Все шло хорошо до момента, когда — не помню по какому поводу — Алексей Максимович произнес:
— Все потеряно, кроме чести, как сказал король Франции Франциск Второй.
Миша Розенфельд не удержался и позволил себе поправить Горького:
— Вы ошиблись, Алексей Максимович! Это сказал король Франциск Первый.
— Второй! — с раздражением крикнул Горький и вышел из-за стола.
На этом визит кончился, и больше Мишу Розенфельда в дом не приглашали.
Лично я великолепно знал, что дело происходило в феврале 1525 года во время битвы при Павии, где король Франциск I вынужден был передать свою шпагу императору Карлу V. Но я Горького не поправлял…
В 1934 году Алексей Максимович рекомендовал меня в Союз писателей. Он сказал: «Прут достоин звания члена нашего Союза, потому что после просмотра его пьес зритель становится лучше! Прут добрый и хороший человек, но… лучше с ним не связываться! Если уж он наложит, то двум коровам не вылизать…»
Накануне войны 1914 года
Последний мой приезд в родные края накануне Первой мировой войны совпал с Рождеством 1913 года.
За три дня до розыгрыша лотереи Государственного займа к деду Пруту в контору зашел известный своей многодетной семьей, а посему старавшийся заработать лишнюю копейку на любом деле страховой агент по фамилии Шавиньер.
— Чего тебе? — спросил у него дедушка. — Мы с внуком все уже уплатили!
— А я по другому поводу, господа! (Шавиньер поклонился и деду, и мне.) Предлагаю приобрести облигации лотереи…
— Зачем? — поинтересовался дед.
— Мне приснился сон, что вы обязательно выиграете десять тысяч.
— Слушай, Шавиньер! Катись-ка ты… — предложил мой старик.
Но Шавиньер не покатился. Он продолжал:
— Облигация стоит всего пятьдесят рублей. А выиграете вы…
— Иди к черту! Не мешай! Хватит!
— Но, господин Прут! Я же вам предлагаю золотое дело…
Дед встал. Это уже кое-чем грозило. Тогда вмешался я:
— Одну минуту! Давайте эту облигацию мне.
— Дурак! — не сдержался дед. — Дай тебе, дураку, волю, ты все свои деньги промотаешь!
Разговор длился еще минуту, но в резких, повышенных тонах.
Шавиньер клялся, что билет беспроигрышный и что десять тысяч у нас в кармане. Дед обзывал продавца жуликом и вруном. Но в конце концов сдался, и облигация была куплена.
Господа! Граждане! Мои дорогие читатели! Вы не поверите: тираж состоялся, и дед выиграл эту огромную сумму. Невероятно!!!
В тот же день явился бледный как смерть, дрожащий Шавиньер: ведь он держал в своих руках целое состояние и… отдал его. Шавиньер бормотал:
— Ну, что я говорил?! А вы — не верили! Я же знал наверняка, что она выиграет.
— Тогда почему ты себе ее не оставил? — спросил дед.
— Не имею права: обязан продавать! Ведь это — моя работа.
— Чудо! — произнес мой растроганный старик. — Ладно! За твою честность предлагаю тебе: или тысячу рублей сразу, или я кладу в банк эти десять тысяч, чтобы процент с моих денег получал ты! Это — триста целковых в год! Значит, двадцать пять в месяц! И сразу кончатся твои заботы. Решай!
Шавиньер думал недолго:
— Давайте тысячу сразу!
— Все-таки — дурак! — усмехнулся дед. — Тебе же еще жить не меньше, как лет тридцать! Будешь обеспечен до конца дней своих! А тысячу ты промотаешь быстро…
— Нет! Давайте тысячу сейчас.
— Но почему? Ведь…
— Потому что, — перебил деда Шавиньер, — с вашим сумасшедшим везением я могу умереть завтра!
Наступил предновогодний день. После обеда дед сказал:
— Одевайся поприличней! Через час поедем на благотворительное собрание в Коммерческий клуб!
— По какому поводу? Почему я должен туда ехать?
— Потому что будет сбор средств в пользу ребят — твоих ровесников, которые не имеют возможности платить за обучение. Да, не забудь взять деньги!
Оделся я празднично. Захватил несколько крупных купюр разного достоинства.
