— Стая чудачек… намаешься с ними, пока допросишь, — буркнул Лукас.

Его сарказм, словно хлыстом, пресек взгляд черных глаз привратницы. Сестра Анжела вернулась сказать им, что настоятельница готова их принять.

Мать Клеманс накануне не видела и не слышала ничего особенного.

Монастырь закрывался, как и всегда, вечером перед мессой, на которой присутствовали все сестры, за исключением затворниц. Но и те получали благословение в своих кельях незадолго до мессы.

Она с сожалением добавила, что уставом не разрешено допрашивать монахинь, если только не возникают какие-либо форс-мажорные обстоятельства, и что она лично несет за них ответственность и служит гарантом.

Трудно было определить возраст настоятельницы по ее лицу, испещренному тонкими морщинками. На нем лежал отпечаток доброты, кротости, сочувствия, усиливавшие впечатление спокойствия, исходящего от ее высокой фигуры в белом монашеском облачении. И кабинет ее был под стать ее облику — светлый и тихий. Одну стену закрывал широкий, высокий шкаф с книгами, а религиозные символы были представлены только одним начищенным распятием и красивой раскрашенной статуэткой, изображающей Святую Деву с младенцем.

Слушая вопросы и ответы, Мари одновременно пыталась разобрать заглавия на корешках книг, большей частью богословских. Внимание ее привлекла черно-белая фотография за застекленной дверцей.

Ей показалось, что она уже видела то, что было на ней изображено: утес, у его подножия — старая деревня с домиками и церквушкой, вход в глубокие шахты.

Внизу справа тонким пером была сделана надпись: «Киллмор, 1946».

Почти веселая улыбка тронула губы настоятельницы при упоминании о горящем озере. Ей, разумеется, была известна легенда об Алой Королеве, но она хорошо знала и о пристрастии садовника к алкоголю. Одним словом, она нисколько не поверила в эту историю, порожденную винными парами, считая ее обычным мракобесием языческих времен.

— Стало быть, озеро над деревней образовалось не так давно? — спросила Мари, показывая на фотографию.

Ангус подтвердил, что оно существует с 1968 года.

— Хотя и запрещалось входить на полуостров, все же почти каждый год там происходили несчастные случаи, — дополнила мать Клеманс. — Дети приходили играть в заброшенных галереях. Двое чудом избежали смерти. И слава Богу, наконец-то приняли решение дать родниковым водам затопить всю эту зону.

— Однако же пропал здесь Франсуа Марешаль в прошлом году, а теперь вот и его невеста Клер Варнье.

На безмятежном лице настоятельницы появилось неприкрытое удивление. Конечно же, она слышала о том журналисте, но не знала, что его невеста тоже пропала…

Она перекрестилась и, казалось, отвлеклась молитвой.

Лукас всматривался в морщинки, ловя малейшее выражение на лице кроткой старой дамы, но видел лишь сочувствие.

Он был бы немало поражен, если бы увидел, как после их ухода оно сменилось страхом, а кротость — серьезностью и как непринужденно беседовала она с сестрой Анжелой.

— Это ужасно, я знаю, — согласно сказала мать Клеманс возбужденной сестре-привратнице. — Тем более следует удвоить осторожность: ничто не должно быть раскрыто.

Тело тщательно было разложено на столе. Обнаженное.

Мужчина с защитной маской на лице педантичными движениями настраивал маленькую электрическую пилу. Услышав ровное гудение моторчика, он удовлетворенно хмыкнул. Резать он начал под подбородком, медленно и расчетливо опуская инструмент вдоль трахеи.

Неожиданно из-под лезвия пилы послышалось пронзительное ненормальное звучание. Мужчина выключил пилу, озабоченно наклонился над трупом и заметил нечто, привлекшее его любопытство. Пинцетом он извлек какой-то предмет и осторожно положил его в металлическую кюветку. Сняв защитную маску, он склонился над ней, чтобы рассмотреть находку.

Это оказался плоский камешек, диаметром около трех сантиметров; на нем был выгравирован непонятный геометрический знак.

