Наклонившаяся над ним Берта тихо вздохнула.

— Немедля уходи отсюда, — заявил он, поднимаясь и поворачиваясь к ней. — Скажи кому-нибудь наверху, на сцене, что здесь установлена бомба, которая должна взорваться.

Увертюра наверху сменилась пением, и внезапно шестерни вращающейся сцены пришли в движение. И Вертен, и Берта быстро сообразили, что должно произойти, ибо обрывок проволочки, соединявший две клеммы наверху, растянется, а в конце концов и порвется, когда сцена начнет медленно поворачиваться. Вертен понял, что Блауэр подготовил примитивную бомбу таким образом, чтобы она сработала при движении вращающейся сцены, по такому же принципу, что и охранное устройство от взлома. Как только наружная схема будет разорвана, реле замкнет цепь к детонатору, направив в него электрический ток и заставив сработать спускное устройство миниатюрного взрывателя. Затем последует взрыв динамита. От этой ужасной логики стыла кровь. И эффект будет дьявольским, Вертен знал.

— Беги, — приказал он. — Немедленно.

— Уже нет времени, — сказала она.

Действительно, уже не оставалось времени добраться до рычага наверху, чтобы отключить вращающуюся сцену. Блауэр лежал без сознания, да и что было ожидать от него.

Вертен понял, что он не может просто выдернуть верхние проводки, ибо это приведет бомбу в действие. Ему не удалось бы и отделить детонатор и батарею от динамита — они были связаны слишком прочно, и быстро их не разъединить. Единственное, что можно было сделать, — это обезопасить бомбу у заряда, у самой взрывчатки. В его распоряжении были секунды.

Еще со своего детства в имении родителей, когда он помогал леснику Штайну подрывать бобровые запруды на ручьях, протекавших через их поместье, Вертен знал, что это было непростое дело. Если перерезать не тот провод, эффект будет таким же, как и при размыкании верхней цепи: детонатор сработает.

От детонатора к батарее вели два проводка. Который из них нужный? Сначала надо перерезать положительный, ибо это прекратит подачу электрического тока. Но в подземелье было слишком темно, чтобы различить положительный или отрицательный знак на батарее.

Вертен лихорадочно шарил по полу в поисках ножа, которым запустил в него Блауэр; наконец нашел его и поднес к проводкам. Пот ручьем лил у него со лба, потек с волос сзади за воротник рубашки. Какой проводок идет к положительному полюсу?

Сцена медленно сдвинулась с места, потянув за верхнее подсоединение.

Какой проводок перерезать сначала?

Левый. Он должен быть синим. Вертен закрыл глаза, пытаясь представить в уме узловатые пальцы лесника Штайна, когда тот работал с такими детонаторами.

— Скорее же, — умоляла Берта, уставившись вверх, на соединение между стационарной и вращающейся сценой, которое уже было на грани разрыва.

Времени для размышления не оставалось. Вертен чуть оттянул проводок, поднял лезвие вверх и одним движением рассек его.

Боже, что же он сделал? Он разрезал правый проводок. Внезапное интуитивно принятое решение. Нет. Это было нечто большее. Ему на ум пришел детский стишок: «Левый — нуль, всех лучше — правый!» Поговорка, которой обучил его Штайн, чтобы распознавать отрицательные и положительные проводки: «Левый — нуль, всех лучше — правый!»

Он выпустил весь скопившийся в его груди воздух в одном медленном выдохе, чувствуя на своем плече надежную руку Берты.

Гросс все еще вел разговор со служителем, когда Вертен вернулся, держа в руке кожаный ранец с динамитом.

Служитель теперь проявил большую сговорчивость после того, как ему наконец показали письмо князя Монтенуово.

— Все в порядке, сударь? — осведомился он у Вертена, когда супружеская пара спустилась по лестнице.

Вертен передал сумку озадаченному служаке.

— Да, полагаю, что теперь все в порядке, — произнес он.

Служитель открыл сумку и ахнул.

— Только постарайтесь не уронить это, — предупредил Вертен. — Динамит — прескверная штука!

Гросс не выразил никакого удивления по поводу того, что Вертен вернулся не только со взрывчаткой в руках, но и с женой.

