Потом достал из внутреннего кармана какую-то бумажку и поднял ее, не развертывая.
– У нас имеются некоторые данные о поставках в Вену продукции иракской фабрики боеприпасов. Мы не знаем, что это за продукция. Но нельзя исключать и химическое оружие.
Кто-то из зала не удержался:
– Общество помощи иностранцам.
Резо Дорф улыбнулся:
– Ваша наивность, коллега, просто восхищает. Или вы считаете нас полными идиотами? Мы уже который день только и заняты тем, что допрашиваем всех членов этой почтенной организации. Мы им мозги наизнанку вывернули и обыскали все, что можно. К сожалению, безрезультатно. Есть, однако, другая зацепка, одна-единственная. Поэтому я и попросил вас прийти сюда. Как вы знаете, господа, – он упрятал бумажку в карман и сложил ладони, – я отвечаю за безопасность на сегодняшнем празднестве расфранченных особ. И не хочу давать повода для упреков в том, что не сделал для этого все необходимое.
Резо Дорфа знали все. Он руководил Отделом расследований государственной измены и уголовных преступлений против государства.Это – специальная служба федеральной полиции, учрежденная парламентским Комитетом безопасности после падения коммунизма, ее задача – воспрепятствовать проникновению русской мафии в нашу страну. Самый оснащенный отдел. У них было все, о чем простой полицейский может только мечтать. Этот отдел, с одной стороны, часть федеральной полиции, а с другой – как бы и нет. Потому что не подчинялся нашему министру, а отвечал исключительно перед руководителем парламентского Комитета.
От американцев были получены секретные сведения о том, что русская мафия не только контролирует часть нашей экономики, но и начала уже налаживать кое-какие политические контакты. Резо Дорф, серб по происхождению, сначала носил фамилию Черне, а потом, приняв наше гражданство и поступив в австрийскую полицию, поменял ее. Так вот, Резо Дорф был идеальной фигурой для этого дела. Со стороны и не скажешь, что это полицейский. Он часто употреблял крепкие выражения, которые были в ходу у нас в полицейской школе. Однако говорил так и на людях. Да и в тот день тоже. Иногда было даже как-то неловко за него. Но по службе он продвигался необычайно успешно. Каждый год – очередное звание и орден. Не знаю, чем он занимался раньше, до того, как подался в Австрию. Во всяком случае, поговаривали, что его хорошие восточные контакты завязались еще во времена сотрудничества с политической полицией Сербии. Когда он получил очередную награду и на фото в газете «Общественная безопасность» появился на пару с разулыбавшимся министром, наш начальник патрульно-постовой службы сказал: «Теперь они его будут двигать, иначе он свалит их всех».
Резо Дорф показал нам две видеозаписи, обе скверного качества. Первую засняли с помощью камеры наблюдения в конторе бывшего директора Службы безопасности. Директор сидит за письменным столом, а перед ним – тридцатилетний, а может моложе, парень с перебинтованным запястьем. И вот он другой рукой начал медленно разматывать повязку. На ней показалось какое-то пятнышко, которое по мере разматывания становилось все больше. А потом заело – бинт приклеился. Парень рванул его, лицо аж исказилось от боли. Обнажилась подсохшая гнойная рана на месте отсеченного мизинца. Она тянулась до самого запястья. Вместо мизинца – какие-то рваные волокна. Что он говорил – слышно не было: камера не записывала звук. Парень начал снова забинтовывать руку. При этом беспрерывно что-то говорил, иногда выпускал бинт и опять наматывал. Закончив перевязку, встал и исчез из кадра. Бывший директор тоже поднялся. Шлепал губами. Беспалого видно не было. Затем он вернулся на прежнее место и попрощался с директором, протянув ему левую руку.
В зале включили свет. Резо Дорф встал перед экраном и попросил бывшего директора как можно подробнее рассказать, о чем шла речь тогда в кабинете. Директор встал и подтянул брючный ремень. Ему всегда приходилось таким манером подбирать живот.