Немного спустя Мари, Ангус и Лукас вошли в морг, где их ждал судебно-медицинский эксперт, который должен был производить вскрытие тела Алисы.

Все трое внимательно рассмотрели огам, положенный в пластиковый мешочек. Священные письмена кельтов…

— Я еще не приступил к поиску возможных отпечатков, но, судя по всему, этот камень засунули в глотку после смерти, — сообщил медик. — У Алисы Салливан сломаны шейные позвонки — вероятнее всего, от сильного удара в затылок.

Ангус взглянул на Лукаса и отметил озабоченность на его лице.

— Проделки сумасшедшего, нет?

— Или убийство, замаскированное под проделку сумасшедшего.

Мари направилась к еще влажному красному платью, висевшему на плечиках. Она прогнала от себя мысль, что все пошло наперекосяк из-за ее ошибки, когда она решила приехать на бракосочетание в Киллмор.

Приемный отец предупреждал ее. По-своему.

Затем она осмотрела обувь Алисы — элегантные туфельки, расшитые блестками.

— Никаких следов красной глины… Ни на обуви, ни на платье, ни на теле, ни под ногтями, — дал предварительное заключение эксперт.

Зато он нашел в волосах мельчайшие частицы соломы. Что до шрама, то он походил на ожог от раскаленного железа, примерно такие остаются после клеймения животных.

Лукаса обеспокоил способ действия, напоминавший легенду об Алой Королеве. Он еще надеялся, что это всего лишь имитация для сокрытия единичного преступления, но оставалось опасение: речь идет о серийных убийствах.

— А огам — это первая подпись? — спросил Ангус.

— Серийные убийцы часто получают удовольствие от своих черных игр и гордятся ими, демонстративно подписываясь под своими убийствами, — согласился полицейский.

Он объяснил, что, по кельтскому преданию, друиды использовали огамы, чтобы угадать имя убийцы. Возможно, Алиса повинна в каком-то убийстве, а огам разоблачил ее и отомстил?

— Ты думаешь о пресловутых тайнах Салливанов? — вмешалась Мари. — Если бы речь шла об убийстве, совершенном Алисой, то можно его связать с исчезновением журналиста?

Ангус вывел ее из заблуждения. Следствием по делу Франсуа Марешаля установлено, что преступления не было, а произошел несчастный случай во время погружения с аквалангом. Салливаны в этой истории были ответственны лишь за то, что предоставили в распоряжение журналиста дом на озере, не подозревая, что тот воспользуется старым аквалангом Фрэнка.

По мнению жандарма, тайну Салливанов, если она и была, следовало искать в другом месте.

— Хотелось бы, чтобы вы оказались правы, — вздохнул Лукас. — Но я продолжаю думать, что целью являлась Мари.

— Жауан! — вдруг ликующе воскликнула Мари.

Ангус поперхнулся и раздавил свою сигарету в переполненной пепельнице, которая больше подходила не кабинету начальника жандармов, а квартире старого холостяка.

— Что?

— Одного из пасынков Даны звали Жауан!

— Ну и что? — бросил Лукас, поднимая голову от бумаг, лежавших перед ним.

Для Мари все стало на свои места.

Часами они изучали все огамы, составляющие кельтский алфавит. Было их двадцать четыре, разделенных на три группы, каждая из которых связывалась с определенным божеством. Первая — с богом плодородия, мира и материального благополучия; она символизировала связь человека с нравственными правилами, определяющими земную жизнь. Вторая относилась к богу света, огня, к неконтролируемым событиям и символизировала судьбу и душу. Третья посвящалась богу войны и победы, взаимоотношению полов и олицетворяла разум и озарение.

Они всячески ломали голову, силясь понять, в какую порочную игру вовлекал их убийца. А пока они были уверены в одном: огам на камне, найденном в теле Алисы, соответствовал букве «J» латинского алфавита.

— «J», как Жауан, — настаивала Мари. — Имя одного из пасынков Даны! И знаешь, как она от него избавилась? Его нашли умирающим на спине черной лошади!