— Похоже на то, что вы оказались на волосок от гибели, — заметил Гросс, не преминув также заглянуть в сумку.

— Нам всем довелось побывать там, — вздохнул Вертен. — Но пусть спектакль продолжается.

На этот раз, когда он обнял Берту, она не сделала ни малейшей попытки оказать сопротивление.

Несколькими днями спустя все собрались вокруг бидермайеровского обеденного стола в квартире Вертена и Берты. К послеполуденному чаю были поданы впечатляющий венский кекс и великолепный слоеный штрудель. Фрау Блачки сегодня превзошла саму себя, подумал Вертен. Гросс пересказывал свой разговор с Зигфридом Блауэром, имевший место ранее в полицейском управлении.

— Этот человек одержим бредовыми идеями, — повествовал Гросс. — Он винит Малера буквально во всем, что пошло вкривь и вкось в его жизни, начиная со смерти старшего брата Ганса. Но, как и многие извращенные люди, он гениален. А теперь, когда его партия проиграна, Блауэр не склонен ничего скрывать. На самом деле он, похоже, испытывает наслаждение в том, чтобы делиться своими дьявольскими замыслами.

Гросс на минуту прервался, чтобы отправить в рот изрядный кусок пирожного.

— Прежде всего, — возобновил он свой рассказ, — это его личина Блауэра, человека с самообразованием из нищего пригорода Оттакринга, оказавшегося способным подняться до положения мастера сцены в Придворной опере, после того как ее директором стал Малер. Блауэр не спешил, лелея свою мечту об отмщении, обдумывая различные жуткие способы покончить с Малером и не привлечь внимание к самому себе. Затем, когда вы, Вертен, как-то столкнулись с ним в опере, он почувствовал в вас врага. Ему было необходимо предпринять какие-то действия, и, обнаружив, что в вашей адвокатской конторе недавно произошла смена персонала, он завел дружбу с этим незадачливым Тором. Вам известно, что они оба побывали в Америке?

— Тор сообщил мне, что он некоторое время прожил там, — подтвердила Берта.

— Да, именно так, — продолжил Гросс, — и оказывается, что Блауэр, или Вильгельм Карл Ротт, также совершил путешествие за океан в погоне за удачей. Однако в результате он погряз в трясине карточных долгов и очутился в среде уличных банд Нью-Йорка. Чтобы выплатить долги, ему пришлось браться за выполнение самых грязных дел для шайки шантрапы из Ист-Сайда, известных под прозвищем «Салаги», у которых, похоже, он и перенял свои опасные познания в обращении с ядами, изготовлении бомб и приемах поножовщины. Он буквально светился, хвастаясь мне сегодня утром своими достижениями. Блауэр даже намеревается написать мемуары. Я не уверен в том, где кончается правда и начинается вымысел, но история сама по себе чрезвычайно увлекательна и объясняет его познания в самых разных способах умерщвления людей.

— Здесь только остается уповать на принцип талиона, — вздохнул господин Майснер. — Око за око. Этот человек не заслуживает права на жизнь.

Однако Гросса нельзя было отвлечь темой о надлежащем наказании.

— Блауэр подстроил «случайное» знакомство с одиноким Тором в пивной, которую часто посещал помощник адвоката. Тор страдал от одиночества, ему не хватало дружбы, приятельских отношений, он истосковался по ласковому слову от другого человеческого существа. Было легко уверить его в том, что он, Блауэр, и был истинным другом, которого преследует руководство оперы и в особенности господин Малер. Он смог убедить простодушного Тора в том, что все сговорились против мастера сцены, стараясь навесить на него целый ряд несчастных случаев, пытаясь представить все таким образом, будто он, Зигфрид Блауэр, действительно пытается убить Малера. Блауэр пошел на огромный риск с Тором, рассказав ему даже о «совпадении» своего посещения скрипача, господина Гюнтера, в ночь самоубийства этого человека. И пожаловался Тору, что эту смерть также пытаются навесить на него. И Тор наивно проглотил все это, поверил ему и сообщал о всех событиях в проводимом расследовании.