– Бесчеловечный мальчишка! – вскричала Телезиппа с гневом и позвала Ксантиппа и Паралоса, чтобы утешить их.

Между тем Эльпиника не спуская глаз глядела на маленького Алкивиада.

– Какой очаровательный мальчик! – сказала она. – Как хороши эти чудные, сверкающие глаза, этот ослепительно белый лоб, эти роскошные вьющиеся волосы.

– Он несносный мальчишка! – вскричала Телезиппа, раздраженная похвалами подруги.

Затем она позвала педагога, который, хромая, вошел в комнату.

– Как мог ты позволить Алкивиаду побить мальчиков! – вскричала Телезиппа.

– Он сам был занят в игре, – вмешался Алкивиад, – он стоял, изображая Троянскую лошадь, при помощи которой я хотел после пробраться в Илион.

Телезиппа с удивлением посмотрела на раба.

– Госпожа, – отвечал он, – я не в первый раз принужден исполнять капризы этого сумасшедшего, желающего ездить на моей спине, вчера он укусил меня за руку, как молодая собака…

– Нет! Скажи: «Как молодой лев!», – с досадой вскричал маленький Алкивиад.

– О, Зевс и Аполлон! – простонала Эльпиника.

Затем она ласково подозвала к себе мальчика.

– Ты мужественный ребенок, – сказала она, – и если бы жил во времена великого Кимона, моего брата, то, конечно, помог бы ему разбить Персов, но теперь, дитя, мальчики иначе воспитываются, чем прежде. Подумай только, мой милый, скоро и ты поступишь в школу, будешь учиться грамматике и гимнастике, точно также, как играть на цитре и на флейте…

– Нет! – вскричал Алкивиад, – я не хочу играть на флейте – это так некрасиво, приходится надувать щеки: вот так!

Говоря это, он надул свои щеки, как мог.

– Как он тщеславен! – вскричала Эльпиника и хотела поцеловать мальчика.

Но старым женщинам нет счастья с молоденькими мальчиками. Маленький Алкивиад, чтобы ускользнуть от поцелуя сестры Кимона, выпустил ей в лицо весь воздух, которым надул щеки и с ироническим смехом бросился бежать.

Эльпиника была раздражена. Она вскочила с места, чтобы сейчас же уйти.

– Ты видишь, – сказала Телезиппа, удерживая подругу за руку, – ты видишь, какова моя судьба! Так я живу, с этой обузой на шее, в доме беззаботного мужа, без всякого развлечения, тогда как могла бы быть женой архонта Базилия.

– Мой брат Кимон любил говорить, – возразила Эльпиника, – что «новые времена – злых времена!» Берегись, Телезиппа, и позволь мне сказать тебе, что если бы мы, женщины, соединились, то может быть свет не так скоро клонился бы к упадку.

Когда Перикл и его друг Анаксагор оставили дом первого, они пошли по улице, которая вела мимо большого театра Диониса, к подножию Акрополя, затем повернули с нее на дорогу, огибавшую западный холм Акрополя и ведшую в Агору.

Агора, этот центра афинской жизни, лежит как бы под прикрытием афинских холмов: с полуденной стороны ее возвышаются обрывистые скалы Ареогана и Акрополя, с западной стороны – холм Нимф, на котором, на южной стороне его, помещается знаменитая возвышенность Пникса. С полуночной стороны виднеется возвышение, на котором помещался храм Тезея и, наконец, на северо-востоке – возвышенность известного Колопса.

Эти славные, священные вершины как будто глядят на Агору. Среди них помещался жертвенник двенадцати первых олимпийских богов, здесь же возвышались изображения десяти мифических героев Аттического народа, напротив которых помещались статуи девяти архонтов. Здесь же было место собрания совета пятисот.

В этот день народное движение было как-то особенно велико. Через площадь поспешно двигались пританы – принадлежавшие к числу служащих Совета, точно также, как и многие другие знатные люди, на которых, однако, мало обращали внимание.

Но вот появился Перикл и все взгляды устремились на него. Он прощается со своим спутником Анаксагором и идет к пританам: ему нужно посоветоваться о чем-то с этими людьми, часто дающими перевес тому или другому предложению.

В Агоре есть множество красивых храмов и других богатых и изящных построек; веселая зелень платанов действует освежительно на зрение среди этого множества куполов и колонн.

