Но капитан с женой и оба моряка ничего этого не замечали.

Покоренный благородством, добротой, обаянием и внешностью капитана и безыскусным добродушием Мариуса, Патрик рассказал им вкратце всю свою историю, о выпавших на их долю злоключениях, мытарствах и надеждах на будущее.

Тем временем Джонни, в котором необычайная ловкость матроса удачно сочеталась с опытом бывшего лесоруба, соорудил из бамбуковых стволов премиленький домик. Крышу он сделал из огромных банановых листьев, шелковистых, приятного бледно-зеленого цвета. На эту работу ему потребовался ровно… час.

Теперь у беглецов появилось прибежище, где вполне можно укрыться, если пойдет дождь, что, впрочем, было маловероятно. Там и устроилась молодая женщина рядом с Мери, по-прежнему неподвижно лежавшей на матрасе. Девочка бредила, и это не на шутку тревожило графиню. Не зная, что делать, она позвала мужа, и он тотчас явился вместе с Патриком и Мариусом.

— Взгляните, друг мой… Бедная девочка в бреду… Лоб горячий… И пульс бьется с сумасшедшей скоростью.

— У нее сильный приступ лихорадки. А у нас нет никаких лекарств… ни грамма хинина… ничего. Но ведь нужно что-то делать… найти что-нибудь…

— У белых нет лекарства от болезни, которой страдает эта девочка… Недуг неизлечим, — послышался гортанный голос факира.

— Что ты такое говоришь, факир?! — воскликнул капитан.

— Я сказал правду, сахиб. У нее тропическая лихорадка… А если белый заболевает тропической лихорадкой, он всегда умирает!

Когда Патрик услышал этот жестокий приговор, произнесенный с какой-то холодной ненавистью, из груди его вырвался крик отчаяния.

— Но если белые не знают такого лекарства, может быть, его знают индусы? — настойчиво спросил капитан.

— Да, сахиб, может быть, как ты сказал.

— А ты, ты ведь столько всего знаешь?..

— О да, я… конечно, знаю… То есть нет, не знаю!

Когда индиец произносил это «нет», в голосе его, казалось, зазвенел металл, а во взгляде, который он метнул на маленькую больную, сверкнула ужасная ненависть. Бессребреник вздрогнул. Он понял, что здесь скрывалась какая-то тайна. Сделав знак жене, он сказал факиру:

— Пойдем со мной!

Тот почтительно поклонился и уверенно последовал за американцем. Когда они отошли шагов на пятьдесят, капитан остановился у рощицы посаженных ровными рядами коричных деревьев и, посмотрев индусу в глаза, без обиняков заявил:

— Ты знаешь лекарство от болезни, от которой умирает девочка!

— Да, сахиб.

— Ты приготовишь для нее это лекарство и спасешь ее!

— Нет!

Побледнев, Бессребреник невольно потянулся рукой к рукоятке заткнутого за пояс револьвера. Заметив этот жест, факир опустил голову и заговорил с таким смирением, что даже его гортанный голос смягчился:

— Сахиб, я мог сказать тебе, что не знаю лекарства от тропической лихорадки. Но я дал обет говорить правду… и никогда не унижусь до лжи. Теперь ты можешь убить меня… Жизнь моя принадлежит тебе… Мои властелины отдали меня тебе… Я твой раб, твоя вещь…

— Тогда почему же ты отказываешься мне повиноваться и не хочешь спасти умирающего ребенка?

— Потому что эта девочка принадлежит к поработившей нас расе… Потому что отец мой, моя мать, братья… все мои родные были убиты англичанами… Потому что здесь нет семьи, в которой не оплакивали бы кого-нибудь из близких, ставшего жертвой англичан… Потому что секта, к которой я принадлежу, поклялась их убивать… Потому что я дал грозную клятву на внутренностях белого буйвола уничтожать все английское!

— Но если, факир, я обращусь к твоему великодушию… буду взывать к твоим добрым чувствам… даже опущусь до просьбы… Я, который до этого никого никогда ни о чем не просил, готов умолять тебя…

— Ты мой хозяин, ты имеешь право приказывать… А так как я отказываюсь повиноваться, поскольку не могу в данном случае выполнить твою волю, ты можешь убить меня!

— Умоляю тебя, факир! — сказал Бессребреник. Он побледнел от сознания своей беспомощности и не знал, что еще предпринять, чтоб сломить упорство факира.

