Брови Аспазии слегка нахмурились, когда поэт произнес последние слова.

Сократ заметил это и сказал:

– Не забывай, друг мой, что ты говоришь с Аспазией.

– С Аспазией, – возразил Эврипид, – но не об Аспазии: я говорю о женщинах. Аспазия – женщина, но женщины – не Аспазия.

Как мы уже говорили, в разговорах Сократа с супругой Перикла не было недостатка в колкостях, но он никогда не впадал в тон Эврипида. Следует упомянуть, что Эврипид, в своих разговорах с Аспазией, с вежливостью делал исключение для самой Аспазии, тогда как Сократ, напротив того, все свои стрелы направлял именно в Аспазию, защищая женский пол вообще. Также и в этот раз, он вооружился против ненавистника женщин, Эврипида, говоря:

– Мне кажется удивительным, но тем не менее, несомненным то, что каждый мужчина, когда он говорит о женщинах вообще, говорит всегда только о своей собственной жене, поэтому, мне кажется, говорить о женщинах вообще можно дозволить только тем людям, которые не женаты. Я горжусь тем, что принадлежу к числу последних и как ни далеко оставляет меня за собой в мудрости мой друг Эврипид, тем не менее, относительно женщин, я имею преимущество беспристрастия, так как не женат и так как затем Перикл женат, а Аспазия сама женщина, то я здесь единственный человек, который может принять на себя защиту преследуемого пола. Мне, может быть, не достанет для этого ораторского искусства, и я желал бы, чтобы здесь был Протагор, который, конечно, не преминул начать восхвалять женщин, как расточительниц сладчайших радостей, как дарящих лучшее счастье, как хранительниц божественных сокровищ: красоты и радости на земле, как счастье мужчины, как цель его стремлений, как лекарство от его мучений.

«Какое чудное создание – прекрасная женщина!», – сказал бы он. «Каждый атом ее существа очаровывает…»

Так сказал бы Протагор, Эврипид, напротив того, утверждает, что женщина – сфинкс, что у нее прелестное лицо, нежная грудь и острые когти не лучше ли было бы сказать так: у женщин, конечно, острые когти, но прелестное лицо. К чему не поставить главным то, что есть в женщине хорошего, а не дурного? «Им следует обрубить когти», говорит Эврипид, но разве это, отняв у них возможность вредить, отнимет у них другие помыслы? Не лучше ли было бы сделать наоборот и начать с внутреннего улучшения, тогда когти сделались бы безвредными?

Как много добродетели может показать женщина, как много благословений может рассыпать она вокруг себя, не только тем, что она делает и говорит, но и тем, что она есть естественная сторонница красоты. А так как всякое дело, за которое женщины выступают, одерживают победу, то как прекрасно было бы, если бы они сделались сторонницами добра и истины! Может быть, в будущем, все старания мужчин будут направлены к тому, чтобы сделать женщин не только жрицами истины и красоты, но также и добра.

– Да, не достает еще того, чтобы змеи приобрели крылья! – насмешливо вскричал Эврипид. – Впрочем, нечего удивляться, – продолжал он, – слыша эту надежду на улучшение женщин от человека, который ожидает для людей счастья только от одного разума. Я же скажу, что достоинство и благородство женщины заключается не в развитии ее умственных сил, а в развитии ее сердца и чувства.

– Совершенно верно! – согласился Сократ, – но это еще вопрос, могут ли сердце и чувство быть развиты благодаря самим себе и не нужно ли для этого влияние рассудка.

Перикл одобрил слова Сократа, Аспазия молчала и поэтому разговор прекратился, так как, несмотря на то, что слова Сократа вполне соответствовали ее собственному взгляду, но ей казалось, что мудрец хотел дать ей урок.

Что касается умственной способности ее пола, то к ней она давно стремилась. Среди друзей, на Акрополе, она дала себе слово стремиться к этой цели с той минуты, как сделается супругой Перикла.

Она сдержала слово: изменить жизнь и положение женщин, в самом основании, сделалось с того времени ее целью. Но для того, чтобы достигнуть ее, ей нужно было стараться приобрести влияние на афинских женщин, приобрести себе сторонниц, учениц, подруг.