Под навесами, защищенными от дождя и солнца, помещается бесконечное множество лавок с пестрыми и благовонными товарами и всевозможными другими богатствами афинского рынка. Не только афиняне, но и все соседи присылают на афинский рынок все, что у них есть лучшего. Эти благовонные товары пришли из Мегары, эту дичь и редких морских петухов доставляет Беотия. Тот, кто не желает заниматься приготовлением кушаний у себя дома, тот может здесь же на месте удовлетворить все свои желания. Судя по запаху, даже жареный осел, приготовленный здесь, должен быть вкусен, по крайней мере, продавец так расхваливает его, тогда как его сосед употребляет все свое греческое красноречие, чтобы доказать, что его баранье мясо заслуживает преимущества, что оно самое питательное из всех сортов мяса, что оно настоящая пища атлетов. Если ты не желаешь попробовать мяса, которого отведали бы с удовольствием сами Олимпийцы, и хочешь полакомиться более тонкими блюдами или желаешь насладиться чудным благовонием, то тебе стоит только мигнуть стройной продавщице венков или краснощекому мальчику. Афиняне невероятно любят венки, которые сопровождают их от материнской колыбели до могилы. Венками украшают они не только славу, любовь, смерть, радость, но и всякое празднество. Они украшают цветами не только свою голову, но и все тело. Всякий работник надевает венок себе на голову, исполняя свои обязанности; оратор делает то же самое, собираясь говорить на Пниксе перед собранием всего народа. Афиняне вьют свои венки из мирт, из роз, из плюща, гиацинты не редко примешиваются к зелени мирт, но более всего любят они фиалки.

А вот и посудный рынок, эта гордость афинян; недаром город, с незапамятных времен, славится своей посудой, которую корабли развозят по всему свету. Афиняне употребляют в дело свою благословенную глину, также как и аттический мрамор, с одинаково изящным вкусом. Все, начиная от крошечного, плоского, без ножек фиала и до громадной вазы, вмещающей в себя сто ведер вина, сделано с одинаковым изяществом; амфоры с широкими отверстиями и двумя ручками, крошечные сосудики с узкой шейкой, из которой жидкость вытекает только по каплям, громадные кувшины всевозможных фасонов, разнообразные бокалы – все одинаково красиво. Нет ни одной вещи, которая была бы безобразна и только удовлетворяла бы полезным целям, не отличаясь красотой. Даже посуда для ежедневного употребления, даже те сосуды, в которых греки держат свое вино, мед и масло – прекрасны.

Затем следует рынок костюмов, который вместе с иностранными тканями вводит иностранные моды: мегарские плащи, фессалийские шляпы, сикионийские башмаки находят много охотников и покупателей.

Далее можно видеть книжные свитки, выставленные в виде цилиндрических свертков, с удовольствием можно развернуть длинные листы исписанного папируса, украшенного на обоих концах застежками из слоновой кости или металлическими и перевязанного красными или желтыми пергаментными полосами. Но крики продавцов и рыночная суматоха слишком велики для того, чтобы мы могли погрузиться в книжную мудрость афинян.

Продавец угольев и торговец лентами вылезают из кожи, расхваливая проходящим свои товары, к ним присоединяется третий афинянин, умоляющий купить у него безукоризненную ламповую светильню. Со всех сторон раздается: «Купите масла! Купите уксусу! Купите меду!» И среди этого шума общественные глашатаи заявляют, что тот или другой корабль пришел в гавань, что получены такие-то товары, или же извещают о награде, назначенной за открытие воровства или за возвращение бежавшего невольника.

На афинском рынке не достает только женщин. Ни один афинянин не пошлет свою жену или дочь на рынок, он посылает или своего раба, или идет сам и лично занимается покупкой провизии для семейных потребностей. Однако, вблизи храма Афродиты, мелькает довольно много странно разодетых женских фигур, но это – не покупательницы рынка, а продавщицы: они представляют из себя и продавщиц, и самый товар, и, кроме того, играют на флейте и танцуют. Здесь же помещаются, так же, как в Пирее, большие товарные склады, в которые купцы помещают свои товары, беря их затем, по мере надобности. Афинянин имеет бесконечное множество причин каждый день, хоть бы один раз, посетить Агору, а если бы случайно никакой причины и не было, то он отправится туда и без всякой причины. Он по большей части весьма общителен, для него постоянные сношения со своими ближними есть необходимость, это свойство его бросается в глаза повсюду, выражается в его многоречивости на собраниях, в банях, в цирюльнях, в лавках, даже в мастерских ремесленников, только не в кабаках: их афиняне еще не знают или предоставляют пользоваться ими самому низшему классу народа.