А тот отошел от него на три шага и, подняв голову и скрестив на груди оплетенные мышцами руки, устремил на европейца жгучий взгляд. Некоторое время он стоял так, и, казалось, в его сумрачной душе разворачивалась ужасная борьба. Затем тихо воскликнул сдавленным, прерывающимся от волнения голосом:

— Это я затянул на шее судьи Нортона черный шарф душителей! Это я убил точно так же судью Тейлора! Это я задушил графиню Ричмондскую, чтобы отомстить за святого Нарендру, дважды рожденного! Я задушил их мать… Ты слышишь, сахиб? Это я возглавляю бенгальских душителей!.. Да, это я — Берар!

Услышав это потрясающее признание, Бессребреник не дрогнул. Он ни словом, ни жестом не выразил своего возмущения или отвращения к этому представшему в столь зловещем облике человеку.

— Ну что ж, Берар, раз ты убил мать, спаси, по крайней мере, дочь! — произнес он как можно спокойней.

Факир медленно разнял руки и указал своим твердым и сухим, словно корень железного дерева, пальцем на рукоятку револьвера:

— Я твой раб… Жизнь моя принадлежит тебе… Убей меня, сахиб!

— Ты отказываешься?

— Я не могу этого сделать!

— Хорошо, Берар, я не буду обсуждать ни твои поступки, ни причины, по которым ты их совершил… Ты меня спас… И я этого никогда не забуду… А теперь мы расстаемся…

— Но, сахиб… Это невозможно… Я должен доставить тебя в безопасное место… Иначе я буду обесчещен, а это во сто крат хуже смерти…

— Молчи, не перебивай! Я иностранец… француз… Я принадлежу к благородной нации, которая считает себя другом всех угнетенных… Эта нация полюбила индусов как братьев… не пожалела ни золота, ни крови своей, чтобы помочь им добиться независимости… Для тех, кто на этой порабощенной земле помнит о прошлом, имя Франции священно!

Так вот, факир, клянусь моей родиной, которая всегда была защитницей слабых, что отныне моя жизнь, жизнь моей жены и моих слуг неразрывно связана с жизнью этих детей. Я их усыновляю!.. Они станут моими детьми!.. И, чего бы мне это ни стоило, я буду заботиться о них до тех пор, пока мы не разыщем их отца… А теперь уходи!.. Оставь нас здесь одних! Я отказываюсь от твоей помощи и от помощи тех, кому ты подчиняешься… Я освобождаю тебя — и их тоже — от всяких обязательств по отношению ко мне… Иди же!.. Прочь!.. Уходи навсегда… Брось нас на произвол судьбы, без средств к существованию, в окружении наших врагов. Подлости я предпочитаю собственную погибель. Что касается Мери… Что ж, обращусь за помощью к крестьянам из этой деревни. Может, они окажутся не такими бессердечными, как ты!

Услышав эти слова, произнесенные с чувством достоинства, факир неожиданно проявил величайшее волнение. Весь фанатизм его исчез, а в блестевших, как у тигра, глазах мелькнуло нечто, похожее на сострадание. Опустив голову, он пробормотал еле слышно:

— Того, кто нарушил клятву на крови, ждет смерть… Ну что ж, да будет так!.. Ты победил, сахиб: сейчас я приготовлю напиток, и девочка будет спасена.

Выполнение обещания. — Лекарство от лихорадки. — Приступ злокачественной малярии. — Вынужденная спешка. — Целебный напиток. Признание. — Участь клятвопреступников. — Мнение Мариуса о факире. — Заброшенный город. — Святая обитель. — В безопасности.

Как мы уже знаем, моральный поединок между Бессребреником и факиром принял столь ожесточенный характер и потребовал от обоих противников такого нервного напряжения, что индус, не выдержав, в порыве лютой ненависти к англичанам, раскрыл свое подлинное, зловещее имя. Итак, их спаситель, их верный друг, в чьей преданности не было оснований сомневаться, оказался тем самым Бераром — главой секты душителей, наводившим ужас на всю Бенгалию! Тем самым беспощадным исполнителем кровавых приговоров, выносимых таинственными судьями, чьи имена были неизвестны! Неуловимым человеком, чья дьявольская ловкость позволяла ускользать из всех ловушек и голова которого была оценена в пятьдесят тысяч рупий!