Перикл согласился помогать ей, так как, любя ее, рад был доставить ей всякое удовольствие. Он, если можно употребить это выражение, ввел ее в афинское общество.

Афинские женщины не имели сношений с мужчинами, но между собой имели живейшие сношения и Аспазия, по-видимому, непринужденно вошла в эти сношения.

Между красивыми и, действительно, умными женщинами, которые привлекают к себе мужчин, находятся такие, которые, несмотря на зависть, ненависть и ревность, возбуждаемые ими, умеют приобрести себе расположение особ своего пола. Само собой, они приобретают это расположение не любезностью, не стараниями приобрести расположение, а беспритязательностью и старанием скрыть свои природные преимущества, а также знанием особенностей и требований тех, чье расположение хотят приобрести.

Аспазия старалась внушить доверие. Она знала, что красивая женщина в большинстве случаев приобретает расположение, как мужчин так и женщин, спокойствием и достойным поведением. Она прежде всего хотела сделать так, чтобы ее вынуждены были уважать и, приготовив себе таким образом почву для своего предприятия, открыто выступила со своими взглядами и планами.

В скором времени афинские женщины разделились на партии относительно супруги Перикла. Были непримиримые, которые ненавидели ее и всякими средствами женской вражды, открыто или тайно, боролись против нее, были и другие, которые не отказывали Аспазии в личном расположении, но были того мнения, что ее стремления слишком смелы и безграничны, точно также были и третьи, которые хотя глядели на личность Аспазии неблагоприятными глазами, но зато чувствовали непобедимое влечение к ее стремлениям и к подражанию им. Были, наконец, четвертые, которые будучи вполне убеждены Аспазией, тем не менее не имели мужества вступить со своими властелинами в открытую борьбу за права женщин.

К непримиримейшим и опаснейшим противницам Аспазии принадлежали, как это легко угадать, разведенная жена Перикла и сестра Кимона. Особенно много вредила ей последняя, распространяя про нее многие превратные сведения, которые, переходя из уст в уста, возбуждали афинян против супруги Перикла.

Так, однажды, Аспазия разговаривала с новобрачной женщиной в присутствии ее супруга. Молодая пара желала узнать от нее, в чем состоит истинное счастье любви и брака.

На этот раз Аспазии захотелось попробовать манеру говорить Сократа.

– Если твоя соседка, – сказала она молодой женщине, – имеет красивейшее платье чем ты, какое ты предпочтешь, свое или ее?

– Конечно ее.

– Если у твоей соседки есть лучшее украшение, чем у тебя, продолжала Аспазия, – которое ты предпочтешь?

– Конечно ее, – отвечала молодая женщина.

– А если у нее лучший муж, чем у тебя, которому ты отдашь предпочтение, ее или своему?

Молодая женщина покраснела при этом неожиданном, смелом вопросе. Аспазия же улыбаясь сказала:

– При естественном ходе вещей женщина должна предпочесть лучшего мужчину, а мужчина – лучшую женщину, поэтому, по-моему, обеспечение счастья любви и брака возможно не иначе, как если муж жене, а жена мужу будут стараться казаться лучшими из мужчин и из женщин. Многие требуют от других любви, как обязанности, что вполне неосновательно – надо стараться заслужить любовь и затем уметь поддерживать ее.

То, что Аспазия хотела сказать этими словами, имело глубокое значение, но какой смысл могли иметь эти же слова в устах Эльпиники и ее единомышленниц?

Разговор Аспазии с молодой парой в течение нескольких дней, служил предметом толков в Афинах. Не многие поняли его так, что Аспазия считает единственным условием семейного счастья то, чтобы муж считал свою жену лучшей из женщин и наоборот, но большинство говорила, что Аспазия в присутствии мужа молодой Гиппархии, требовала, чтобы последняя предпочла постороннего человека собственному мужу, если первый более нравится ей.

Аспазия решила в будущем не употреблять сократовой манеры говорить и еще тщательнее, чем прежде, стала наблюдать с какими людьми говорит.