— Ну, ну, успокойся!
Наконец она успокоилась, Никий прислушался. Крики и топот еще доносились до него, но с каждым мгновеньем становились все глуше и глуше.
Глава пятнадцатая
А Рим отдалялся все дальше и дальше, и Никию показалось, что он уже не живет. Не живет, не умер, но спит. И все, что видит вокруг, есть сон. Он знает об этом, но не может проснуться.
Нужно было чем-то жить. Он оказался вынужден вспомнить о ремесле, которому учился когда-то, о врачевании. Но не так-то просто извлечь из знаний пользу. Не объявишь же себя врачом просто так! Бывшие при нем деньги заканчивались, будущее выглядело туманным, время от времени он впадал в настоящее отчаянье, думал о том, чтобы покончить с жизнью, тем более что жизни в себе он больше не чувствовал. Но умереть вот так, в цвете лет, оказалось страшно. Он вспомнил последние слова Сенеки и подумал, что тот был прав — только настоящий аристократ не боится смерти. Ощущать себя плебеем, тем более после жизни при дворе Нерона, было обидно, но что стоила такая обида по сравнению с обстоятельствами, в которые он попал! Ему мог помочь только случай, и случай не замедлил явиться.
Никий добрался до Капуи. Зачем? Он и сам не знал. Просто туда вела дорога, на которую он случайно вышел. Если бы дорога вела в другую сторону, он бы поехал в другую: ему было все равно. Ехал с большими предосторожностями, Главным образом в вечернее время. Рисковал попасть в руки к разбойникам. Но быть схваченным римскими солдатами казалось ему страшнее, не говоря уже о Симоне из Эдессы, который мерещился ему в каждом встречном.
В городе он разместился на постоялом дворе средней руки. Его породистая лошадь и дорогая одежда вызвали особенное уважение у хозяина, который отвел ему лучшую комнату. Никий назвался Валерием из Александрии, приехавшим сюда по делам наследства, которое оставил ему дальний родственник отца. Хозяин принял в его деле горячее участие, посоветовал, к кому из чиновников лучше обратиться, кому сколько дать, чтобы его дело решилось как можно быстрее. Он даже сам вызвался отвести его к нужному человеку, но Никий вежливо отказался, сославшись на то, что кое к кому из местных чиновников у него есть рекомендательные письма. Чтобы не вызывать подозрения хозяина, Никий был вынужден уходить утром и возвращаться перед заходом солнца, да еще рассказывать хозяину о продвижении своего дела. Впрочем, последнее оказалось не очень утомительно. Труднее всего было днем — он бесцельно шатался по городу, не зная, что предпринять, и ничего хорошего не видя в будущем. А мрачное будущее могло наступить очень скоро — денег для оплаты жилья у него оставалось всего на несколько дней. Он подумывал о том, чтобы продать лошадь, но даже и выгодная продажа только ненадолго отдаляла конец.
Как-то вечером словоохотливый хозяин зашел к Никию в комнату, чтобы поболтать о том о сем, и, рассказывая о городских новостях, между прочим упомянул о некоем Аннее Спарсе, богатом жителе Брундизия. Спарс был родом из Капуи, здесь до сих пор обитали его дальние родственники. Человек он был известный, достиг высоких должностей в правление императора Клавдия — даже был пропретором в Сардинии,— но при Нероне попал в немилость, вынужден был уйти с государственной службы и уже много лет проживал уединенно на своей вилле в Брундизии, на самом берегу моря.
Никий выслушал рассказ хозяина довольно равнодушно — что ему было за дело до какого-то Спарса, тем более в его теперешнем положении.
Но хозяину равнодушие Никия показалось обидным. Он воскликнул с горячностью:
— Надо знать, кто такой Анней Спарс,— лучшего человека, может быть, вообще не рождала земля!
Местный патриотизм хозяина вызвал у Никия улыбку.
— Это очень почетно для Капуи,— вежливо согласился он.— Правда, сам я никогда не слышал ни о каком Аннее Спарсе.
— Этого не может быть! — искренне удивился хозяин.— О благородном Спарсе знают все!
Никий развел руками:
— Что поделаешь, это мое упущение.
