Он был уже почти в метре от него, когда раздался выстрел. Пуля угодила ему прямо в грудь. Озадаченный ПМ увидел, как брат, будто в замедленной съемке, валится в пыль.

Он посмотрел на человека, лежащего на земле, потом на дуло пистолета, из которого еще поднимался дымок, затем на кровь, брызнувшую из раны на груди, и вдруг отбросил от себя оружие, как будто стрелял не он, а оно выстрелило само.

Губы Райана шевельнулись. Он, видимо, хотел что-то сказать, но слова застряли в забулькавшем горле. Струйка крови потекла из уголка губ, голубые глаза стекленели. Окончательно.

Потеряв самообладание, ПМ бросился к Райану и попытался уловить дыхание, нащупать пульс. Все напрасно.

Вопреки ожиданиям глаза его наполнились слезами, страх, жалость и гнев смешались в одно, и он принялся яростно упрекать своего брата в том, что тот вынудил его так поступить.

Сестра-привратница только что прикрыла тяжелую калитку и испуганно вскрикнула, увидев, как та распахнулась от толчка Лукаса Ферсена.

— Сейчас время молитвы, — поспешно прошептала она.

— О нет, сестра, сейчас время исповеди. Через две минуты все должны собраться в часовне, не мешкая.

Она выкатила глаза:

— Все?

— Все, — повторил Лукас. — Даже затворницы!

У специалиста по расследованию ритуальных убийств никогда не было более внимательной и более дисциплинированной аудитории.

Все тридцать монахинь гуськом вошли в часовню и привычно расселись по двум рядам скамеек.

Несмотря на призывы к молчанию, когда он сказал о похищении трупа из морга, прокатился испуганный шепот. Многие стали осенять себя крестом, когда Ангус передал им фотографию близнеца. Лукас покончил с недоверчивыми взглядами и перешептываниями:

— Речь, разумеется, не обо мне, а о мужчине, похожем на меня как две капли воды.

Перешептывания возобновились, когда Мари упомянула о фургоне, за рулем которого была монахиня. В этот раз призвала свою паству к тишине мать Клеманс, несколько раз сухо хлопнув в ладоши.

— Вы, должно быть, ошибаетесь. Все сестры служили именно здесь вечерню, а потом монастырь закрыли на ночь.

— А вечерня — это приблизительно в какое время?

Сестра-привратница окинула неверующих шокированным взглядом.

— В шесть вечера, конечно.

— Может такое быть, что кто-то из сестер в это время тайно покинул обитель?

Гипотеза показалась довольно нелепой и вызвала у некоторых возмущенное квохтанье без единого ответа.

— Хорошо. Мы будем всех опрашивать по одной, как на исповеди. Хочу напомнить, что ложь не только грех — она преследуется законом, потому что считается пособничеством преступлению. За нее полагается от двух месяцев до двух лет заключения. Можете поверить: по сравнению с тюрьмой здесь просто рай!

Пока Ангус с помощниками организовывал опрос, Лукас с женой присоединились к настоятельнице. Мари, проникнувшись волнением сестер, выждала некоторое время.

— Возможно, было похищено одно из монашеских одеяний. Вы нам очень поможете, если проверите наличие тех, что хранятся в монастыре. Не считая тех, что на вас.

— Почему подозрение падает на нас? — оскорбленно спросила мать Клеманс.

— Мир зол, — насмешливо ответил Лукас. — У вас есть фургон?

Монастырь располагал тремя транспортными средствами, стоящими в гараже за огородами: трактором и двумя фургончиками. Ни одно из них не соответствовало тому, что попало в поле зрения камеры на перекрестке.

Затем проверили одеяния. У каждой сестры имелось два комплекта. Пересчет был быстрым, но бесполезным: все комплекты оказались на месте.

Они покидали монастырь, когда Ангусу позвонили. Звонок его сильно взволновал, несмотря на всегдашнюю флегматичность. Он догнал Мари и Лукаса у машин, лицо его словно вытянулось.

— Это судмедэксперт.

— Тело вернулось?

Ангусу было не до смеха.

— Только что получен анализ ДНК…

— Каков результат? — оборвал его сразу насторожившийся Лукас.

