– Они таковы, как вы этого заслуживаете, – продолжала Аспазия. Попробуйте только воспользоваться той властью и тем влиянием, которое вы можете иметь на них. До сих пор вы не делали этого и даже, как кажется, не сознавали своей силы. Ваше рабство добровольно. Вы хвастаетесь званием госпожи дома, а, между тем, вас держат строже, чем рабынь, так как рабыни могут свободно показываться на улицах или на рынке, а вы пленницы. Разве это не правда?

– Да, это правда! – снова послышалось со всех сторон.

– Мой муж раз, уезжая на два дня, запер меня в женских покоях и даже двери их запечатал своей печатью.

– А мой, – подхватила другая, – приучил большого водолаза сторожить у дверей, чтобы никакой мужчина не явился в дом в его отсутствие.

– Даже домашнее управление не вполне доверено вам, – возразила Аспазия.

– Совершенно верно! – с жаром согласились женщины.

– Мой муж всегда носит с собой ключи от кладовых, сам ходит на рынок, покупая мясо и овощи, – вскричала одна.

– Да, а когда бывает война, – вскричала другая, – то наши мужья часто приносят домой провизию на щитах или в шлемах.

– И так как они ни во что не ставят вас у домашнего очага, продолжала Аспазия, – то нечего удивляться, что они еще менее дозволяют вам говорить ваше мнение в общественных делах. Когда они возвращаются с Пникса, где шел вопрос о мире или войне, то вы даже не осмеливаетесь спросить их, что там решено.

– Еще бы! – вскричали все женщины. – Стоит только спросить об этом, как получишь ответ: «Какое тебе до этого дело! Сиди за свое прялкой и молчи!» А если вы не молчите, то тогда бывает еще хуже.

– Мой муж, – сказала одна из женщин, – постоянно повторяет мне старую глупую поговорку: «О женщина! Лучшее украшение женщины есть молчание!»

– Мы знаем эту поговорку – она в устах всех мужчин! – опять вскричали все.

– К чему же в таком случае нам дан язык? – спросила одна, – неужели только для того, чтобы целовать или лизать?

Женщины громко засмеялись этой шутке.

Аспазия продолжала:

– Они желают, чтобы вы были глупы и неразвиты, так как, только в этом случае, они могут повелевать вами – с той минуты, как вы сделаетесь умны, когда осознаете вашу силу, данную женскому полу над мужчинами, с той минуты конец их тирании! Вы думаете, что сделали все, если содержите дом в чистоте, если моете, причесываете детей, смотрите, чтобы в саду и на дворе все было чисто и если которая-нибудь из вас желает нравится мужу, то она думает, что может пленить его желтым платьем, нарядными башмаками, прозрачным покрывалом и тому подобными вещами. Но красота тела и украшения могут быть опасным для мужчин орудием только в руках женщин с умом. Но как вы думаете, откуда приобрела я тот небольшой ум, который имею, как не благодаря свободному обращению в свете, которого лишают вас ваши мужья, запирая для этого в четырех стенах.

На будущее время, вам должно быть дозволено очищать и освежать мрачный характер ваших домов дыханием свободы. Вы должны подвергаться влиянию внешнего мира и, наоборот, иметь влияние на внешний мир. Женский ум должен иметь в свете одинаковое место с мужским – тогда не только домашняя жизнь улучшится, но и искусство достигнет высшей степени развития, тогда и война между мужчинами прекратится.

Заключим союз! Дадим друг другу обещание, что мы всеми зависящими от нас средствами будем стараться приобрести себе права!

Эти слова Аспазии были встречены живым одобрением большинства собравшихся.

Затем поднялся такой громкий шум голосов, что нельзя было ничего разобрать, так как все женщины говорили вместе: казалось, что храм наполнился стаей кричащих и поющих птиц.

Вдруг какая-то высокая фигура стала энергично прокладывать себе путь к тому месту, где стояла Аспазия. Белый платок, прикрывавший ее голову, скрывал и большую часть лица, так что сразу ее нельзя было узнать. Когда же она, наконец, остановилась в середине круга и ее злой взгляд встретился со взглядом Аспазии, все узнали резкие мужские черты лица сестры Кимона.

