— Так, значит, она сама насилует тебя? — оживляясь, спросил Нерон и сел на постели.

Отон улыбнулся лукаво и виновато одновременно.

— Расскажи.— Нерон потянулся и тронул друга за колено,— Она что, прямо-таки набрасывается на тфя? А? Рвет одежду, душит... Ну, говори!

— Она даже связывает меня,— не поднимая глаз, сказал Отон.— Иногда так распаляется, что, мне кажется, может убить всерьез.

— И ты боишься? Боишься по-настоящему? — Нерон пододвинулся ближе и спустил ноги на пол.— Неужели ты так чувствуешь по-настоящему? Или все-таки притворяешься? Скажи!

— Нет, нет,— Отон отрицательно помахал рукой,— не притворяюсь. Если бы ты видел, как она это делает, ты не спрашивал бы. Наверное, и со стороны это выглядит страшно.

— Выглядит страшно,— произнес Нерон, думая о чем-то своем, и опять повторил: — Выглядит страшно.

— Да, поверь мне! — горячо подтвердил Отон.— Со стороны это выглядит еще страшнее!

— Откуда ты это можешь знать? — глядя на друга исподлобья, медленно выговорил Нерон.

— Но я же!..— начал было тот, но Нерон не дал ему договорить:

— Ты не можешь знать того, если сам не видел со стороны. Или ты видел? Ну, отвечай! Может быть, ты заставлял ее так же набрасываться на другого? Так или нет?

— Нет, конечно,— нервно усмехнулся Отон.— Но это легко представить.

— Не думаю,— со странной интонацией то ли угрозы, то ли недоверия проговорил Нерон,— Но я хочу проверить, прав ты или нет. Ты понимаешь меня?

— Не совсем, о император! — пробормотал Отон почти жалобно и привстав в кресле.

— Сядь,— резко бросил Нерон и, сделав паузу, взглянул на того с прищуром.— Я желаю вот что: устрой все так, чтобы я мог посмотреть на это, как ты выражаешься, со стороны. У тебя какие-то сомнения? Ты не хочешь?

— Хочу, но...— под пристальным взглядом императора он не сумел договорить.

Нерон удивленно поднял брови, одну выше другой (это движение на его лице никогда не предвещало ничего хорошего; друзья называли между собой такую императорскую мимику «улыбкой Нерона»).

— Ты возражаешь мне? — Нерон едва пошевелил губами.— Ты отказываешься сделать то, чего хочет император?

— Нет,— быстро и с видимым волнением ответил Отон.— Прости мою глупость, но я просто не очень понял, чего именно ты хочешь. Скажи, я все сделаю!

— Ты все прекрасно понял.— Нерон встал (Отон встал тоже).

Некоторое время они стояли вплотную друг к другу. Отон ощущал нечистое дыхание императора — смесь выпитого и съеденного вчерашней ночью — и сам старался дышать в сторону. От неудобной позы — он старался не касаться императора коленями — у него дрожали ноги. Нерон медленно поднял руку и, положив ее на плечо Отона, с силой надавил.

— Садись, мой Отон,— проговорил он с улыбкой, хотя холодный взгляд его голубых глаз никоим образом ей не соответствовал.— Я пошутил. Но, честное слово, я не понимаю, почему можно смотреть, когда ты занимаешься любовью с продажной девкой, и нельзя, когда ты то же самое делаешь с женой?

— Как тебе будет угодно,— опустившись в кресло под давлением императорской руки, но сидя неестественно прямо, с поклоном сказал Отон.

— Я спрашиваю, что думаешь ты.

— Думаю, что ты... что ты прав,— с дрожью в голосе произнес Отон.

— Значит, ты покажешь мне...

— Да.

— Ты настоящий друг, Марк,— сказал Нерон, подходя к окну и выглядывая наружу.— Ты не можешь представить, как мне скучно. Октавия мне надоела, она холодна как лед и больше не возбуждает меня. Акта... Нет, Акта все еще хороша, но и она, как и все женщины, видит во мне императора, а я хочу... Ты знаешь, чего я больше всего хочу?

— Не... знаю.

— Больше всего я хочу, чтобы женщина причинила мне боль, не услаждала бы меня, а сама хотела бы наслаждаться. Но со мной это невозможно — все они хотят дать наслаждение, чтобы получить от меня что-то взамен. Все женщины продажные. Разве не так? Разве твоя Поппея не продажная?

