Старший китчен-менеджер, пузатый студент педвуза Василий, с некоторой надменностью, но вместе с тем просто, по-демократически общавшийся с низшими чинами, ввел меня в курс моих новых обязанностей. Нет, лучше пусть будет: осветил передо мной панораму грядущих работ.

Громадная, сверкающая краской и никелем печка высилась до самого потолка.

— Здесь жарятся котлеты для гамбургеров,— явно довольный впечатлением пояснил Василий,— у нас повсюду полная автоматизация. Видишь, конвейер для кетчупа и горчицы? А там мы заправляем салаты.— Он указал на автомат, разбросавший во все стороны многосуставные паучьи лапы. Автомат этот вполне сошел бы за порождение ночного кошмара.

Пузатый Василий потянул какой-то рычаг, и громадная печь со скрежетом распахнула свое отдающее нездоровым пережаренным маслом чрево.

Я заглянул внутрь и увидел целые наслоения застывшего жира. На потухших электрических спиралях блестели капли. Закопченные плафоны из толстого стекла, обрамленные массивными алюминиевыми кольцами, смотрели насмешливо и хитро.

Я живо представил, как в этом аду, корчась, шипят пузырящиеся котлеты, горячий жир которых так и хочется залить, кажется, шампанским. Или нет? Кто «Онегина» помнит?

Мое шустрое воображение, скооперировавшись с заключенными в каждом из нас потаенными страхами, быстро состряпало такую картину: дверца духовки закрывается, сам собой щелкает переключатель, и отчищающий изнутри холодные противни несчастный ощущает первые волны жара, исходящие от быстро краснеющих спиралей.

— Я туда не полезу,— предупредил я,— я тесноты боюсь. У меня даже справка имеется!..

Я монотонно скреб пластмассовой лопаткой, кривясь от ядовито-яблочного запаха моющего средства. Сверху капало. Между колен моих стоял тазик с грязной водой, в котором плавали поролоновые губки и растертые щеточки, щетинки у которых торчали во все стороны.

Размеры печи и степень ее загрязнения позволяли предположить, что возиться мне предстоит до самого рассвета. Хорошо повышение.

А тут еще гипношки, совсем здесь обнаглевшие, атакуют нещадно, только успевай отмахиваться.

Наконец я не выдержал, выбрался из печи на волю и принялся колдовать.

Эне-Бене-Раба, Квинтер-Финтер-Жаба.

Это такое особенное заклинание для выявления человеческой глупости. Хотите научу?

В лунную ночь езжайте за город, в лесополосу, найдите гнилой пень, трижды в него плюньте, облейте бензином и подожгите.

Убегая от лесника, не забудьте повторять: ой, не буду больше слушать первого попавшегося раздолбая, пускай даже и приятной, располагающей к себе наружности.

В селениях Вилларибба и Виллабаджо снова праздник… Я примерился и шарахнул в духовку зарядом молекулярного вакуума.

Тесная связь, не позволявшая молекулам жира и стали расстаться, оборвалась, и спустя секунду стенки духовки засияли первозданной чистотой.

Зато дно, только что мною опрометчиво отмытое, оказалось покрыто толстым, в несколько сантиметров, слоем.

Я почесал надбровье тыльной стороной запястья и принялся экспериментировать.

Лучше бы мне было попробовать свои силы в чем-то другом.

Скоро помещение наполнилось удушающей вонью. Это я попытался сменить структуру составляющих жир атомов, чтобы те, значит, как-то поменяли свойства.

Они и поменяли.

Моргая слезящимися глазами, я сумел запустить вытяжку. Воздух постепенно очистился, а я с тоской посмотрел на итоги своей работы. Пожалуй, закрою-ка я эту печку, пока никто не видит. Завтра меня уже здесь не будет. Сами пускай разбираются.

Главное — поставить перед собой цель и безостановочно к ней двигаться. Управившись с работой, я с наслаждением потянулся, и, пробормотав «кончил дело — гуляй смело», сбросил фартук.

Тут меня заметил студент педвуза, китчен-менеджер Василий.

— Освободился? — радостно спросил он.— Мусор теперь вынеси!

