— А я разве спорю? — мурлыкнула я самым нежным и тягучим голосом, на который была способна — примерно как сгущенка — и для усиления эффекта заложила руки за голову и сладко-пресладко потянулась. Прямо одалиска в гареме. «Султан» зевать не стал и легонько щелкнул меня по животу, так что я мгновенно сложилась вдвое, едва не сбив со стола кофейную чашку. Вот и пытайся после этого изображать сладкую идиотку! Не с этим кадром, во всяком случае. Ну ладно.

— С чего это ты меня психиатром обозвал? Вроде никого не трогаю, починяю примус, собираю материал для биографии. Акула бизнеса в семейном интерьере. Или Герман…

Молчал он с минуту, не меньше. Покачал головой, хмыкнул:

— Немец мне скормил ту же версию, что и всем. Балбес. Сперва Степа все компьютеры в доме поковырял — типа рутинная антивирусная проверка. Ага! Начальнику службы безопасности больше делать нечего. А теперь ты. Вообще-то я с Германом не со вчерашнего дня знаком. Эта, как ты выражаешься, биография ему нужна, как удаву подтяжки. И на фига же он тебя пригласил? Компаньонка-наблюдатель, какие еще варианты? Юная супруга не может вписаться в коллектив и нервничает. А про психиатра я уж так, для красного словца сказал. По моим наблюдениям для психиатра пока еще рано.

— По наблюдениям, говоришь? И с кем ты ими уже поделился?

Боб покрутил пальцем у виска.

— Ага, вот прям хожу и всем нашептываю: а что же тут эта девушка делает? С какой стати? Да ты не напрягайся, никто про тебя ничего такого не думает.

Сокурсникам Кристины я представилась, как есть, журналистом — это обычно дает широчайшее поле для маневра. Народ почему-то полагает, что журналист — это такая помесь Карлсона, фотоаппарата и Джеймса Бонда. Скачет, как взбесившийся вертолет, туда-сюда, а потом вдруг что-то «интересненькое» начинает публике рассказывать. Как это у него, болезного, выходит — публика не понимает да кстати и не стремится понять. Какая, в сущности, разница, из какого потайного кармана фокусник вытащит кролика, главное, чтобы кролик появился. Улыбки, аплодисменты, общее веселье — короче говоря, восторг. В результате профессия журналиста по загадочности и р-романтичности для большинства людей стоит где-то между шаманом и летчиком-испытателем. Хотя на самом деле это что-то среднее между бухгалтером и почтальоном: сложить два и два, а потом принести итог «в каждый дом».

Зато такое вот трепетное отношение оказывается весьма удобным для самого журналиста. С каким бы дурацким вопросом и к кому бы ты ни пришел — это сочтут естественным поведением. Вот и мой интерес к Кристине никакого удивления у ее одногруппников не вызвал. Только плотная стриженая девушка в просторном джинсовом сарафане скептически усмехнулась:

— Вы о ней писать будете?

— О ней в том числе. — я постаралась напустить как можно больше тумана. Сами все додумают и сами все расскажут.

Все не все, но в первые полчаса, как это нередко бывает, информация сыпалась, как горох из дырявого мешка. Всевозможная. У Кристины всегда можно было списать. Кристина сама безбожно списывала. Кристина зарабатывала оценки томными взглядами. Кристина поглощала учебный материал с неумолимостью мясорубки и знала куда больше, чем нужно по программе. Кристина, напившись, подралась с девицей с соседнего факультета. Кристина в рот не брала спиртного, а на факультетские вечеринки не ходила в принципе, предпочитала дорогие ночные клубы. Кристину интересовали только деньги. Кристину интересовала только учеба и карьера. Кристину интересовали только мужчины, но хватало мозгов, чтобы крутить романы так, чтобы про них никто в институте не знал. Кристина нюхала кокаин. Кристина бегала по утрам и три раза в неделю ходила в бассейн. Кристина никогда никому ничего не одалживала. Кристина запросто могла подарить дорогую помаду, а уж перехватить у нее деньжат до стипендии вообще было раз плюнуть. Смотрела на всех, задрав нос, сходить с однокурсниками попить пивка — было ниже ее достоинства. Добрая душа, всегда посочувствует. И прочая, и прочая… Еще немного, и была бы драка.

