Впрочем, моряк не остался в долгу. Добросовестно и даже сторицей возвратил от этот удар, так что лицо почтенного сержанта скоро разукрасилось весьма отчетливыми отпечатками здоровенного кулака оскорбленного в своем величии Нептуна.

Но вид струившейся крови, по-видимому, только усилил раздражение с обеих сторон: сомкнувшись в плотные ряды, товарищи отважного солдата скоро к ударам зачинщика присоединили и свои удары, так что драка ежеминутно грозила превратиться в настоящее побоище.

А между тем матросы, сидевшие на реях, заметив опасность, в какой находились их товарищи, а также и то, что победа с первой же минуты начала склоняться на сторону сухопутных солдат, проворно спустились вниз по бакштагам, и, таким образом, драка благодаря их вмешательству скоро приняла другой оборот, показывая преимущество моряков.

Но тут воины, привычные к подобным схваткам, еще плотнее сомкнули свои ряды и, несмотря на неожиданное подкрепление, явившееся на помощь врагу, никак не хотели спасаться бегством.

В воздухе засверкали штыки, матросы вытащили свои кортики, и схватка с каждой минутой становилась все жарче и жарче.

Тщетно протестовал начальник солдат, энергично стараясь укротить дерущихся и грозя тяжелым наказанием тому, кто только осмелится дотронуться до одного из его подчиненных и нанести ему хотя бы самую ничтожную рану. Но никто не внимал его строгим речам — ни матросы, ни солдаты; и те и другие, опьяненные боем, даже не слушали его, а сам Морской Разбойник по-прежнему стоял возле дам, устремив рассеянный взгляд вдаль, на тихое и спокойное море.

Нельзя было предположить, что корсар не слышит всего этого шума и гама. Давно привыкший к подобным сценам он, вероятно, думал, что и сейчас то были не более как шумные восклицания, какими обыкновенно сопровождались эти представления.

Заметив холодное безучастие, с каким, видимо, относился к этой сцене капитан корабля, Вильдер счел своей обязанностью распорядиться и принять кое-какие меры, чтобы предупредить, если возможно, открытый бунт и неизбежные его последствия.

С ужасом подумал он об участи, ожидавшей бедных женщин в том случае, если эта разъяренная толпа перестанет повиноваться. Удержать ее могла лишь исключительная воля, соединенная с непреклонной твердостью, вот почему он наконец решился вмешаться в толпу бунтовщиков.

— Назад! Назад все, кому жизнь дорога! — закричал он повелительным голосом. — Оставьте оружие! Смерть каждому, кто только осмелится пролить хоть одну каплю крови! А вас, мистер, — крикнул он, обращаясь к офицеру, — я прошу немедленно же отозвать и усмирить подчиненных вам солдат. Докажите, что вы приучили их повиноваться строгой военной субординации.

Выслушав приказание Вильдера, офицер начал всеми силами приводить его в исполнение, зная, что ему самому придется плохо, если бунт не будет усмирен вовремя, так как и он, и его солдаты будут обречены на смерть в том случае, если разъяренная толпа матросов одержит верх.

Все это он знал отлично, а потому, призвав на помощь весь свой авторитет, всячески старался подчинить своих расходившихся воинов надлежащей субординации.

И действительно, старания его, по-видимому, обещали увенчаться успехом. Вильдер, со своей стороны, энергично помогал ему, беспрестанно разгоняя наиболее задорных и запальчивых матросов. Некоторые офицеры, зная, на каком страшном вулкане они стояли, тоже не замедлили присоединиться к молодому моряку и, став на его сторону, подняли свои пистолеты, готовясь отрезвить бунтовщиков выстрелами. Однако и эта угроза оказалась недейственной, и скоро минутный успех усмирителей был уничтожен невольной ошибкой самого Вильдера.

Никогда еще не имея дела с такими отчаянными и буйными головами, он при виде значительно поредевшей толпы мятежников, посчитал бунт почти усмиренным. Для обеспечения полной победы Вильдер хотел было захватить наиболее дерзкого зачинщика беспорядков. Но увы! Этой его попытке суждено было иметь самые печальные последствия.

