Когда Алкаменес начал расхваливать Теодоту Сократу в присутствии Аспазии, последняя сейчас же поняла намерение оскорбленного юноши и заметила, что он хочет оскорбить ее своими похвалами, расточаемыми другой красавице в присутствии Перикла. С быстротой женского ума она сейчас же приняла решение. В ее голове, как молния мелькнула мысль, что похвалы Теодоте могли повлиять на впечатлительного Перикла, что ему могло придти в голову желание увидать прелестную коринфянку и доставить себе это удовольствие не в обществе своей подруги. Она не желала, чтобы Перикл отправился к Теодоте без нее, так как не боялась их встречи в своем присутствии. Она знала, чем превосходит всех других, что же касается Алкаменеса, то она думала, что всего лучше накажет его, не обращая внимания на подобные вещи.
Чувствуя некоторое любопытство и желание увидеть прекрасную коринфянку, она с самой веселой непринужденностью сказала:
– Если ты, Алкаменес, в состоянии указать нам путь к прекраснейшему и прелестнейшему, что ты знаешь на свете, и показать нам танцующую Теодоту, то со стороны Перикла и Сократа, а также и меня самой, было бы глупостью, если бы мы не поймали тебя на слове и не заставили немедленно исполнить обещание.
– Я согласен, – поспешно сказал Алкаменес, – и надеюсь, прелестная Аспазия, что ты говорила как от своего имени, так и от имени Перикла и Сократа.
Перикл подумал, затем ответил, что не желает противиться желанию прелестной Аспазии.
– Но, – прибавил он, – мы пойдем не иначе, как в обществе Сократа, и для него, а следовать за мудрецом никогда не позорно.
– Наш горячий Алкаменес, – сказал Сократ, – любит быстрые мысли и смелые решения. Посмотрите, как он весело потирает руки и хватается за свою фессалийскую шляпу. Держу пари, что он не даст нам покоя, пока мы не пойдем с ним к прелестной Теодоте.
– Вы угадали! – вскричал Алкаменес. – Фидий во время нашего последнего разговора уже ушел, и я советую вам не мешать ему прощанием. Отсюда очень близко выход, дверь отперта, улица пуста, дом Теодоты недалеко, идемте!
Они скоро дошли до дома Теодоты. Чтобы зря не тревожить красавицу, Алкаменес вошел раньше и сообщил о приходе гостей. Он возвратился сейчас же, прося своих спутников следовать за ним. Он ввел их во внутренние комнаты Теодоты, убранные с расточительной роскошью. Повсюду лежали мягкие пурпурные подушки. Пол был покрыт дорогими коврами, воздух наполнен благоуханиями. Пурпурное ложе грациозно поддерживалось богами любви. Роскошные костюмы валялись в живописном беспорядке, мягкие сандалии, ленты, дорогие пояса, банки с румянами, круглые зеркала из полированной жести с роскошными ручками, красивые зонтики от солнца, пестрые, всевозможных фасонов веера, маленькие статуэтки из мрамора и бронзы, по большей части подаренные Алкаменесом, и множество свежих цветов; все это в своем пестром беспорядке сразу производило сильное впечатление, усиливающееся от запаха духов.
Гетера поднялась с мягкого табурета навстречу гостям.
Теодота была прекрасна: с черными волосами и сверкающими глазами, тонкими чертами лица. Она была сильно нарумянена, брови искусно подведены, губы красные, платье вышито цветами и стянуто в талии золотым поясом с богато украшенной пряжкой. Ее шея, грудь, руки и даже ноги у щиколоток были украшены браслетами в форме змей. В ушах сверкали серьги, на голове была повязка вышитая жемчугом.
– Я уже сообщил Теодоте, – сказал Алкаменес своим спутникам, – для чего мы пришли и чего желаем.
– Алкаменес безумец, – улыбаясь ответила Теодота, – приведя неожиданно таких высоких гостей, не дав мне времени приготовиться, чтобы достойно принять их.
– Никаких приготовлений не нужно, – возразил Алкаменес, – так как ты всегда одинакова, а наше посещение относится не к твоему дому, а к твоей прелести и к твоему искусству. Ты видишь перед собой мудреца, – продолжал он, указывая на Сократа, – который горит желанием видеть тебя и восхищаться танцами, и этому мудрецу ты обязана тем, что видишь сегодня у себя великого Перикла и столь прославленную и мудрую Аспазию из Милета.