— Это касается пряди волос, найденной при умершем.

— Я и позабыл о ней. Ну и как?

— ДНК похожа на вашу, Мари.

— Как так похожа? — взорвался Лукас. — Она ее или не ее?

Смущенный Ангус объяснил, что там содержались идентичные признаки.

— Это волосы Мэри Салливан.

Специалист по расследованию ритуальных убийств хохотнул:

— Ну вот, продолжается! Близнец знал мать моей жены! Вскоре выяснится, что я приехал на Лендсен вести расследование не по воле случая, а по иронии судьбы, написанной наперед!

Ангус подождал, пока он успокоится, и выдвинул предположение, заранее извинившись за то, что оно, возможно, абсурдно.

Лукас с саркастической ухмылкой его приободрил:

— Мы уже всякого наслышались. Говорите, Ангус.

Ирландец помедлил, словно набираясь духу.

— А если Пьер-Мари был прав? Если Райан жив, и именно он украл конверт, который вам передала Мэри? Если в нем содержалась тайна Салливанов и если именно он убийца? Может оказаться, что он хранил прядь волос своей возлюбленной и… — Он остановился, увидев, как мертвенно побледнела Мари, и проговорил: — Я чувствовал, что мне бы лучше промолчать.

Неверно истолковав причину бледности жены, Лукас отнес это на счет ее естественной склонности верить в иррациональное.

— Неужели ты поверишь? Эта прядь — всего лишь инсценировка. Луиза наверняка хранила волосы дочери, а кто-то украл их и нарочно повесил на тело, чтобы запутать следы.

— С последним пунктом я согласен, — поддержал его Ангус. — Чтобы запутать…

Но Лукас уже сел в машину и закрыл дверцу.

— Сожалею. Не думал я, что он так воспримет…

— Вы здесь ни при чем, у него нервишки пошаливают.

Еще не придя в себя от слов жандарма, Мари коротко поведала, что они узнали о прошлом Элен. Ангус посочувствовал Лукасу. Менее чем за сутки узнать, что у тебя есть близнец, что отец — вовсе не отец, а мать как бы не существует — от этого и свихнуться можно…

По возвращении в жандармерию Мари нашла на бюро список детей, объявленных убитыми или пропавшими между 1961-м и 1968 годами, и вопросительно взглянула на сидевшего напротив Лукаса.

— Я не думала, что ты занялся расследованием.

— Ведь ты хотела этого, нет?

— Да, но…

Он метнул в нее двусмысленный взгляд.

— Просто необходимо время от времени удивлять тебя, иначе мы погрязнем в рутине. — И он погрузился в изучение списка, давая понять, что тема эта на сегодня закрыта.

Прошел час. На листах, над которыми работала Мари, появились обведенные фломастером фамилии. Среди прочих — фамилия супругов Рейно, ребенок которых — шестилетний мальчик — погиб вместе с родителями в авиакатастрофе накануне 1967 года. «Изучить», — пометила она на полях и два раза подчеркнула.

Она сидела на телефоне, справляясь о новорожденном, исчезнувшем из парижской клиники осенью 1961 года, когда к ней подошел Лукас с чашкой кофе в руке.

— Во что ты играешь? — спросил, когда она положила трубку. — Не думаешь ли ты, что моя мать выкрала меня младенцем?

— Нет. Но такое случается… К тому же это хороший повод для смены фамилии…

Дернув губами, он вроде бы согласился с ней, хотя и представить себе не мог, что это могло касаться Элен. Тут же он напомнил, что у него ее глаза, словно это сходство могло оградить его от всего.

Она чуть было не сказала, что нос у него как у отца, но решила не спешить.

— Тест на ДНК не помешал бы.

— Тебе не кажется, что мы и так потеряли много времени из-за этого? Нам что, делать больше нечего?

Несколько капелек кофе попало на список, когда он ставил чашку на бюро. Мари хотела возразить, что поиски Келли дошли до мертвой точки и что дело об исчезновении близнеца внезапно приняло новый оборот, но тут заиграл ее мобильник.

Она нажала кнопку и напряглась, услышав голос Кристиана.

— Не отключайся, это очень важно, — быстро проговорил он. — Мне нужно видеть тебя. Одну.