Летом 1906 года в «Ковент-Гардене» Рина вновь пела с Карузо в «Тоске». Но на этот раз критики не были столь благожелательны к певице. Одни отметили, что она несколько переигрывала, другие пришли к выводу, что у нее не все в порядке с голосом, особенно с верхним регистром. Истинный триумф в этих спектаклях выпал на долю Карузо. Вообще конец сезона был не слишком удачен для Рины, изнуренной предшествующими гастролями. Не имело успеха и ее выступление в «Аиде», после которого в прессе назвали ее голос «износившимся», а в «Мадам Баттерфляй» ей вновь пришлось выдерживать сравнение с великой Дестинн — конечно, вновь в пользу последней.
Возможно, вокальные проблемы певицы в этот период были связаны со сложностями в ее личной жизни. В мае 1906 года Де Санна оставил должность импресарио театра «Сан-Карло», а за ним ушла из театра и Рина. Как женщина умная, она понимала, что новый руководитель вряд ли будет потакать фаворитке предыдущего и попытается так или иначе от нее избавиться. Хотя еще до ухода Де Санны из театра Рина разорвала с ним отношения. Причиной разрыва стал Карузо.
Рина никогда не переставала любить Энрико, а он, несмотря на все сложности их взаимоотношений, всегда тяготел к ней. Поэтому не удивительно, что в 1906 году во время лондонских гастролей между ними случилось то, что могло бы произойти еще в Ливорно, когда Рина была совсем юной (но принципиальной!) девушкой: они стали любовниками.
Завязавшиеся отношения имели огромное эмоциональное значение для обоих. До этого у Карузо было множество любовных приключений, особенно в гастрольных поездках. Скотти, про которого говорили, что он сделал распутство своей второй карьерой, следовал философии их общего друга Пуччини:
— Если настанет день, когда я не буду влюблен, то можете меня хоронить; день без любви подобен смерти…
Обычно «романы» Карузо были инициированы женщинами, которых сводил с ума его голос и которые начинали его в буквальном смысле преследовать. Энрико, будучи по природе человеком любвеобильным, не слишком упрямился, когда его завлекала какая-нибудь симпатичная особа. Тем более традиции того общества, в котором он рос, подобное поведение практически оправдывали. Разумеется, это касалось исключительно мужчин. Карузо искренне считал, что женщина, позволявшая себе вольности в отношениях с противоположным полом, не заслуживает уважения. Он смотрел на поклонниц, одолевавших его, с некоторым пренебрежением и не особенно с ними церемонился. К Аде его отношение было совсем другим. С самого начала их романа он видел в ней жену. В его представлении жена должна была любить мужа, быть ему верной и преданной. Он не отпускал Аду на сцену потому, что знал, как легко в артистической среде перейти ту грань, за которой репутация порядочной женщины теряется безвозвратно. Карузо не забыл про связь Ады с Муньоне и подозревал, что у его спутницы могли быть и другие приключения. При его чудовищной ревности одна мысль об этом доводила до исступления.
Отношения с Риной были совершенно особыми и меньше всего походили на обычную интрижку. Рина была неосуществленной мечтой, нереализованной страстью, которая не утихла за девять лет. Для Карузо это был не флирт или случайный порыв, а своего рода медовый месяц с первой любовью. То, что отношения держались в строгой тайне, только добавляло им остроты.
Наверное, впервые в жизни Рина была по-настоящему счастлива. Она всегда считала, что Энрико должен принадлежать только ей. То, что сестра, по сути, отбила у нее любимого мужчину, представлялось ей чудовищной несправедливостью. Ныне же ее переполняло чувство победы. Она ощущала теперь превосходство над Адой во всем: у нее был прекрасный голос и громкое сценическое имя, она была материально независима, красива, образованна, умна; ее мягкие аристократические манеры, спокойный характер не шли в сравнение с импульсивностью ее истеричной сестры. Даже Фофо был к ней привязан гораздо больше, нежели к матери.
Однако, увы, это было лишь иллюзией превосходства. Карузо обладал крайне противоречивым и сложным характером. Будучи человеком добрым, щедрым, открытым, в высшей степени порядочным, он по отношению к женщинам мог быть на удивление черствым. Какие бы романтические чувства ни одолевали его во время близости с Риной, он ни на минуту не допускал мысли, что может ради нее оставить Аду и детей — точно так же, как не верил, что его может бросить Ада. В итоге после недолгого периода близости с любимым человеком Рина вновь осталась одна. Но драматическая история взаимоотношений Карузо с сестрами Джакетти была еще далека от завершения…
Ада Джакетти узнала о любовной связи сестры и Карузо не с чужих слов. Как-то раз, зайдя в гостиничный номер, она застала Энрико и Рину, так сказать, «на месте преступления» (об этом эпизоде она рассказала своей подруге в письме, которое не так давно было обнаружено). Ужасное открытие заставило Аду признать, что ее десятилетняя попытка изолировать Энрико от Рины потерпела неудачу…
После лондонских гастролей Карузо получил возможность в августе немного отдохнуть: его график в Бельгии включал всего два концерта в неделю на протяжении месяца. На сцену «Курзаала» курортного городка Остенде с ним выходили также Луиза Киркби-Ланн, Лина Кавальери, Зельма Курц и другие (в этот приезд тенор исполнял исключительно сольные номера).