– Как, – вскричала Теодота, – неужели я могу осмелиться показать мое ничтожное искусство перед такими строгими судьями, как мудрец, великий государственный человек и избраннейшая представительница моего пола, превосходящая всех женщин.
– Не бойся ничего, Теодота, – сказал Перикл, – Алкаменес расхвалил тебя нам, а он умеет находить прекрасное.
– В самом деле, – сказал Сократ с тонкой улыбкой, бросая взгляд на Аспазию, – он всегда первый находит прекрасное.
– В таком случае, пусть он берет на себя всю ответственность, вскричала Теодота, – я не церемонюсь ни перед кем и никогда не отказываюсь показать свое искусство. Вы желаете видеть мои танцы, я повинуюсь, считайте себя моими повелителями. Что вы хотите, чтобы я протанцевала? Что вы хотите? Какую богиню? Какой миф?
Она обратилась с этим вопросом главным образом к Периклу, который ответил:
– Спрашивай нашего мудреца, так как мы пришли сюда по его желанию. Говори скорей, Сократ, какой ты хочешь танец?
– Если вы и сама Теодота, – отвечал Сократ, подумав немного, предоставляете мне выбор, то я прошу представить спор трех богинь о красоте, на вершине Иды. Такая для нее задача: представиться нам сначала Афродитой, затем Герой и, наконец, Палладой и показать нам, как каждая из них очаровывала пастуха на Иде с целью получить из его рук награду. Алкаменес обещал показать нам здесь, что такое грация и прелесть, поэтому мы хотим, чтобы Теодота была, насколько возможно, грациозна и прелестна, притом в самых разнообразных видах.
После того, как Теодота удалилась, чтобы переодеться в подходящий костюм, Сократ сказал:
– Мы достигнем нашей цели, так как Теодота не похожа на других красавиц, которые сдерживаются и только по капле дают то, что хотят дать, она честно отдаст нам все, что может предложить и выльет на нас все искусство свое, как из рога изобилия. Затем дело будет кончено, и мы отправимся домой. Теодота мягка и снисходительна, но не благоразумна. Как могла бы Аспазия танцевать, если бы хотела, но кто из нас, исключая олимпийца Перикла, видел ее танцующей?
В то время Теодота снова явилась в костюме, не сковывающем движений. Вместе с ней вошел мальчик с цитрой и невольница с флейтой. Невольница и мальчик начали играть, к этой музыке мало-помалу стали присоединяться движения Теодоты и было невозможно сказать, в какую именно минуту начала она танцевать. Она представила в танцах сначала Афродиту, потом Геру, потом Палладу. Это был один и тот же танец, повторенный три раза, но каждый раз с различным, свойственным каждой богине выражением. Удивительно было видеть, какая перемена происходила во всех ее движениях, взглядах, жестах и мимике, так что трудно было сказать, чему же удивляться более: богатству ли воображения и общей прелести исполнения или же грации и законченности отдельных черт.
Нельзя обойти молчанием, что Теодота во все время танцев почти не спускала своего выразительного взгляда с Перикла. Он, как бы невольно, принимал участие в этом мимическом представлении, в нем, казалось, она видела Париса, из рук которого хотела вырвать яблоко победы.
Когда Теодота окончила, Перикл выразил свое восхищение той прелестью и искусством, с которыми она выполнила свою задачу.
– Задача, заданная Теодоте, была не трудна, – сказал Алкаменес, – она разрешила бы любую, к вашему удовольствию. Она в состоянии изобразить не только кротость голубки, но дикость льва, жар огня, мягкий шелест и дрожание древесных листьев.
– Я не сомневаюсь, – сказал Перикл, – что она умеет, как танцовщик, которого я видел недавно, представить мимикой все буквы алфавита одну за другой.
– А что скажешь нам ты о Теодоте, – вскричал Алкаменес, дотрагиваясь рукой до плеча Сократа, который во время танцев не спускал глаз с танцовщицы и теперь стоял погруженный в глубокую задумчивость.
– Я буду учиться танцевать, – серьезно сказал он, – до сих пор я знал только мудрость головы и мысли – теперь я знаю, что есть мудрость рук и ног.
