— Брамс был виноват в том, что этот композитор сошел с ума?

— Конечно, у Ротта было предрасположение к этому. Знаете ли, Виктор некоторое время работал с Фрейдом. Его чрезвычайно интересовала психология. Он утверждал, что Ротт обладал хрупким душевным организмом, полным нервной энергии, которую требовалось направить в нужное русло.

— Похоже на моего мужа, — пошутила Берта.

— И на моего. Но этот молодой человек балансировал на туго натянутом канате. Потом, когда Брамс разрушил его надежды на получение государственной стипендии, Ротт просто сломался. Следуя в поезде на пути в Альзас с целью возможного получения места, он прицелился из револьвера в одного из пассажиров, который собирался закурить сигару. Ротт утверждал, что Брамс набил поезд динамитом и этот пассажир ни в коем случае не должен зажигать спичку. В конце концов Ротта обезоружили и отправили в психиатрическую клинику в Вене. А ведь все это было связано с этой проклятой музыкальной политикой, но отнюдь не с музыкой Ротта.

У Берты возникло ощущение, что она и Эмма в последние годы жили на различных планетах, ибо она была совершенно лишена этих сведений.

— Я боюсь, что вам придется пояснить это.

— Я имею в виду борьбу между Вагнером и Брамсом. Представьте, вы молодой музыкант и вынуждены поддерживать либо одного, либо другого, горе вам, когда вы в стане противника. Ротт, так же как Малер и Вольф, был большим любителем Вагнера и учеником Брукнера в консерватории. Брамс считал Брукнера жуликом, думал, что его музыка будет забыта через несколько лет… Но если ваш муж работает на Малера, теперь он должен спросить его. Или, лучше, спросите Натали Лехнер-Бауэр. Я уверена, что она все еще сохнет по своему единственному и неповторимому.

— Да, — подтвердила Берта. — Я не сразу поняла, что вы знакомы и с ней.

— Видите ли, они все встречались в консерватории, — сказала Эмма. — А я потом общалась с ними через Виктора и его общество. Не могу сказать, что я знала каждого из них. Во всяком случае, она — обильный источник информации по этим годам. Знает все сокровенные тайны. Как-нибудь постарайтесь выудить у нее о размолвке Малера с Вольфом из-за первоначального либретто. Это — сюжет для трагикомедии.

— Вольф тоже помешался, — пробормотала Берта. — Похоже, что это приобретает широкий размах.

Пока Вертен сидел на стуле вместе с Гроссом в кабинете инспектора Майндля в управлении полиции, его не покидало странное чувство повторения того, что ему однажды уже пришлось пережить. Они общались с этим представителем закона по поводу их предыдущего дела. Теперь обязательное изображение императора с бакенбардами-котлетками висело одно-одинешенько там, где когда-то красовались два портрета. Второй изображал человека, которого Вертен убил на дуэли, — того самого человека, что угрожал ему, Берте и всем, близким к нему. При одном воспоминании об этом он непроизвольно глубоко вздохнул.

Гросс и Вертен были удивлены, что на это совещание был также приглашен сухопарый, с ястребиным носом, сыскной инспектор Бернхардт Дрекслер. Они получили вызов на эту встречу телеграммой ранним утром.

— Рад вновь видеть вас, господа, — провозгласил Майндль, его глаза за стеклами пенсне были направлены только на Гросса. Он был хорошо одет; его легкий костюм угольного цвета сидел настолько хорошо, как будто его сшил сам Книзе. Несмотря на это приветствие, Майндль никоим образом не выказывал радостного вида. Чисто выбритый и с румяными щеками, инспектор выглядел почти что херувимом за своим массивным столом из вишневого дерева. Рассерженным херувимом, если судить по его поджатым губам.

На то у него была причина, как подозревал Вертен, ибо человек, которого он сразил на дуэли, был покровителем Майндля, его наставником, его благодетелем. После смерти этой могущественной особы карьера Майндля застопорилась; в начале года его обошли должностью главного инспектора. Но Вертен чувствовал, что дело было не только в этом.

