– Это для вас, Орхидея.

Пьетро не отрываясь смотрел на записку, которая падала порхая вправо и влево, как сухой листок на ветру… У него перехватило дыхание – казалось, что бумажка упадет на львиную морду.

Но в последний момент записка отклонилась от своей траектории… и приземлилась точно посередине между диким зверем и Виравольтой.

Венецианец машинально схватился за пояс. Но враг лишил его шпаги, а также пистолета господина Марьянна, перьев, кинжала – и даже карточной колоды. На Пьетро остались лишь его одежда и пояс с пряжкой.

Баснописец рассмеялся:

– Обратимся же к следующей басне.

Венецианец не мог разобрать текст басни, написанной на листке. Он не осмеливался сделать ни малейшего движения. Но он все-таки прочитал заглавие, и ему этого было достаточно.

«Лев и Мышь».

Зверь зарычал, как будто его сон потревожила какая-то мушка.

«На этот раз… ситуация не из легких», – подумал Виравольта.

У него пересохли губы. Он посмотрел на балкон из витого металла.

Баснописец, опираясь одной ногой на балконную перекладину, все еще неподвижно сидел на своем насесте.

– Вы любите домашних животных?

Растянувшись совсем недалеко от Пьетро, зверь храпел, его морда дрожала. Перед ним валялись остатки костей и здоровенный кусок кровавого мяса. В этом заключалась надежда на хотя бы кратковременную отсрочку. Пьетро боялся пошевелиться.

– Мой цветочный маршрут вас очаровал? – прошептал Баснописец.

– Я боялся попасть на неверный путь, – проговорил венецианец.

– Разумеется, я мог бы использовать иные цветы… Алоэ для горечи и боли… Тысячелистник как символ войны, амариллис – хитрости! Мой друг, я знал, что вы человек образованный и умный. Восприимчивый к поэзии и культуре Востока. Вы произвели на меня впечатление. Какой букет, какой венок мог бы я для вас приготовить? Из каких цветов? Из орхидеи, конечно… Бессмертника? Тюльпанов?

Виравольта стиснул зубы, пытаясь обуздать ужас и гнев. Его лицо помрачнело. Ему приходилось делать сверхчеловеческие усилия, чтобы не завопить и не обнаружить свои эмоции.

– Вы убили Ландретто!

Баснописец слегка приподнял голову. Пьетро тщетно пытался рассмотреть черты его лица.

– Мой милый Орхидея… Очнитесь! Ваш дорогой слуга, ваш давнишний друг… Он вас предал,Виравольта!

– Предал?

– Он работал на герцога д'Эгийона, дорогой мой! Откройте глаза! Ему было поручено следить за вами!

– Вы лжете!

На сей раз Пьетро не смог не повысить голос, И тут же пожалел об этом.

Лев зарычал.

– Ну, подумайте… Безусловно, он любил вас. Но он поступил на королевскую службу. Положение, которое он занимал, делало его весьма осведомленным! Даже Брогли пытался наладить с ним контакт. Но Ландретто терпеть не мог мелких интриг Тайной службы… И он вверил себя д'Эгийону. Ваши пути разошлись!

Баснописец развел руками. Пьетро вспомнил подробный рапорт, который ему показал герцог д'Эгийон во время их беседы в Министерском крыле. В этом рапорте речь шла и о нем…

– Вы лжете! – гневно повторил он.

– Ну же, Виравольта, – сказал Баснописец. – Прислушайтесь к вашему внутреннему голосу. Вы знаете, что это правда. Маленький наездник опасался за вашу жизнь. Он был прав. Наверное, он думал, что таким образом сможет вас оберегать. Станет как бы вашим ангелом-хранителем… Но позвольте мне посмаковать этот момент блаженства… Черная Орхидея! Один из самых блестящих агентов Тайной службы!

В его голосе звучала ненависть. Но это была ненависть, смешанная со своего рода… симпатией.Пьетро вздрогнул.

– К сожалению, я вынужден вас оставить, – сказал Баснописец. – Меня ждут иные дела. – Он спустился со своего насеста. – Вы были славным противником.

