Во всяком случае, исключение Эммы из завещания требовало его переделки. Вертен решил послать телеграмму Берте с объяснением, что ему придется вернуться, чтобы забрать папку с делом Малера. Он просто не хотел сказать правду: что тоскует по ней и чертовски изнывает от того, что Малер обращается с ним как со слугой. Возвращаться домой, подобно побитой собаке с поджатым хвостом, было бы уж слишком. Да. Он пошлет телеграмму сегодня же вечером.

— Господин Вертен.

Он очнулся от своих сокровенных мыслей и сосредоточил внимание на Жюстине, произнесшей его имя.

— Густав готов для своей послеобеденной прогулки.

— Да, — сказал он. — Прекрасно. Свежий воздух — это именно то, что требуется всем нам. — Однако адвокат не испытывал особого воодушевления от предстоящей прогулки — быть в постоянном напряжении, чтобы не отставать от быстрого шага Малера или поддерживать его бесконечные музыкальные дискуссии.

— Он с таким нетерпением ожидает этих променадов, — вздохнула Жюстина.

Вертен отбросил от себя апатию и недовольство по отношению к Малеру. В конце концов, напомнил он себе, этот человек нанял его, и композитору было обещано наблюдать за ним. Адвокат знал, что кто-то пытался убить Малера раньше и, вероятнее всего, попытается сделать это вновь. Так что он, Вертен, пребывая на вилле Керри, будет выполнять свой долг наилучшим образом. Да, и Жюстина, и их приятельница Натали были преданными ангелами-хранителями, но их забота не распространялась на обязанности телохранителей. Он создал в воображении картину кажущейся домашней безопасности Малера частично с целью логически обосновать свой собственный отъезд.

Вертен вернется в Вену, расцелует жену и признается ей в том, как он любит ее, заберет завещание и поспешит обратно к своему подопечному. Сейчас не то время, чтобы ослаблять бдительность.

— У вас такой вид, как будто вы запутались в своих мыслях, адвокат Вертен, — заметила Жюстина.

— Нисколько, — ответил тот. — Я знаю свой путь.

Служебные помещения ведомства Альфреда, князя Монтенуово, располагались во дворце Хофбург,[56] наискосок от императорской канцелярии, где находились покои самого Франца-Иосифа. Гросс бросил взгляд сквозь кружевные занавеси, закрывающие окна высотой от пола до потолка, на габсбургского орла, вышитого в центре полупрозрачного тюля, и его пробрала дрожь. Последнее расследование привело его с Вертеном к самым вратам императорской власти; он не испытывал чрезмерного удовольствия от того, что вновь так приблизился к этой цитадели власти.

Официально Монтенуово, внук императрицы Марии-Луизы,[57] второй жены Наполеона Бонапарта, был гофмейстером при действующем обер-гофмейстере двора, князе Рудольфе Лихтенштейне. Однако Лихтенштейн проявлял больший интерес к лошадям, нежели к певцам, и основные заботы по управлению Придворной оперой легли на весьма неширокие плечи гофмейстера, князя Монтенуово.

Внезапно позади Гросса открылась потайная дверь в стене, заставленной полками с книгами, и в комнате весьма эффектно появился Монтенуово в полувоенном синем мундире с шитьем и шпагой на боку, подвешенной на широкой красной перевязи, протянутой с правого плеча к левому бедру.

Монтенуово был невысоким человеком, обладавшим огромной властью и державшимся с королевским достоинством, ибо был взращен под сенью короны. Он славился своим несгибаемым упрямством и безраздельной, доходящей до крайности, преданностью традициям империи Габсбургов, которой он был обязан всем, включая титул. Ходили упорные слухи, что после ухода в отставку или смерти Лихтенштейна именно Монтенуово станет новым обер-гофмейстером, ответственным за доступ к императору, содержание королевских библиотек и музеев, поиск подходящих брачных партнеров для молодых Габсбургов, за все в ведении императорского хозяйства, от коневодства до управления придворными театрами, включая венскую оперу.

