Не исключено, что художественная реформа периода XVIII династии стала возможной потому, что фараону и его подданным были известны образцы иноземного искусства с менее жесткими, чем в Египте, канонами. На заморском острове Крит жил одаренный народ, его художники великолепно передавали движение. Когда в конце XIX века археологи раскопали царский дворец в Кноссе, было трудно поверить, что столь свободный и изысканный стиль возник во втором тысячелетии до н. э. Работы этого стиля были найдены и в материковой Греции. В сцене охоты на львов, представленной на кинжале из Микен (илл. 41), гибкие струящиеся линии создают ощущение подвижности. Такие работы могли оказать влияние на египетских художников, получивших дозволение отступить от священных норм собственной традиции. Однако период открытости египетского искусства был недолог. Уже во времена Тутанхамона произошла реставрация прежних верований, и окно во внешний мир вновь захлопнулось. Стиль, просуществовавший к этому времени уже более тысячи лет, оставался неизменным еще тысячелетие, и у египтян не возникало сомнения в его правильности. Большинство памятников египетского искусства в наших музеях относится к этому позднему периоду, равно как и почти все дошедшие до нас египетские сооружения — храмы и дворцы. Возникали новые темы и новые задачи, но принципиальных перемен в искусстве не произошло.

41 Кинжал из Микен. Около 1600 до н. э.

Бронза, инкрустация золотом и серебром, чернение. Длина 23,8 см.

Афины, Национальный археологический музей.

42 Тутанхамон с женой. Около 1330 до н. э.

Деталь спинки трона из гробницы Тутанхамона. Дерево, листовое золото, роспись.

Каир, Египетский музей.

В те тысячелетия Египет был, разумеется, не единственным могущественным государством на Ближнем Востоке. Из Библии нам известно, что маленькая Палестина располагалась между Египтом на Ниле и возникшими в долине Тигра и Евфрата царствами Вавилона и Ассирии. Искусство Месопотамии — так называли греки долину между двух рек — нам известно не так хорошо, как египетское. Отчасти это объясняется привходящими обстоятельствами. Здесь негде было добывать камень, и большинство сооружений возводилось из необожженного кирпича. Со временем такие постройки разрушались, обращаясь в пыль. Скульптура из камня была относительной редкостью. Но не только по этой причине нам известны немногие древности этого региона. По-видимому, главное объяснение состоит в другом. У народов Двуречья не было такой, как у египтян, религии, побуждавшей оберегать тело умершего и создавать человеческие подобия ради сохранения души. В наиболее древние времена, в период Шумерского царства с центром в городе Ур, властителей еще хоронили вместе с домочадцами, челядью и ценными предметами, дабы в иной мир они вошли со всем необходимым обеспечением. При раскопках погребений Ура были найдены предметы царского обихода, их можно увидеть в Британском музее. Как это ни удивительно, но совершенство мастерства и артистическая утонченность существовали бок о бок с дикарскими суевериями и жестокостью. В одной из гробниц нашли арфу, украшенную фигурами мифических животных (илл. 43). Они очень напоминают нашу геральдику, и не только очертаниями тел, но и расположением относительно друг друга. Шумеры умели ценить красоту симметрии и чеканных линий. Что означают эти фигуры, в точности неизвестно, но несомненна их связь с мифологическими представлениями, а значит, при всем внешнем сходстве с картинками в детской книжке они несли в себе серьезный и глубокий смысл.

43 Фрагмент арфы из Ура. Около 2600 до н. э.

Дерево, позолота, инкрустация.

Лондон, Британский музей.

44 Стела царя Нарам-Суэна из Суз. Около 2270 до н. э.

Песчаник. Высота 200 см.

Париж, Лувр.

45 Ассирийское войско осаждает крепость. Около 883–859 до н. э.

Деталь рельефа из дворца царя Ашшурнасирпала в Нимруде. Известняк.

Лондон, Британский музей.

Хотя художники Месопотамии и не декорировали гробниц, они были призваны обеспечить, на иной лад, бессмертие властителей. С самых ранних времен в государствах Двуречья возводились монументы, прославлявшие одержанные царями победы, рассказывающие о поверженных племенах и захваченных добычах. Рельеф на илл. 44 изображает царя, попирающего своего поверженного противника, в то время как оставшиеся в живых умоляют о пощаде. Можно предположить, что создатели подобных монументов не ограничивались задачей увековечить память о победоносных походах. В те далекие времена еще была жива вера в действенную силу образа, в его способность влиять на судьбы людей. Победители питали надежду, что пока стоит монумент с царем, наступающим на горло распростертого врага, поверженный народ не восстанет.

Позднее на таких памятниках стали развертывать целые повествования о военных действиях. В наилучшей сохранности дошли до нас изобразительные хроники, относящиеся к сравнительно позднему периоду правления ассирийского царя Ашшурнасирпала II, жившего в IX веке до н. э., чуть позднее библейского царя Соломона. В них представлены все события хорошо организованной кампании. На илл. 45 мы видим фрагмент эпизода штурма крепости — с осадными машинами в действии, падающими со стен защитниками и зашедшейся в тщетном крике женщиной на верху башни. Способ изображения сходен с египетским, но, пожалуй, чуть меньше подчинен жесткому канону. Череда таких сцен — что-то вроде сводки новостей: так убедительно они передают реальность. Однако, присмотревшись внимательнее, мы замечаем любопытный факт: среди множества погибших и раненых нет ни одного ассирийца. Искусство пропаганды и самовосхваления уже вполне расцвело в те далекие времена. Но будем снисходительны к ассирийцам. Может быть, ими двигало древнее предубеждение, о котором мы уже столько говорили: изображение — нечто большее, чем просто изображение. По этой причине они и не хотели показывать раненых соотечественников. Но в любом случае основанной ими традиции суждена была долгая жизнь. Достаточно взглянуть на любой памятник, славящий военное геройство, — о войне там нет и речи. Вы лишь явились, и противник рассеялся, как мякина на ветру.

Египетский ремесленник за работой над золотой статуей сфинкса. Около 1380.

Копия росписи гробницы в Фивах.

Лондон, Британский музей.

Самые ранние художественные стили возникли в восточных деспотиях, располагавшихся на территориях больших оазисов, где нещадно палит солнце и лишь земли, орошаемые реками, дают пропитание; эти стили оставались почти неизменными на протяжении тысячелетий. Иные условия сложились в более мягком климате соседних приморских земель — на больших и малых островах восточного Средиземноморья, на сильно изрезанных побережьях Греции и Малой Азии. Эти регионы не подчинялись одному владыке. Они стали прибежищем пиратствующих государей, отважных мореплавателей, бороздивших моря вдоль и поперек. В их крепостях, в портовых городах накапливались большие богатства, добытые торговлей и грабежом. Вначале главенствующее положение в этом ареале занимал остров Крит; его правители по временам достигали такого богатства и могущества, что снаряжали посольства в Египет, а его искусство, как нам довелось заметить, производило впечатление на египтян.