Через полчаса, оставшись в количестве пяти человек и выговорившись, народ несколько успокоился и согласился промеж собой, что все это лишь болтовня, а на самом деле… Что же там было на самом деле, никто сказать не мог.

— Очень замкнутая. Если не знаешь, никогда не догадаешься, что она из села. У нас сельских много, так они все… знаете… ромашки спрятались, поникли лютики. А Кристина… Кристина была такая… такое оранжерейное растение, — со вздохом подытожил парень, больше похожий на кинематографического бандита, нежели на студента. Я мысленно отметила, что может оказаться перспективным вариант обиженного поклонника. Во-первых, как источник информации — отвергнутый ухажер обычно знает о своем «предмете» куда больше, чем «просто знакомые». А во-вторых, запавшая в память обида приводит иногда к совершенно замечательным, даже глобальным последствиям. Ах, у тебя, Кристиночка, все в порядке? Так я тебе перцу в компот подсыплю — чтобы жизнь медом не казалась (и перцу — это в лучшем случае). Да, вариант интересный. Особенно, если кто-то из этой публики знаком с Викой, к примеру, или с Ольгой. Или даже со Светочкой.

— За ней, должно быть много ухаживали?

— Ухаживали-то многие, да только…

— Я занята, и весь сказ, — процитировала девица в джинсовом сарафане.

— Ни в группе, ни вообще на факультете у нее никогда никого не было.

— Козлик ее в какие-то клубы водил. Хотя тоже… без последствий.

— Козлик, простите, это кто?

— Козицкий, сын нашего декана, — чуть не хором сообщила компания.

— О-о… — я постаралась изобразить на лице глубочайшее почтение. — Он, должно быть, сильно обиделся, что кто-то посмел ему отказать…

— Кто его разберет? — повела круглым плечом «джинсовая» девица. — Он же белой кости, до нас не снисходит.

Великолепно. Запомним и переменим тему.

— А на экзамены, на зачеты Кристина первая или последняя ходила? Обычно девушки больше тянут…

— Ну да — последняя! Чем скорее — тем лучше. Да у нее нервов вообще нет. Одни мозги. Потому и романов не заводила — ей это было просто неинтересно, — сообщил молчавший до сих пор чернявый худой парень. — Знаете, как народ сопромата шугается? Так она эти эпюры, как семечки, щелкала.

— Скажешь тоже — нервов нет. Это вы, мужики, бесчувственные. Ну и что, что сопромат? Знаешь, как она рыдала, когда у нее ручка в кармане пиджака потекла? И день плохой, все против нее, и вообще на улицу выходить не надо было.

Так. Ясно, что близких приятелей Кристины среди этой пятерки нет. Явных врагов, впрочем, тоже.

— А кто ее лучше всех знает? С кем-то ведь она наверняка дружила?

— Мы же и говорим — ни с кем, — заявили они опять почти хором. Странно. Им что, неприятно вспоминать? Или они чего-то опасаются? Непонятно. Ну ни с кем, так ни с кем.

— Какие у нее вообще были отношения в группе, на факультете? Ссорилась? Могла вспылить по пустякам? Обижала? Обижалась?

«Бандит» покачал головой и усмехнулся:

— Кристина — самый неконфликтный человек на свете. Свято уверена в том, что все ее любят, и не просто любят, а готовы в любой момент все для нее сделать — потому что вот такое она солнышко и всем ужасно приятно с ней общаться — и ничего другого ей в голову прийти не может. И, кстати, тут она в чем-то права.

— Ну не скажи, — вмешалась жгуче-черная девица с черным же лаком на ногтях. Помада у нее при этом была сиреневая, а блузка пронзительно-зеленая. Казалось бы — кошмар, ан нет, в целом получалось ярковатое, но вполне приятное зрелище. — Это с мужиками она такая мягкая, а могла и по стенке размазать. Я как-то раз пошутила неудачно, так она меня чуть живьем не съела: мол, лезешь не в свое дело, неприятностей захотелось? И конечно, неприятности тут же и начались.