– Но кто вы? – произнес Виравольта, сдерживая себя, чтобы не закричать. – Что вы имеете против меня? Кем был для вас Жак де Марсий?

С минуту Баснописец хранил молчание; ничто не выдавало ни его мыслей, ни чувств; но в конце концов Пьетро показалось, что он вновь улыбнулся под своим капюшоном.

– Ах, столько вопросов, на которые вы никогда не получите ответов… Обидно, не так ли? Ну да ладно! Больше нет времени на разговоры. Оставляю вас в компании господина льва. Он символизирует гордость. Гордость, которая и вам свойственна…

Он поклонился. Затем указал на темную груду вещей, сложенных на полу железного балкона. Пьетро сразу догадался, что это были его шпага, пистолет, перья, кинжал, карты.

– С незапамятных времен существует обычай оставлять оружие доблестным противникам в час их гибели. Я с гордостью окажу вам эту честь. Хотя, признаюсь, я бы с удовольствием взял ваш странный пистолет.

Но все это, конечно, находилось вне досягаемости. Теряя самообладание, Пьетро оглядывался по сторонам. Прутья куполообразно сходились на высоте трех метров. Единственный выход представлял собой железную дверь, на которой висел огромный замок. Сердце венецианца било отбой. Он продолжал озираться. Его охватила паника. Он подавил ее неимоверным усилием воли и принял самоуверенный вид, насколько это было возможно.

– Оставьте мне хотя бы то, что может меня… развлечь в мои последние мгновения, – сказал он, отчаянно стараясь придать своему голосу нотки иронии.

Баснописец усмехнулся.

Поколебавшись, он наклонился над вещами Черной Орхидеи и достал колоду карт.

– Ваши карты с изображением орхидеи на обратной стороне, разумеется! Те самые, которые принесли вам такую славу в венецианских casini, при дворе и у самых высокопоставленных сенаторов! Карты Черной Орхидеи!

Он опять засмеялся.

– Думаю, на сей раз в вашем рукаве других уже нет. Он держал колоду над клеткой.

– Ну что ж… Последняя партия Орхидеи… Скорее всего, будет настоящая битва! Ладно! Играйте, играйте со смертью.

Он выпустил колоду из рук.

Карты приземлились на морде льва… затем упали рядом с листком, на котором была написана басня.

– Я объявил вам, что их будет десять…

Зверь тут же проснулся.

– …но разве я сказал, что вы доживете до самой последней?

Баснописец резко развернулся, и его плащ описал крут вслед за ним.

– Удивите меня, Виравольта, и продекламируйте «Лев и Мышь».

Его слащавое хихиканье становилось все глуше по мере того, как он отдалялся, идя вдоль балконной решетки.

И он исчез в лунном свете.

Лев поднялся.

Пьетро схватил колоду карт. Зверь посмотрел на него. Он чуял непрошеного гостя, у него раздувались ноздри. В его сверкающих зрачках таилась свирепость, зародившаяся в незапамятные времена. На мгновение взгляд льва, потревоженного во время сна, пересекся со взглядом человека. Пьетро покрылся холодным потом.

Он взял остатки мяса.

– Тише, тише, – бессвязно повторял он.

Он вынул карты. Карты, украшенные изображением черной орхидеи, плясали перед его глазами.

Без промедления он оторвал кусок сочащегося кровью мяса и насадил его на часть тех карт с режущими краями, которые получил от Августина Марьянна. Зверь заревел, открыв зияющую пасть, из которой текла пена. Он ощетинился. Одного удара лапой хватило бы, чтобы покончить с Пьетро; одного прикосновения – чтобы отхватить ему пол-лица; одного укуса – чтобы перекусить горло. Пьетро швырнул льву кусок мяса. Из него торчало несколько карт, как сухарики из торта.

– Угощайся, – сказал он прерывистым голосом. – Мясо вкусное!

Лев схватил кусок на лету, не сводя глаз с чужака. Он готовился разорвать его на части и заранее облизывался Пьетро, скользя, сумел подняться одним махом, думая, что наступает его конец.