— Нет, не продажная,— неожиданно твердо выговорил Отон.

— Вот как! — повернулся к нему Нерон.— Это интересно. Ты не ошибаешься?

— Нет.— Отон встал, держась за спинку кресла,— Она другая, она лучшая из женщин, она свободная женщина.

— Свободных женщин не бывает,— возразил Нерон, глядя на друга с любопытством.

— А она свободна.

— Ты должен рассказать о ней подробнее,— велел Нерон, скрестив руки на груди.— Мне необходимо знать все, все детали. Ты понимаешь, что я имею в виду?

— Да,— кивнул Отон.

— Тогда начинай.— Нерон показал глазами на кресло.— Садись, так тебе будет удобнее.

Отон снова опустился в кресло.

— Ну,— поторопил его Нерон, но друг не успел начать свой рассказ: открылась дверь, и на пороге появился слуга.

Нерон поморщился:

— Что там еще? Я же просил не тревожить меня.

— Афраний Бурр,— доложил слуга.

— Ну что, что Афраний Бурр? — нетерпеливо бросил Нерон.— Искалечил и вторую свою руку? Ну, что ты молчишь как рыба!

— Афраний Бурр,— невозмутимо повторил слуга,— просит императора срочно принять его.

— Просит императора срочно принять его,— с издевкой повторил Нерон.— А где ты видишь императора? — Он развел руки в стороны и, переглянувшись с Отоном, снова обратился к слуге: — Здесь нет императора. Пойди и скажи, что ты не нашел меня.

— Я говорил, но он...

— Что он, что?!

— Он говорит, что дело особой важности.

— Ладно,— сердито бросил Нерон, делая нетерпеливое движение рукой,— зови.— И, снова посмотрев на Отона, поднял брови, одну выше другой, что в данном случае должно было, по-видимому, означать нечто вроде «сам можешь убедиться, как я несчастлив».

Афраний Бурр вошел широким шагом военного. Он поднял правую руку и проговорил громко:

— Приветствую тебя, император! — при этом сделал вид, что не замечает сидящего в кресле Отона.

Он не любил этих так называемых близких друзей Нерона, все они казались ему изнеженными выскочками, жалким подобием мужчин. Аннею Сенеке он говорил о них так: «Эти слизняки пролезут в любую щель кладки дворца, для этого им не нужно намазывать тело жиром, они состоят из него».

— Что тебе, Афраний? — недовольно спросил Нерон.— Что за спешка в такой ранний час?

— Твоя мать, Агриппина, уже во дворце,— сказал Афраний, холодно глядя на императора.

В первое мгновение Нерон не сумел скрыть испуга и даже сделал движение, словно собирался бежать. Тем величественнее он произнес, когда сумел взять себя в руки:

— Я же отдал приказ не допускать эту женщину во дворец. Или кто-то посмел ослушаться моего приказа?

Губы Афрания Бурра презрительно дрогнули.

— С утра я был на учениях и поздно вернулся. Солдаты же не посмели остановить эту женщину.

— Почему? — выпятив нижнюю губу, спросил Нерон.— Разве ты не передал им мой приказ? Или твои преторианцы уже не вполне подчиняются своему Командиру?

— Твои преторианцы,— отозвался Афраний, делая ударение на первом слове,— просто не посмели остановить мать императора. Что делать, император,— добавил он, пожимая плечами,— но в них с детства воспитывали почтение к родителям. Вот если бы ты объявил, что отказываешься от матери, то тогда...

— Отказываюсь от матери? — поморщившись, переспросил Нерон.— Но как можно отказаться от матери? Ты говоришь глупости, Афраний.

— Я говорю о том, что может заставить солдат исполнить твой приказ,— холодно пояснил Афраний.

— А я полагал,— усмехнувшись, вмешался Отон,— что доблестный Афраний одним только взглядом заставляет повиноваться.

— Что ты на это скажешь, Афраний? — в свою очередь усмехнулся Нерон.— Я тоже думал, что командир моих преторианцев может все.

— Командир твоих преторианцев,— сказал Афраний с поклоном, все так же делая вид, что разговаривает с императором наедине,— не политик и не умеет давать ценных советов. Я всего лишь солдат, но даже мне понятно, что случится, если мать императора будут задерживать силой. Для солдат император пример во всем, тем более в отношениях с собственной матерью. Они скорее примут убийство, чем непочитание.