Сведения, полученные от Крауса, оказались полезными. Этот, по остроумному выражению журналиста, малорослый инспектор циркового манежа[58] являлся преданным сторонником Малера. По убеждению Крауса, князь верил не только в гений композитора, но и в присущую ему честность и прямоту. Малер уже успешно получал аудиенции через голову вице-интенданта Ляйтнера по некоторым вопросам бюджета и штата театра.

Итак, желая обзавестись легитимной поддержкой, Гросс решил этим утром посетить Монтенуово. Он подумал, что приспело время просветить князя о его и Вертена заботах, связанных с Малером.

Пока Монтенуово направлялся к своему письменному столу из розового дерева, Гросс встал.

— Нет, прошу вас, господин Гросс, сидите. Вы не в присутствии императорской особы.

Его голос был удивительно низким и мужественным для такого малорослого человека. Коротко остриженные волосы и борода подчеркивали его внушительный вид; он сел с осторожностью, как человек, привыкший к тому, что ему пододвигают стул.

— Мы рады наконец-то встретиться с великим криминалистом.

Использование королевского «мы» не прошло незамеченным для Гросса.

— С вашей стороны было чрезвычайно любезно уделить мне время при подаче моего прошения с таким кратковременным предварением.

— Чепуха. Ваша прекрасная работа в Черновцах не осталась незамеченной.

Однако же никакого упоминания о его хорошей работе в Вене в прошлом году, отметил про себя Гросс. Никаких громких аплодисментов по поводу разоблачения им и Вертеном гнусного преступления в высших кругах.

Гросс просто кивнул.

— Чем я могу быть полезен? — Монтенуово сложил перед собой на массивном письменном столе свои хорошо ухоженные руки.

— Я счел своим долгом поставить в известность вас, ваше высокопревосходительство, о расследовании, которое я и мой помощник проводим в Придворной опере.

— Это, должно быть, адвокат Вертен, не так ли?

Что говорили критики о Монтенуово? Он вездесущ. Что-то вроде этого, подумал Гросс. И Монтенуово своим поведением лишь подтверждал их правоту. Его око оказалось всевидящим и всезнающим по поводу всего того, что было связано со двором.

— Да. Адвокат Вертен, — подтвердил Гросс.

Выражение напускной сердечности лица Монтенуово не изменилось, когда он заговорил:

— И какого же рода это расследование, доктор Гросс?

— Нас нанял господин Малер.

Это сообщение пробудило на лице князя некоторое подобие оживления.

— Наш высокоуважаемый директор. Не собираетесь ли вы сказать мне, что придаете значение этой череде разрозненных несчастных случаев, свидетелями которых мы стали за последнее время?

— С моей точки зрения, князь, они являются не такими уж разрозненными и не такими уж случайными.

— Вы считаете, что Малеру угрожает настоящая опасность? — Он попытался сохранить безразличное выражение лица, но когда его руки судорожно сжались, то костяшки на них побелели.

Гросс ввел князя в курс своего расследования, дав тщательный обзор несчастных случаев и незначительного продвижения в расследовании с тех пор, как Малер нанял их, включая убийство Фридриха Гюнтера и вероятность того, что этот человек оказался свидетелем убийства певицы Каспар.

Вскрытие тела господина Гюнтера, бывшего служащего оркестра Придворной оперы, не привнесло ничего нового. Сыскной инспектор Дрекслер известил Гросса, что, как и предполагалось на месте преступления, гортань музыканта была раздавлена чьими-то руками. Действительно, тот факт, что Гюнтер был задушен неизвестным злодеем и затем повешен с целью маскировки под самоубийство, был неоспорим. Смерть наступила приблизительно за десять часов до обнаружения тела, а это означало, что скрипач был убит вскоре после возвращения не только с закрытия сезона в Придворной опере, но и своего участия в спектакле, оказавшегося последним для него. Сыскной инспектор Дрекслер и его люди опросили других жильцов и соседей, но ни один не заметил никаких странных пришельцев или передвижений. На настоящее время полицейское расследование зашло в полный тупик.