Эльпинику боялись во всех Афинах, боялись даже все ее приятельницы. Она властвовала силой своего языка, своей, почти мужской силой воли, своими большими связями; вследствие этого, боязливое молчание водворилось во всей толпе, когда сестра Кимона приблизилась к Аспазии со словами:

– Кто дал право тебе, чужестранка, говорить здесь, в кругу природных афинских женщин?

Этот вопрос Эльпиники сейчас же произвел глубокое впечатление и многие из женщин, живо кивая головой, удивлялись, что это соображение сразу не пришло им в голову. Эльпиника же продолжала:

– Как осмеливается милезианка учить нас здесь? Как осмеливается она ставить себя на одну доску с нами? Разве она нам ровня? Разве она делила с нами с детства наши нравы и обычаи? Мы афинянки! На восьмом году мы носили священные платья девушек, избираемых для храма Эрехтея, десяти лет мы принимали жертвенную пищу в храме Артемиды. Как цветущие девушки мы принимали участие на празднестве Панафиней – а эта?.. Она явилась из чужой страны, без божественного благословения, как искательница приключений… А теперь она желает втереться в нашу среду, потому что сумела одурачить одного афинянина до такой степени, что он, противно закону и обычаю, ввел ее в свой дом.

Спокойно, но не без насмешливой улыбки, отвечала Аспазия:

– Ты права, я не выросла в глупой пустоте афинских женских покоев; я не принимала участие в празднестве Панафиней с праздничной корзиной на голове; я не смотрела с крыши на празднество Адониса, но я говорила здесь не как афинянка с афинянами, а как женщина с женщинами.

– Губительница мужчин! Подруга безбожника! – с жаром вскричала Эльпиника. – Как осмеливаешься ты переступать порог нашего храма, оскорблять наши божества своим присутствием!

Эти слова были произнесены со страшным гневом. Довольно длинные волосы на верхней губе Эльпиники поднялись, тогда как ее приятельницы, собравшиеся вокруг нее, приняли относительно милезианки угрожающее положение. Но и сторонницы Аспазии тесно столпились вокруг своей предводительницы, чтобы защищать ее и немало было число тех в храме, которые еще остались на стороне подруги Перикла.

Снова поднялся громкий шум голосов и резкий обмен слов между раздраженными партиями, грозя перейти в дело.

Решительная сестра Кимона снова заставила себя слушать:

– Подумайте о Телезиппе! – кричала она. – Подумайте о том, как эта чужестранка, эта милетская гетера разлучила афинянку с мужем и детьми, прогнала ее от ее очага! Кто из вас может считать себя в безопасности от постыдного искусства этой женщины, если ей придет в голову влюбить в себя мужа другой женщины! Прежде, чем вы станете слушаться шипения этой змеи, вспомните, что у нее в жале скрывается яд.

– Вот глядите на ее дела! – продолжала Эльпиника, указывая глазами в угол храма. – Посмотрите на Телезиппу, взгляните на ее бледное лицо, посмотрите, как слезы льются у нее из глаз, при одном воспоминании об ее детях.

Головы всех женщин повернулись, следуя по направлению взгляда Эльпиники и устремляясь на разведенную жену Перикла, которая стояла в некотором отдалении и бледная от досады и гнева глядела на Аспазию. Эльпиника же продолжала:

– Знаете ли вы, что она думает о нас, афинянках? Должна ли я вам сказать это? Но она сама уже сказала, что считает нас глупыми, ничего незначащими, неопытными, недостойными любви наших мужей и милостиво соглашается научить нас, в своей самоуверенной гордости, сравняться с той очаровательной милезианкой, с которой, по ее мнению, самая красивейшая из вас никогда не сравниться.

Эти слова Эльпиники произвели громадное впечатление в кругу собравшихся женщин. Настроение быстро изменилось, даже в сердцах тех, которые до сих пор склонялись в сторону Аспазии.

Эльпиника между тем продолжала:

– Знаете ли вы, что ваши мужья, товарищи Перикла, говорят о вас и что уже повторяют друг другу афинские мужчины? Аспазия очаровательнейшая женщина в Афинах. Они говорят, что надо отправляться в Милет, если желаешь найти красивую, прелестную жену.