– Это было без малого два года назад, – сказал он. – Нам все звонил какой-то мужчина и добивался личной встречи со мной. Якобы надо предотвратить какую-то катастрофу. Говорить хотел только со мной. Упорствовал так, что мне пришлось в конце концов принять его. Рану, по его словам, ему нанесли люди, называвшие себя группой Непримиримых.Группа планировала теракт во время бала в Опере. Он сам был членом группы, но высказался против этого плана. За что его якобы и наказали. Ему отсекли мизинец. А пришел он для того, чтобы воспрепятствовать акции…
Тут Резо Дорф прервал бывшего директора:
– Неужели этот отрезанный палец не мог послужить нитью для установления лиц, входивших в группу Непримиримых?
– Увы. Я спросил, как его зовут. Но он даже этого не сказал. Когда я поднажал, он признался, что не знает, как именно был задуман ход акции. Но если мы гарантируем ему ненаказуемость, он будет сотрудничать с нами и постарается выяснить детали.
– Ненаказуемость? А за что его наказывать? – спросил Резо Дорф. Он, конечно, и сам это знал, но хотел побольше заинтриговать нас этой дискуссией.
– Я тоже задал ему этот вопрос. Но он ничего не хотел говорить. Я объяснил, что мы не можем гарантировать ему свободу от уголовной ответственности, если он не сообщит о своей роли в группе и о совершенных преступлениях.
Беспалый безоговорочно требовал свободы от наказания. Директор втолковывал ему, что он может рассматриваться как свидетель только в том случае, если станет ясно, что он будет полезен следствию.
Порешили на том, что директор поручает ему выведать детали планируемой акции и затем дать о себе знать. А тем временем директор подумает о том, что можно для него сделать. И тут – надо же отчудить такое! – директор отпускает его на все четыре стороны. Ищи ветра в поле! Может, до сих пор ждет, когда тот появится. Отсюда первый вопрос, который задали бывшему директору. Обычно начальников подкалывать и думать не моги. Я бы, например, не решился. Но тут особый случай. Слишком важное было дело. В общем, кто-то набрался смелости, встал и спросил напрямик:
– Почему вы его отпустили?
– Я был на сто процентов уверен, что он вернется, – ответил бывший.
Поэтому он якобы и обратился к майору Ляйтнеру, по его словам, «лучшему юристу венской полиции», и спросил, что можно предложить беспалому в обмен на информацию. Тут поднялся сам майор Ляйтнер и рассказал, что было дальше.
– Я рекомендовал гарантировать этому человеку свободу от уголовной ответственности, если он на этом настаивает. И даже дать письменное заверение. Ходатайствовать ли об этом перед судом – другой вопрос. Скорее всего, нет. Затем я посоветовал заняться этим делом очень серьезно и подключить к нему Резо Дорфа. Все-таки речь шла о безопасности политиков и лиц с международной известностью.
А Резо Дорф объяснил нам, что, приняв это дело, он не мог получить никакой дополнительной информации, поскольку рассчитывал узнать все от беспалого. Оказалось, что зря.
В день бала – за год до катастрофы – здание Оперы внимательнейшим образом осмотрели саперы. Агентуру среди гостей бала значительно усилили. Но ничего не случилось.
Да уж, внутри-то, конечно, ничего. Демонстрации у здания опять-таки были запрещены. Однако разразился настоящий уличный бой, который длился не меньше часа. Но среди арестованных не обнаружилось ни одного человека, связанного с группой Непримиримых.Как всегда, сцапали горстку левых, а в основном – анархистов разных мастей.
– Беспалый, – продолжал Резо Дорф, – говорил про каких-то Непримиримых,о которых мы сейчас ничего, по сути, не знаем. Но парень, ясное дело, умолчал о том, что сам несколько лет назад был участником Движения друзей народа.Мы выяснили это, когда спустя какое-то время его мать подала заявление о пропаже сына и приложила фотографии. Так мы узнали имя этого парня – Карл Файльбёк.
По мнению Резо Дорфа, именно он дал анонимную информацию о пожаре на Гюртеле. Это, если не ошибаюсь, было года за четыре до катастрофы. Главарь Друзей народаскрылся куда-то и больше не всплывал. Двух сообщников посадили. Они и по сей день сидят. После поджога дома на Гюртеле это самое Движениезапретили. Тогда тоже допрашивали Карла Файльбёка. По дикой халатности сотрудников гернальского участка не были сняты отпечатки пальцев. И что толку от моей находки в подземном переходе на Карлсплац? Как можно было установить, что палец принадлежал Файльбёку?