Но столь примирительный ответ не только не удовлетворил хозяина, а, кажется, распалил еще больше. Он дошел до двери, выглянул в коридор, потом, плотно прикрыв дверь, снова сел рядом с Никием (которого он уже порядком утомил) и, понизив голос, с заговорщицким выражением на лице стал говорить о доблестях благородного гражданина. Оказалось, что Анней Спарс более что жизни в себе он больше не чувствовал. Но умереть вот так, в цвете лет, оказалось страшно. Он вспомнил последние слова Сенеки и подумал, что тот был прав — только настоящий аристократ не боится смерти. Ощущать себя плебеем, тем более после жизни при дворе Нерона, было обидно, но что стоила такая обида по сравнению с обстоятельствами, в которые он попал! Ему мог помочь только случай, и случай не замедлил явиться.
Никий добрался до Капуи. Зачем? Он и сам не знал. Просто туда вела дорога, на которую он случайно вышел. Если бы дорога вела в другую сторону, он бы поехал в другую: ему было все равно. Ехал с большими предосторожностями, Главным образом в вечернее время. Рисковал попасть в руки к разбойникам. Но быть схваченным римскими солдатами казалось ему страшнее, не говоря уже о Симоне из Эдессы, который мерещился ему в каждом встречном.
В городе он разместился на постоялом дворе средней руки. Его породистая лошадь и дорогая одежда вызвали особенное уважение у хозяина, который отвел ему лучшую комнату. Никий назвался Валерием из Александрии, приехавшим сюда по делам наследства, которое оставил ему дальний родственник отца. Хозяин принял в его деле горячее участие, посоветовал, к кому из чиновников лучше обратиться, кому сколько дать, чтобы его дело решилось как можно быстрее. Он даже сам вызвался отвести его к нужному человеку, но Никий вежливо отказался, сославшись на то, что кое к кому из местных чиновников у него есть рекомендательные письма. Чтобы не вызывать подозрения хозяина, Никий был вынужден уходить утром и возвращаться перед заходом солнца, да еще рассказывать хозяину о продвижении своего дела. Впрочем, последнее оказалось не очень утомительно. Труднее всего было днем — он бесцельно шатался по городу, не зная, что предпринять, и ничего хорошего не видя в будущем. А мрачное будущее могло наступить очень скоро — денег для оплаты жилья у него оставалось всего на несколько дней. Он подумывал о том, чтобы продать лошадь, но даже и выгодная продажа только ненадолго отдаляла конец.
Как-то вечером словоохотливый хозяин зашел к Никию в комнату, чтобы поболтать о том о сем, и, рассказывая о городских новостях, между прочим упомянул о некоем Аннее Спарсе, богатом жителе Брундизия. Спарс был родом из Капуи, здесь до сих пор обитали его дальние родственники. Человек он был известный, достиг высоких должностей в правление императора Клавдия — даже был пропретором в Сардинии,— но при Нероне попал в немилость, вынужден был уйти с государственной службы и уже много лет проживал уединенно на своей вилле в Брундизии, на самом берегу моря.
Никий выслушал рассказ хозяина довольно равнодушно — что ему было за дело до какого-то Спарса, тем более в его теперешнем положении.
Но хозяину равнодушие Никия показалось обидным. Он воскликнул с горячностью:
— Надо знать, кто такой Анней Спарс,— лучшего человека, может быть, вообще не рождала земля!
Местный патриотизм хозяина вызвал у Никия улыбку.
— Это очень почетно для Капуи,— вежливо согласился он.— Правда, сам я никогда не слышал ни о каком Аннее Спарсе.
— Этого не может быть! — искренне удивился хозяин.— О благородном Спарсе знают все!
Никий развел руками:
— Что поделаешь, это мое упущение.
Но столь примирительный ответ не только не удовлетворил хозяина, а, кажется, распалил еще больше. Он дошел до двери, выглянул в коридор, потом, плотно прикрыв дверь, снова сел рядом с Никием (которого он уже порядком утомил) и, понизив голос, с заговорщицким выражением на лице стал говорить о доблестях благородного гражданина. Оказалось, что Анней Спарс пострадал за свою честность и смелость — он не мог молчать о несправедливостях теперешнего правления и почти открыто высказывал то, что об этом думал.