Едва успел он прибрать к рукам задорного коновода, как вдруг из толпы матросов раздался сердитый и громкий голос: кто этот дерзкий, осмеливающийся принимать на "Дельфине" тон командира? Каким образом он очутился здесь, среди нас, и где научился он своему ремеслу? Уж не на купеческом ли судне, на богатой "Каролине", которую должен был передать в наши руки, а между тем пришел к нам на борт всего только с тремя женщинами? Разве мы не пребывали ради этого брига в праздности и не стояли, не трогаясь в продолжение нескольких недель с якоря, в гавани, где, стало быть, прозевали немало добычи!

Презрительной усмешкой ответил Вильдер на это обвинение. Однако и здесь, как и на "Каролине", образ действий молодого моряка, несмотря на добрые намерения, какими он руководствовался, принимая то или иное решение, был встречен громким и единодушным ропотом неодобрения.

Вслед за дерзкими словами зачинщика на Вильдера со всех сторон посыпались бранные слова. К матросам скоро присоединились и сухопутные солдаты и в свою очередь начали ругать молодого моряка за его вмешательство в их ссору.

За язвительными замечаниями на его счет и насмешками над тем, каким образом он прибыл на борт "Дельфина" последовали неистовые жалобы на строгие требования, которые он предъявляет по отношению к подчиненным.

Не помня себя от ярости, матросы кричали, шумели, стараясь превзойти друг друга в грубости своей брани, пока наконец один из коноводов не переполнил чашу, проревев: "Долой его! За борт! За борт! На съедение акулам!" И с этими словами озлобленный матрос двинулся вперед при громких криках одобрения со стороны товарищей, которые, не переставая, кричали: "В море его, за борт, за борт!"

Приблизившись таким образом к Вильдеру, матрос уже хотел было схватить его за воротник, однако в эту критическую минуту перед глазами молодого моряка встала чья-то темная тень, и через секунду мощный кулак преданного негра свалил буяна на землю.

Вильдер, как, вероятно, не забыл наш читатель, оставил своих двух преданных слуг на разбойничьем корабле в тот памятный вечер, когда, подписав контракт с Морским Разбойником, еще раз отправился на берег, дав обещание явиться на борт "Дельфина" на следующий день около полудня.

Одновременно с негром к Вильдеру подбежал его неизменный товарищ Фид, и оба, защитив грудью своего дорогого мистера Вильдера, засучили рукава, обнажив мускулистые руки выше локтя с твердым намерением отправить на тот свет по меньшей мерс с полдюжины негодяев, прежде чем позволить кому-либо из бунтовщиков дотронуться до их молодого господина.

Но Вильдер отстранил своих верных защитников.

— Убирайтесь! — сердито прикрикнул он на них. — Прочь отсюда, если не хотите серьезно огорчить меня. Не бойтесь, я и один справлюсь с дерзким буяном.

— За борт его, за борт заодно с его двумя мошенниками! — разом проревело несколько голосов.

Таким образом, гибель этих трех честных людей уже казалась неизбежной и была, по-видимому, участью, определенной им свыше, как вдруг, слава Богу, явилась неожиданная помощь и спасла их.

Бледные и полуживые от страха Гертруда и мистрис Эллис безмолвно следили все время за этими страшными сценами буйства. Увидав опасность, грозившую окончательно погубить молодого моряка, обе разом вскрикнули.

Услыхав этот пронзительный крик отчаяния, разбойник невольно вздрогнул. Словно проснувшись от глубокого и тяжелого сна, он стоял и рассеянно, точно все еще не понимая, где он, смотрел на стоявших возле него бледных, как мрамор, женщин.

Так прошло с минуту, и только тогда он перенес свой взор в ту сторону, куда указывала судорожно протянутая рука мистрис Эллис.

Беспредельное изумление отразилось на лице разбойника при виде той буйной сцены, какая предстала теперь перед его глазами. Кровь прилила к его вискам, лицо побагровело, брови мрачно сдвинулись, и он сразу же понял, что могло произойти. Схватив висевший над его головой толстый канат и вооружившись этой простой пеньковой веревкой, словно желая показать, что не считает мошенников достойными более благородного оружия, он кинулся к шканцам и в мгновение ока очутился среди толпы мятежников.