Вез нас на санях все тот же глухонемой Семен. Подъехали к зимнему зданию клуба. Вошли.
В гардеробе, на вешалке, я оставил свои швейцарские пальто и берет, а затем, не дожидаясь деда, поднялся в зал.
Деда же усадили в кресло, чтобы снять с него теплые боты, затем шубу и все прочее…
В зале — вдоль стен — стояли киоски. Сидевшие в них дамы — представительницы высших городских слоев — продавали цветы.
В первом киоске восседала жена градоначальника — генерал-майора Зварыкина. Красавица! Она подозвала меня к себе и сказала:
— Молодой человек! Купите у меня розу.
Когда я подошел, первая дама города воткнула мне цветок в петлицу. Я полез в боковой карман и подал… сто рублей! (Деньги по тем временам огромные: стоимость одиннадцати коров!)
При виде такой бумажки даже градоначальница зарделась:
— О! Спасибо! Огромное мерси! — и дала мне руку. Я ее поцеловал, поклонился и отошел.
Следующим ее клиентом оказался мой дед. Я слышу ее голос:
— Соломон Осипович! Купите у меня розу!
Дед подошел ближе. Градоначальница воткнула цветок в его петлицу и протянула тарелочку.
Мой старик полез в жилетный карман, достал оттуда золотую пятерку и положил на тарелку. Дама внимательно посмотрела на монетку, широко открыла глаза и, пожав плечами, пробормотала:
— Ничего не понимаю!..
— Чего ты не понимаешь, Марь Петровна? — спросил дед Прут.
— Вы видели, что вы дали?..
— Конечно. Мы положили пять рублей золотом! А что такое?
— То есть как «что такое»?! Ваш внук, совсем мальчик, дал мне сто, а вы — крупный негоциант — пять?!
— Ну и что? Все вполне нормально.
— Как это нормально? Совершенно не понимаю…
— Значит, ума у тебя маловато…
— Перестаньте дерзить! Ведите себя прилично и объясните!
Дед усмехнулся, поклонился и произнес:
— Пожалуйста, мадам!.. Положение у нас с ним разное.
— Это в каком смысле?
— Он может, а мы — не можем!
— Почему? Какие на то причины?
— Неужели не соображаешь?
— Нет. Никак!
— А ведь все очень просто: у нашего внука — дед богатый, а мы — круглая сирота!
Эколь Нувэль
Вернулся я в Швейцарию после Нового — 1914 года, не подозревая, что покидаю свой дом почта на целые шесть лет.
Весной 1914 года — по совету врачей — местом отдыха, после лечебного и учебного года в Швейцарии, был выбран немецкий город Кисинген.
Туда мы тронулись большим составом: моя бабушка Вера, моя мама, ее брат Лазарь (Ланя) со своей молодой женой и я. Кисинген — широко известный курорт, где наша пятерка и разместилась. Остановились мы в гостинице «Фир ярес цайтен» («Четыре времени года»). Любезного хозяина этого гостеприимного заведения звали Фридолин Фасбинд. Сего сыном Гансом — моим однолеткой — я сразу подружился.
Курс лечения протекал нормально: ванны и целебные воды. И все было бы хорошо, если б не… огромные события, обрушившиеся на Европу. Они пресекли наш отдых.
1 августа 1914 года Вильгельм II объявил войну России, и началась Первая мировая…
В порядке отступления, должен заметить, что с Вильгельмом II у меня были свои счеты.
Как-то мама взяла меня на несколько дней в Берлин.
В районе городского парка я вдруг заметил на земле блестящую монетку: в моем сознании сразу же стали роиться планы, как и сколько солдатиков для своей коллекции я на эти деньги куплю…
Вдруг из-за угла аллеи показался Вильгельм II в сопровождении своих телохранителей. Все вокруг, и мы с мамой в том числе, замерли. Дамы склонились в почтительном поклоне, а мужчины, в их числе и я, вытянулись по стойке «смирно».
И тут я вижу, как радостно блеснули глаза прусского императора: он заметил мою (!) монету, наклонился, поднял ее и со счастливой улыбкой положил в свой карман!..
Итак, о Первой мировой… Сначала столкнулись две основные группировки: «Тройственный союз» и «Тройственное согласие» — Германия, Австро-Венгрия и Италия против России, Франции и Англии.