У Энрико неожиданно появилось свободное время, он позволял себе хорошо поесть, немного выпить и больше проводить время с друзьями. Карузо обычно употреблял очень легкое вино, и то в умеренных дозах. На бельгийском курорте он допустил ошибку, которая дорого ему обошлась. О ней Энрико поведал старшему сыну, желая предупредить Родольфо об опасностях, таящихся в пьянстве и пристрастии к азартным играм. Как показали дальнейшие события, урок не пошел на пользу Фофо. Тем не менее рассказ он сохранил: «Как-то вечером, будучи в Остенде, отец оказался в казино „Курзаал“ вместе с тремя незнакомцами, которые прекрасно знали, кто он такой и, возможно, его выслеживали. Завязав с ним разговор, они дурацкими шутками, подначивая, заставили папу выпить несколько бутылок шампанского — это притом, что обычно он пил очень мало и никогда не напивался. Под влиянием алкоголя Карузо утратил присущий ему самоконтроль и, сам не понимая, что делает, сел играть в баккара. В какой-то момент он так опьянел, что даже потерял сознание.
На следующее утро его разбудил камердинер и сказал, что с ним желает поговорить некий господин. Папа попросил извиниться, сказав, что он устал и не хочет никого видеть. Однако господин продолжал настаивать, уверяя, что вопрос серьезный и не требует отлагательств. Очень неохотно и с большим трудом отец встал, нацепил какую-то одежду и вышел в холл. Там его встретил одетый в черное мужчина с цилиндром в руке, словно он вышел на поединок. На вопрос, в чем дело и кто он такой, господин представился работником банка и показал Карузо вексель на 60 тысяч франков (тогда это составляло примерно 11 тысяч долларов).
— Господин Карузо, это ваша подпись?
Папа, совершенно ошеломленный, взял бумагу и вынужден был признать, что подпись его, хотя весь текст был написан чьей-то чужой рукой. Карузо спросил:
— Но откуда эта бумага?
На что получил ответ:
— Господин певец ночь напролет бился в баккара и постоянно проигрывал. А так как у него с собой не было ни денег, ни чековой книжки, то он выдал выигравшим вот эту расписку.
Кровь прилила к голове отца. Он понял, что попал в ловко расставленную западню. Но в той ситуации рядом не было никого, к кому он мог бы обратиться за помощью, тем более что подпись была действительно его. Он заплатил эти деньги, испытывая чувство невероятной горечи, и дал себе клятву никогда не играть ни в казино, ни с незнакомыми людьми. Этому обещанию он оставался верен всю жизнь…»[220]
После выступлений в Остенде, омраченных потерей денег, Карузо в конце августа вернулся домой, где ему предстоял недолгий месячный отдых и выяснения отношений с Адой. К этому времени Карузо стал по-настоящему богатым человеком, который мог позволить себе не просто хорошую, но даже роскошную жизнь. Желая как-то развеять впавшую в депрессию Аду, Карузо в сентябре 1906 года купил у семейства Кампи в Ластра а Синья (в сорока милях от Флоренции) еще одну виллу — «Беллосгуардо» (ее название переводится как «прекрасный вид»), которая поначалу принадлежала именитому роду Пуччи. Старинная вилла, история которой насчитывала почти 400 лет, располагалась на вершине большого холма, границы огромного прилегающего участка были обозначены высоким каменным забором. Во время первого посещения виллы Карузо был зачарован колокольным звоном, доносившимся из находившегося в пяти милях монастыря. Он счел это хорошим предзнаменованием и тут же согласился на покупку. На территории была часовня XVII века с примыкающей к ней скульптурной композицией, изображающей рождение Иисуса. Как рассказывала Дороти Карузо, вилла «была построена в XV столетии на гребне холма посреди парка с прудом, садов в английском стиле, статуй и длинных кипарисовых аллей. Аллеи вели к беседкам, откуда открывались виды Тосканы. С одной из них была видна Флоренция и река, протекавшая в нескольких милях, и это был лучший пейзаж, который я когда-либо видела. Поместье было так велико, что у нас не было близких соседей, и внешний мир давал о себе знать лишь монотонным звоном монастырского колокола, находившегося в пяти милях от нас. Энрико оплачивал все издержки по поместью и, кроме того, отдавал арендаторам половину урожая за их труд»[221].