Мусор был заключен в специальные баки, разработанные капиталистическими инженерами специально для того, чтобы таскать их было как можно неудобнее.

Я перехватил бак, отчасти помогая себе телекинезом… Ладно, чего нет, того нет, схватил я бак и поволок, пользуясь исключительно скудной мышечной силой.

Как и вся западная цивилизация, наша закусочная была столь же грязна изнутри, сколь приветлива снаружи. Постерный глянец журнальной обложки сменился неприглядностью дешевой переработанной бумаги со следами от заворачиваемой в нее колбасы и рыбы.

Громыхая своим баком, я протиснулся сквозь тесный и темный проход, едва освещавшийся сороковаттной лампочкой. Стены были выкрашены тускло-зеленой краской, в лучших советских традициях. У меня в таких помещениях сразу возникают нехорошие ассоциации с казенным домом. Словно в каком-то изоляторе.

Закусочная представляла собой небольшую крепость, в центре которой прятался запакощенный внутренний дворик. Дворик главным образом служил для целей, наивному человеку могущих показаться несопоставимыми. Он использовался одновременно для отгрузки мусора и получения пищевых продуктов.

Я вывалил бак в мусороприемник, затейливый синий ящик с крышкой и колесиками, нововведение нашего коммунального хозяйства. В спине что-то хрустнуло, и я озабоченно принялся растирать поясницу. В моем возрасте пора уже начинать задумываться о своем здоровье.

В небе сияли звезды. Я поглядел на них и задумался, как же вышло, что я, такой молодой и перспективный, вожусь тут в куче мусора. Жизнь показалась мне ужасно несправедливой.

От занятных размышлений меня отвлек желтый свет фар, пробившийся в щель под воротами. Просигналила машина, и ворота со скрипом поползли в стороны.

Не иначе, котлеты привезли мороженые. Или еще какую дрянь. Я поспешно подхватил свой бак и шмыгнул с ним вместе за мусорный контейнер. А то, не дай бог, разгружать припрягут.

Во двор, перевалив через асфальтовый накат, въехал газик.

Повинуясь исключительно служебному долгу и уж никак не праздному любопытству, я осторожно выглянул. Какие-то люди, плохо различимые в темноте, выгружали из машины самого странного вида тару. Как только все они скрылись в здании, я с быстротой молодой серны бросился к машине, схватил одну… вот эту, штуку, значит, и вновь оказался на своем наблюдательном посту.

В самом деле, упаковка затейливая. Глиняный, кажется, сосуд, металлокерамика, прочнее не придумаешь, крышка восковая, печать еще какая-то… И форма, не то фаллос, не то экслибрис, а может, и вовсе капоэдр, простите за выражение.

Я, недолго думая, расковырял воск пальцем. Из отверстия с легким гулом, как если в бутылку пивную дунешь, вырвалась какая-то субстанция, тут же растворившаяся.

Ну конечно, гипношки, что же еще.

Теперь ясно, откуда они здесь берутся. Мы думали, их какой-то колдун специально прямо на месте заклинает, а они вон как придумали. Я, если честно, и не знал про такое, что духов можно в банках содержать.

Всем известный пример с лампой Аладдина — дешевая попсня, пиарные выдумки восточных волшебников. Все бы им свою контору нахваливать. Нет, чтоб признать наше окончательное и бесповоротное превосходство. До самодвижущейся печи еще ни одна другая культура не додумалась. На этом и следует строить программу националистическим партиям левого толка.

Значит, что я могу: слинять отседова к ибеням и доложить все как есть начальству. Пускай дальше само решает, как быть.

Но есть у этого плана один существенный недостаток. Если бы во всех книжках герои поступали именно так, как поступил бы сам автор в реальной ситуации, хрена бы кто стал такие книжки читать.

Поэтому исключительно ради вас, дорогие читатели, я сделал решительное лицо и решительно двинулся к машине, решительно чувствуя решительную решимость.

Взобраться в кузов оказалось делом нелегким. Зря я пренебрегал физподготовкой. Ать… А ведь звал же Утка в спортзал…

Сделав над собой усилие, я перевалился через бортик и поспешно пробрался к противоположной стенке, в темноту. И вовремя, уже слышались голоса возвращавшихся нарушителей.