла на какой-либо другой язык: настолько все здесь построено на игре слов и так много слов и целых выражений находится в зависимости от этой игры. Здесь дан перевод внешнего, прямого смысла стихов, — иной же, скрытый за словами или находящийся в тех же словах, остается только объяснить. Пусть читатель прежде всего вспомнит то, что слово «морская сосна» — род съедобной водоросли, по-японски миру или мирумэ (см. прим. к эпизоду 69) — означает в то же время «свидание» и что поэтому всюду, где в стихах стоит слово «морская сосна», следует понимать именно «свидание». Подставив это и приняв во внимание, что все упоминания о побережье, о рыбаке и т. п. находятся в стихах лишь по связи с образом «морской сосны» и самостоятельного значения не имеют, можно уяснить без особых трудностей основной для этих взаимных переговоров в стихах смысл. Необходимо только добавить, что слово «раковина» в третьем стихотворении — японское каи — означает также «польза, пригодность, удовлетворительность». Кроме всего этого образ «сосны морской» зависит от того, что дама эта живет в местности Оедо, т. е. у самого моря, где растет много таких водорослей. вернуться Внешний смысл стихотворения, конечно, очень понятен: здесь растущая у древнего святилища сосна, — наверно, очень старая — могла естественно навеять мысль, что она должна помнить еще то время, когда боги жили на земле, — эпоху золотого века. Но не в этом смысле дело: кавалер хочет сказать, что сегодня, получив от нее знак особого внимания, он вспоминает то золотое время, когда они были счастливы, когда ничто, в том числе ее новое высокое положение, тогда отсутствовавшее, не мешало их любви. Дама этого эпизода, вероятно, героиня первых повествований — Эпизодов 4, 6 и 7. |