— Похоже на то, что вы опять прибегаете к помощи венской полиции. — Тон Майндля был настолько насыщен иронией, что смахивал на зубовный скрежет. — Я имею в виду, конечно, — продолжал Майндль, — дело господина Малера. Князь Монтенуово желает, чтобы мы позаботились о постоянной безопасности и добром здравии директора Придворной оперы.

— Я счел настоятельно необходимым поставить князя в известность о нашем расследовании, — промолвил Гросс в попытке умилостивить этого похожего на эльфа человека. Но его уловка не прошла.

— Верно, — процедил Майндль сквозь сжатые губы. — Однако же, памятуя прошлую историю, с вашей стороны было бы чрезвычайно любезно в первую очередь обратиться ко мне.

Вертен почувствовал, как Гросс заерзал на стуле рядом с ним.

— И что же вы бы сделали, инспектор? — вопросил Гросс. — Сказали бы мне, что смерть фройляйн Каспар — дело случая, и предложили вернуться с более убедительными свидетельствами непосредственного покушения на Малера?

Сыскной инспектор Дрекслер прочистил горло коротким кашлем — бессознательное подтверждение того, что он именно так бы и поступил при получении информации от Гросса.

— Я сомневаюсь даже в том, что смерть этого несчастного скрипача, Фридриха Гюнтера, возбудила бы ваш интерес, инспектор, — продолжил Гросс.

— Теперь-то мы никогда не сможем утверждать этого, не так ли? — отпарировал Майндль. — Но давайте не будем обвинять друг друга. Нам явно предстоит сложная задача. Дрекслер ознакомил меня с фактами по делу на сегодняшний день.

— Включая покушение на жизнь Малера на прошлой неделе? — поинтересовался Вертен.

Майндль не сводил взгляда с Гросса, умышленно игнорируя Вертена.

— Да, нам сообщили об этом несчастном случае наши коллеги из Бад-Аусзее.

— Тормозной тросик был явно подрезан, — возразил Вертен. — Поэтому это никак нельзя назвать несчастным случаем.

Майндль наконец-то устремил свой взор на Вертена.

— Я неверно выразился. Не несчастный случай.

Должностное лицо ухитрилось вложить в эти несколько слов столько ненависти, сколько Вертену никогда не приходилось чувствовать на себе. Он физически ощутил ее леденящее дыхание, но это лишь обозлило его. Однако же Вертен решил придержать свой язык. Будучи лишенным своего основного покровителя, Майндль тем не менее все еще имел друзей в высших кругах. В прошлом году до Вертена дошли слухи, что ему лишь чудом удалось избежать суда за убийство в результате дуэли. По закону дуэль тем не менее была преступлением, но на практике редко подлежала наказанию. И еще, как узнал Вертен, Майндль так отчаянно боролся за его арест, что только вмешательство императора спасло его. Его величество не пожелало, чтобы некоторые факты были преданы широкой огласке.

Таким образом, кроме того, что Майндль раздражал его, он являлся также и опасным врагом. Вертен мудро решил хранить молчание, оставив Гроссу самому играть руководящую роль.

— Так что предоставляем вам заниматься вашей работой, — изрек Гросс, пытаясь завершить эту процедуру.

Но у Майндля была своя повестка для этого совещания.

— А что общего у госпожи Штраус с этими расследованиями? — внезапно спросил он.

Вот оно что, подумал Вертен. После того как они уехали, вдовушка сообразила, в чем дело, воспользовавшись кое-какими своими влиятельными связями, чтобы точно узнать цель их визита.

— Мы хотели выяснить все досконально, — сказал Гросс. — Между Штраусом и Малером были кое-какие отношения.

— Кое-какие, — повторил Майндль, поправляя пенсне и кивая. — Я полагаю, господин Малер дирижировал опереттой Штрауса…

— «Летучая мышь», — прочитал Дрекслер по только что извлеченной записной книжке.

— Да, — согласился Майндль. — И Штраус подхватил свою последнюю болезнь, дирижируя в Придворной опере. Я бы сказал, особой связи нет. Ничего такого, чтобы стоило беспокоить скорбящую вдову.

Гросс уже не мог более сдерживать кипящее в нем возмущение.